— Примерно в области пятого межреберья имеется входная огнестрельная рана, а на спине слева, ниже лопатки, выходная. Выстрел в грудь. Это точно. Признаков, свидетельствующих о борьбе или самообороне, нет…

Так же четко он ответил и на другие вопросы.

— Направление пулевого канала? — спросил следователь.

— Спереди назад, сверху вниз.

— Сердце?

— Повреждение стенок. Кроме того, тканей левого легкого. В плевральной около двух тысяч миллиграммов жидкой крови.

— Что можно сказать о дистанции?

— Выстрел произведен с расстояния нескольких сантиметров. Исследования подтвердили, — дальше все было знакомым понаслышке. — Пробы Владимирского-Эйдлина. Насчет копоти — контактно-диффузионный…

В заключение — уже по собственной инициативе — эксперт процитировал:

— «Ежели кто себя сам убьет, то подлежит тело его палачу в бесчестное место отволочь и закопать, волоча прежде по улицам и обозу». — По стилю это напоминало документ Петровской эпохи. Так и оказалось. — «Устав 1716 года. Артикул 164».

Денисов взглянул в зал для транзитных пассажиров внизу. При свете, проникавшем сквозь застекленную по самую крышу стену, при выключенных светильниках в дурную погоду там становилось удивительно пасмурно.

«Цвет дождя, цвет оружия…» — подумал он.

Сбоку, недалеко от касс, виднелась группа носильщиков. Они взволнованно что-то обсуждали. Догадаться о причине возбуждения было нетрудно.

Салькова оставили в дежурной части на три положенных для разбирательства часа. На заднем дворе, в целях устранения возможной ошибки, полным ходом шла проверка остальных мусоросборников. В зависимости от результатов Королевский должен был отпустить Салькова либо задержать.

«Пистолет в последнюю минуту появится, — подумал Денисов. — Потому Роман и приезжал».

Кравцова в зале он не увидел.

— В порядке ли вещей то, что самоубийца не оставил ни одного документа, указывающего на свою личность? — Королевский сформулировал вопрос, хотя и не собирался записывать его в протокол. Вопрос был вне компетенции эксперта. — Не говорю уже о предсмертной записке!

Медик пожал плечами:

— Ничего необычного. И в целом — тоже. Самоубийцы, правда, чаще стреляют в висок. Реже — в рот. Но и в сердце случается. О времени происшествия… — Он подумал. — Ночью происходит меньшее число самоубийств, чем днем или вечером. Но и это бывает. То же относительно предсмертной записки и документов.

— Ничего не известно, — следователь вздохнул. — Чем жил последние дни перед гибелью? Что привело к кризису? И второй день дождь… — Королевский смешал вместе обстоятельства уголовного дела и погоду.

Эксперт процитировал по памяти:

— «Несчастная любовь всегда была в человечестве, но только в последнее время… — Это из книги «О самоубийстве» Невзорова, первая типография императорского университета, Казань, — вошло в моду лишать себя жизни от «безнадежной любви»…» — У него была блестящая память. — «Любовь, ревность… — пишет автор. — Все излечимо. Большое значение при лечении ревности, — считает Дескюре, — имеют климатические условия, прогулки». Из напитков в этот период предписываются обыкновенная вода, хороши минеральные ванны…

Дело о неопознанном трупе после установления причин смерти как бы прекращало для него существовать, целиком переходя к следователю и оперуполномоченному. Освобождаясь, медик мог позволить себе не спешить. В его работе судебно-медицинского эксперта так тоже бывало нечасто.

— Пища для человека, который хочет излечиться от ревности, должна быть легко перевариваема. Рекомендуется не злоупотреблять физическими упражнениями, воздерживаться от употребления слабительных. И вообще, писал Фере: «От любви сходит с ума только тот, кто уже до этого был болен душевно…»

Денисов по рации разыскал Кравцова:

— Чем он в данный момент занимается?

— Роман? Ходил к телефону-автомату за вокзал. Телефоном в приемной начальника смены не воспользовался.

— Один?

— Ходил? Да. Проверяется, не смотрят ли за ним. Звонил двум абонентам. Говорил коротко. Мне показалось, что одного из них дома не оказалось, он послал второго его искать. Принимает какие-то чрезвычайные меры. Может, боится, что Сальков расколется?

— Все?

— Да.

«Последствия принимаемых мер, — подумал Денисов, кладя трубку, — по-видимому, не замедлят сказаться».

Он снова не ошибся. Прошло меньше часа, и дежурный позвонил в кабинет.

— Удача, Денис! Пистолет нашелся. Сейчас сообщили. Из отдела охраны метро.

XI. «ПЕРСТ СУДЬБЫ…»

Сотрудники охраны метро, передавшие ориентировку, ждали внизу, на платформе: капитан в милицейской форме и оперуполномоченный — спортивного вида, в кроссовках, в двухцветной импортной куртке.

На скамье, окольцевавшей широкую, в мраморных плитах колонну, стояла матерчатая сумка. Выцветшие рисунки ее копировали Периодическую таблицу.

— Так все и было, когда мы приехали, — объяснил капитан. Оперуполномоченный охраны метро констатировал:

— Повезло вам с оружием. В чьи руки оно могло попасть и что с ним могли натворить…

— Кто обнаружил? — спросил Денисов у капитана.

— Дежурная по станции. Вот она идет.

В красном форменном котелке женщина поздоровалась.

— Пассажиры уехали, а сумка стоит! Чувствую: не то…

— По-вашему, сумка долго простояла?

— Минуты три. Максимум четыре. — Женщина выглядела решительной. — Предыдущий поезд отправлялся — ее еще не было.

— Пассажиры стояли у этой скамьи?

— Кто-то был. — Она зажмурилась, мысленно восстанавливая картину. — Не помню.

Денисов подумал:

«Человек, оставивший сумку, может, и сейчас на платформе…» Всегда становилось слегка не по себе, когда оказывалось, что преступник, которого ты разыскиваешь, и ты почти в одно и то же время находились в одном помещении, на одной улице, могли встретиться глазами, случайно коснуться одежды другого.

— Вызвала уборщицу, чтобы вместе посмотреть. Чтоб без претензий. Стали смотреть. Газеты. А в них это… — Она не назвала предмет ни пистолетом, ни оружием.

Подошедшая к разговору старуха в черном халате вздохнула:

— Ну, молодежь! — Она тоже ничего не видела, привычно грешила на молодых.

— Содержимое мы описали коротко. — Милицейский капитан спешил. — Следователю все равно осматривать…

— Старые газеты эксперт пусть проверит, — посоветовал оперуполномоченный, — может, следы пальцев!

— Не нужны? — за себя и уборщицу спросила дежурная. Из туннеля донесся грохот очередного поезда.

— Нет. — Денисов отпустил обеих.

Эскалатором поднялись в вестибюль. Сумку нес капитан, она еще числилась за отделом охраны. В комнате милиции капитан по списку передал Денисову содержимое:

— Газеты «Вечерняя Москва» от 26 и 30 августа, газета «Гудок» от 13 июля, «Водный транспорт» от 11 августа. Пистолет иномарки «пума» — один, магазин — один.

— Отпечатки пальцев смотрели?

— Все блестит. Вытерто. Симпатичная игрушка.

Денисов не поддержал.

«Сколько жизней она унесла? Сколько из нее стреляли? В кого?» Даже при поверхностном взгляде бросались в глаза незатейливость и целесообразная простота конструкции, в первозданном виде сохранившаяся только, может, еще в крысоловке.

Он проверил марку: «пума»…

У Салькова был острый глаз — пистолет действительно оказался одним из опознанных им и к тому же испанского производства — вороненый, с прицельной прорезью, со множеством разбежавшихся по кожуху-затвору мелких латинских букв. Денисов разобрал еще три слова: «Fabrigue», очевидно, «фабрика», «d'Armes» — «армия?» — и «Guerre», «Военное?» «Война?» — Пистолет мало походил на стартовый, тем более на зажигалку. Денисов взвесил его на руке. — «Граммов девятьсот. Примерно 15x15 сантиметров…»

— Магазин пуст… — Получив расписку, капитан сразу распрощался, оперуполномоченный вышел его проводить.

Денисов набрал номер дежурного.

— Пистолет у меня. Действительно «пума». Пусть эксперт никуда не уезжает. Начальник у себя?