Изменить стиль страницы

Историк по профессии и романтик по призванию, Костя не мог побороть в себе чувства благоговения перед зачинателями революции в Сибири, когда переступил порог квартиры Глухих. Он рассчитывал увидеть сухонького старичка со впалой грудью, прикрытой ватным жилетом, и с тонкой жилистой шеей, укутанной теплым шарфом.

— Мне бы Романа Гордеевича, — обратился Костя к плотному мужчине в защитном френче, с седой шевелюрой, открывшему ему дверь.

— Я Роман Гордеевич, — глуховатым голосом ответил мужчина. — Чем могу служить?

Архивариус оказался прав: Роман Гордеевич целыми вечерами (днем ему часто приходилось участвовать в суде народным заседателем) страстно, увлеченно рассказывал бесчисленное количество историй из следственной практики. Костю интересовала только одна, Связанная с братьями Дремовыми. И то, чего ему недоставало для полной ясности в архивных материалах, дополнил живой рассказ.

— За дело Дремовых долго никто не хотел браться. Улик никаких, одни подозрения. И если бы дело не было связано с золотом, гуляли бы братья-разбойники на свободе. Арестовали их сразу, как только из Тургинской долины пришел охотник-соболятник, случайно наткнувшийся на трупы убитых золотоискателей.

Первым «раскололся» младший — Иван, — продолжал Роман Гордеевич. — «Мы, — говорит, — только мы хозяева этого золота. За него батя голову положил и мы сами чуть не сгинули. Так нетто дадим пришлым Людям поживиться ни за что ни про что, без драки отступимся от своего богатства? Нет, не имеем права отойти от дела. Оно покойным батей завещано нам». — Темная твоя голова, — разъяснял я ему. — Это раньше были купцы да богатеи хозяева. А теперь все наше, народное. И твоя доля не пропала бы в общем государственном котле. А теперь ни себе, ни людям». — Про это нам ничего не известно, — оправдывался Иван. — То, что батю Каинов сгубил, знаем. Так каиновская родня и сейчас при власти и поныне мутит поду».

Долго я думал над судьбой братьев Дремовых. Отец Дмитрий всю жизнь искал счастья для себя и для семьи да так и погиб, не изведав его щедрот полной мерой. Старший сын, Дмитрий, в отца уродился — смелый, решительный. Скорее интуитивно, чем сознательно, пошел он в партизанский отряд и в восемнадцатом сложил голову в неравной схватке с семеновцами. А эти дна — Степан и Иван — как в поле обсевки. Никогда ни храбростью, ни порядочностью не отличались. Помощниками к Голикову сами напросились: дескать, давно собираемся поискать отцовский клад, да спутья все не было. С тайгой и с Тургой знакомы, знаем кое-что поболе других. Перед выходом весь дом перетрясли, все искали план Турги, оставленный отцом в наследство, да так и не нашли. Видно, Дмитрий знал, что не след доверять тайну братьям, куда-то вовремя перепрятал чертеж, и теперь для людей он навсегда потерян. Попробуй отыщи его.

Из следственных материалов и рассказов юриста выяснилось, что Дмитрий Дремов и его семья жили в селе Убугун, в предгорье Восточного Саяна. Там и нужно искать родню Дремова, которая наверняка расскажет много интересного, даст ключ к раскрытию тайны «дремовского клада».

Костя через Глухих запросил Убугунский сельсовет о дремовских родственниках и в ожидании ответа решил несколько дней отдохнуть.

Однако отдыха не получилось, помешали непредвиденные дела, неожиданные встречи.

ОГОРЧЕНИЕ ЛЮБЫ

Костя ходил по городу как очумелый, натыкаясь на прохожих и с опаской обходя сверкающие серебряной краской только что поставленные по обочинам тротуаров фонари-светильники. Не раз он слышал проклятия и видел недвусмысленнную жестикуляцию шоферов, когда, зазевавшись, чуть не попадал под колеса автомашин. На центральной улице его дважды оштрафовал один и тот же милиционер за нарушение правил уличного движения, пригрозив, что в следующий раз отправит в отделение, где штрафом не отделаешься.

У книжной витрины, где Костя рассматривал новинки, его увидела Люба и, схватив за рукав, увлекла за собой.

Они уселись на скамейке в маленьком скверике, открытом солнцу, ветрам и взорам любопытных. Люба не дала даже слова произнести Косте, сбивчиво и торопливо высказывая свою обиду на деда, отказавшего ей в поездке с партией золотоискателей.

— Я и снаряжение себе приготовила, — захлебывалась Люба. Следовал подробный перечень всех экспедиционных принадлежностей. — Закалилась по системе йогов…

Люба продемонстрировала несколько дыхательных упражнений, уморительно сморщив при этом свое милое личико и требуя от Кости повторения за ней всех ее движений.

— Изучила курс иглотерапии…

Костя испуганно отодвинулся, опасаясь, как бы юная приверженка китайской народной медицины не вздумала провести над ним опыт лечения уколами.

— И вот все старания пошли прахом, — горестно заключила Люба. — Ведь не ради себя старалась, а ради дела.

— Не огорчайтесь, Любушка. — Костя полез в карман за блокнотом. — Дайте мне телефон начальника геологического управления. Я ему позвоню, попрошу вмешаться.

— Бесполезно, — опустила голову Люба. — Надо знать характер деда.

— И все-таки…

Костя выдернул из бокового кармана распухший от времени и записей блокнот и стал безуспешно искать в нем чистую страничку. Чего только не было на страницах блокнота: высказывания свои и чужие, забавные случаи из жизни, анекдоты и поговорки, чисто практические записи — адреса и телефоны, денежные долги, книги, которые надо было приобрести, даты, часы совещаний и консультаций.

В поисках места для записи Костя обратил внимание на дату, обведенную жирной чертой.

— Любушка, — закричал вдруг он, — через двадцать минут меня ждут на кафедре, а я в тапочках и майке!

Костя сорвался со скамейки с такой скоростью, которая не вызывала сомнения, что за двадцать минут он успеет сбегать домой и переодеться. О своем обещании помочь Любе он тут же забыл.

ПЕРВЫЕ ДНИ

Максим Харитонович сидел на корточках у костра, деревянной ложкой помешивал в ведре густо, дочерна заваренный чай и негромко напевал полюбившуюся таежным странникам незамысловатую песенку;

На березовом костре
Чай варили мы в ведре.
Чай, настоянный на ветре,
На коре, на комаре.

Лагерь проснулся с первыми лучами солнца. Молодые помощники профессора заранее заготовили дров для костра, наполнили ведро звонкой ключевой водой, подвесили его над пылающими сучьями и теперь энергично плескались в ручье, смывая с заспанных лиц ночные сны. Священную обязанность заваривать утренний чай Максим Харитонович добровольно взял на себя. «Первая кружка чая должна взбодрить организм на целый день, — поучал он молодежь, — и поэтому всегда по утрам надо пить настоящий ароматный крепкий чай». Возможно, что это правило было более обязательным для стариков, молодежи достаточно несколько вольных упражнений и небольшой пробежки, чтобы получить зарядку бодрости на весь день, однако Максим Харитонович и был в таких годах, которые называют не старческими (боже упаси сказать такое в присутствии профессора), а преклонными.

Второй месяц маленький отряд золотоискателей разведывал ручьи по распадкам Тургинской возвышенности. Кроме Максима Харитоновича, в отряде было четыре человека. Первым помощником он назначил Григория Петровича Головина, инженера геологического управления, несколько лет до этого проведшего в поисковых партиях в Якутии. Два студента горного института — Сашко Швец и Игорь Колосовский проходили преддипломную практику. Проводником служил охотник из присаянского села Семен Сумкин.

Предложенный профессором на ученом совете геологического управления план сплошного обследования района Тургинских гор не получил поддержки — слишком много неудач потерпели предыдущие поисковые группы. Отказать профессору совершенно не решились и поэтому согласились на выход небольшой партии в составе четырех-пяти человек. Этим и объясняется то, что, несмотря на большую любовь и привязанность к внучке, Максим Харитонович не включил Любу в отряд, где каждый человек на счету, нужны крепкие, физически выносливые люди, способные перенести не только тягости таежной жизни, но и взять на свои плечи солидный груз в прямом смысле этого слова.