— Эль, послушай, — когда девушка немного согрелась и перестала выстукивать зубами дробь, обратился я с чувством, но очень серьезно. — Я невыразимо благодарен тебе за помощь, и осознаю, чем обязан. Но все же, когда ты начнешь понимать степень опасности? Почему ослушалась приказа?

— А когда ты перестанешь отдавать дурацкие приказы, прекрасно зная, что я все равно ослушаюсь? — прямо и в тон мне возразила негодница, лишив на мгновение дара речи.

Не найдя что ответить, я сдавлено произнес:

— Все же, на будущее очень прошу, старайся быть благоразумней. Обещаешь?

— Я постараюсь, — опустила она глаза.

Как еще пальцы не скрестила, бессовестная! Боюсь, нам придется вернуться к этому разговору. Но не сейчас. Я не переставал внимательно прислушиваться и посматривать по сторонам. Ветер постепенно стих и воцарилась тишина, лишь изредка потрескивал в огне сухостой. К удивлению, через несколько минут я заметил, что моя девочка спокойно и крепко спит. У меня же образовалось время поразмыслить о произошедшем.

Оборотни нарушили договор, и уничтожены вполне законно. Однако мне нужна правда. Имеет ли место случайность или это вероломное покушение? Допросить здесь некого, поэтому придется обратиться к тому же Ольсену, как к местному властедержателю, потребовать тщательного расследования. Он сказал, что передо мной в долгу, вот и посмотрим, как держит слово.

Вскоре облака разошлись, появились бледнеющие звезды. Сориентировавшись, мы выбрались на тракт, и через час приводили себя в порядок в тепле гостиничного номера.

Эль измучена, устала и все еще отходила от шока, поэтому я не поехал обратно к Ольсену, а позвонил из холла, подробно описав лесной инцидент. Тот отнесся со всей серьезностью, твердо пообещав узнать истину, и, к моему удивлению, уже на следующий день сам нанес визит. «Сестренка», взяв книгу, удалилась в спальню, а мы с Ларсом повели негромкий разговор. Вид у него был подавленный, но при этом решительный.

Расследование не заняло много времени. Оборотней быстро опознали. Разорванный мною молодой конюх работал в имении старейшины с детства, а его брат, пронзенный деревом, был помощником повара. В полнолуние вся прислуга из волчьего числа неукоснительно спускалась в надежные подвалы, оставаясь запертыми в специально оборудованных камерах до утра. Камердинеру вменялось в обязанность проверять на клетках засовы, и он божился, что в ту ночь все волки были заранее надежно отрезаны от внешнего мира.

Все оказалось вполне объяснимо и очень мерзко. Разобиженный за сломанную шею и проигрыш, да еще и строго отчитанный отцом, пожелавший отомстить, Локи отворил клетки, воспользовавшись авторитетом, соврал парням, что хозяин приказал выследить и уничтожить неугодного вампира, оскорбившего благородный гостеприимный дом. Увенчайся его вероломство успехом, никто не отыскал бы правды.

— Господин Ансело, — удрученно обратился «викинг». — Я искренне рад, что вам и леди Энджэль удалось остаться в живых. В сложившейся ситуации вы можете требовать для Локи кары, а я не имею права снова умолять пощадить его, поскольку не сдержал слово. Моему стыду нет границ, сын опозорил меня, обесчестил. Клянусь, что приму любое ваше решение.

Я задумался. Конечно, поганец в полной мере заслуживает смертного приговора. Однако Ларс — человек чести, хоть и воспитал недостойного отпрыска. Ему ничто не мешало скрыть причину нападения и перевести вину на кого угодно, ведь он старейшина этого общества, а мы лишь заезжие гости. Он не стал пятнать себя ложью, но стоит ли пользоваться этим? Дипломатическое чутье подсказывало, что норвежца лучше сделать другом.

— Господин Ольсен, — ответил я деликатно, — оставляю приговор на ваше усмотрение. Не сомневаюсь, что вы поступите по справедливости.

Ларс просветлел лицом и выпрямился. В увлажнившихся глазах огромное облегчение, видно, совсем потерял надежду.

— Я был уверен в вашем благородстве и рад, что не ошибся. Локи замуруют в подвале на пять лет без крови, воды и еды. Поверьте, это очень суровое наказание. И я выполню все условия, несмотря на любящее отцовское сердце.

— Я полностью удовлетворен, — произнес я учтиво. — И ничуть не сомневаюсь в вашем слове.

— Благодарю за проявленную мудрость, господин Ансело, — проговорил Ольсен, откланиваясь. — Надеюсь встретиться с вами при менее драматичных обстоятельствах.

Вот и подошли к концу каникулы. К сожалению, после небольшой передышки погода снова испортилась. Штормовой ветер не позволял судам выйти в море, поэтому решили выбираться кружным путем. Вечером четвертого января мы выехали из Нарвика на поезде. Казалось, все неприятности и хитросплетения судьбы позади, но и тут меня ждал неожиданный удар. Наш попутчик, полный, краснощекий улыбчивый мужчина в годах, явно любитель скоротать время за непринужденной беседой, зычно обратился к Эль:

— Путешествовали по нашему чудесному краю? И как впечатления? Не правда ли, Норвегия — восхитительная страна? Рассказывают, на лесных опушках кружатся в хороводах прекрасные эльфы! Не одну ли из них, вы, уважаемый, увозите? — толстяк галантно поцеловал девушке руку, даже не подозревая, что жить ему осталось пару мгновений.

Словно громом пораженный, я не сразу сообразил, что он всего лишь неумело шутит.

— Старушка Норвегия полна легендами и сказками. Долгими холодными ночами местному люду чем себя развлечь? Вот и выдумываем. Некоторые охотники утверждали, что сталкивались в глухой тайге с неземной красоты существами. Говорят, раз взглянешь и потеряешь голову, восвояси уже не уйдешь.

Северянин потчевал нас байками и скандинавскими мифами всю дорогу. Эль слушала с неподдельным интересом, а я получил возможность наконец расслабиться и вздохнуть спокойно. Сам же думал, что слухи про эльфов — сказки. Их у любого народа в достатке, а я едва не смешал с воспоминаниями ни в чем не повинного болтуна.

Через сутки мы были в Стокгольме, разглядывая северные пейзажи из окна вагона первого класса. В шведской столице пересели на поезд до Копенгагена, а оттуда до Хиртсхальса рукой подать. Затем по старому маршруту вернулись домой.

Поздним вечером восьмого января, мы ехали по улицам Парижа. Утомившись от долгого пути, Эль уснула на заднем сиденье. Расставаться не хотелось, поэтому я взял курс на Бельвиль. Еще один день она может провести рядом со мной. Да и отец, конечно, соскучился по подопечной. Услышав шум подъехавшей машины, Гаэтан вышел на крыльцо. Я негромко поприветствовал его, и мы обнялись. Потом я осторожно забрал спящую девочку из автомобиля.

В комнате я аккуратно снял с нее верхнюю одежду, сапожки, уложил на постель. Лишь после осознал, что это моя спальня, а не та, где она всегда ночевала, оставаясь на выходные. Похоже, я успел привыкнуть к ее теплу и напряженному беспокойству по ночам, которое не оставляло меня в Норвегии. Пусть так. Мне вовсе не хочется что-то менять.

Потом мимо озадаченного отца я перенес из машины вещи и, пожелав Гаэтану спокойного сна, скрылся за дверью, поймав его гневный, осуждающий взгляд. Видимо, он понял все совсем неправильно, но убеждать в обратном у меня не было сейчас ни сил, ни желания. Я валился с ног, поэтому решил отсрочить серьезный разговор.

Поздним утром, пока Эль еще крепко спала, я спустился в столовую. Старик буравил взглядом тарелку с нетронутым завтраком, будто она в чем-то повинна. Кажется, мой заботливый родитель потерял сон и аппетит со вчерашнего вечера. В ответ на пожелание доброго дня, он раздраженно и язвительно поинтересовался:

— А что это ты так рано? Я и не ждал, что выберешься из кровати до обеда.

— И что это значит? — деланно невозмутимо спросил я, отчетливо понимая, какая муха укусила обычно уравновешенного и тактичного Гаэтана.

— А ты не догадываешься?! — его глаза полыхнули гневом. — Значит, что мой сын нарушил слово!

— Продолжай, — я спокойно налил себе кофе, догадываясь, что последует за этим.

— Ты соблазнил ее?! — не сдержавшись, отец стукнул по столу кулаком так, что чашки жалобно звякнули. — Так ты понимаешь для нее возможность выбора?! — повысил он голос, в котором зазвучали металлические нотки. — Обещал ведь, что не допустишь влияния своего обаяния. Каким ты видишь отныне ее будущее? Попользуешься, как остальными, и оставишь за ненадобностью? Эль не заслуживает подобного, ты должен был держать все в руках, если считаешь себя мужчиной.