Но ничего. Когда она поможет Минерве с ее планом, она получит то, ради чего вообще в это все ввязалась. Она получит самое дорогое, что у нее отняли.

*Скотч — шотландский виски.

Глава 24. Альтруизм Люси

Сегодняшний день был свободен от всяких дел для Эльзы и Люси. Девушки плескались в воде где-то с полчаса по времени, не замечая ничего. Сегодня им хотелось отдохнуть от всего на свете. Не думать ни о чем, кроме веселья. Не думать о грядущем, о том, что они в прошлом, о том, как вернуться, и надо ли возвращаться. Люси плавала получше Эльзы, поэтому не боялась заплывать на большие расстояния. Да и в воде она чувствовала себя уверенней подруги. Это обуславливалось тем, что Люси занималась плаванием в двенадцать. А Эльза, хоть и умела плавать, на суше чувствовала себя гораздо лучше и увереннее. Поэтому старалась на дальние расстояния не заплывать.

— Люси, я на берег, — предупредила подругу Эльза, — с меня хватит на сегодня.

— Да ладно тебе, Эльза, неужто ты боишься воды?

— Не боюсь, просто я, кажется, перекупалась.

— Ладно, хорошо, жди меня на берегу, я сейчас сплаваю и вернусь. Обсохнем и сходим в город, хорошо? — Поинтересовалась Люси.

— Конечно, — улыбнулась Эльза и повернулась к берегу.

Люси тоже улыбнулась и поплыла вперед, к горизонту. Сначала она не собиралась заплывать далеко, просто ей хотелось еще немного поплавать. Однако потом Люси отплыла достаточно на приличное расстояние от берега, а затем повернула назад. Она увидела свою подругу, разгуливающую по песочку все еще в нижнем белье времени семнадцатого века. В отличие от Эльзы, Люси сняла с себя все. Она была совершенно обнаженной, чтобы, как она сама объяснила Эльзе, не ждать, пока высохнет легкое ситцевое белое платье, которое считалось нижнем бельем. Конечно, не только ситцевое платье считалось нижним бельем, но и панталоны. Однако панталоны девушки сняли, а вот ситцевое платье Эльза снимать отказалась. У нее всегда с детства была какая-то зажатость и стеснительность. Она могла покраснеть, когда ей сделают комплимент. Такая она, Эльза. Люси же была чуточку развязнее и раскрепощеннее подруги. Поэтому не постеснялась раздеться догола на диком пляже. Они ведь были одни.

Доплыв до места, где можно было почувствовать дно ногами, Люси пошла к берегу. Ступив мокрыми ступнями на песок, она ощутила немного неприятное чувство от того, что на ступни ног сразу же прилип намокший песок.

— А ведь мы и не подумали взять полотенце, вот блин, — протянула раздосадовано Люси.

— Одевайся уже, — скомандовала Эльза, пытаясь привести намокшие волосы, которые начали виться, в порядок.

— Сейчас обсохну и оденусь. — Сказала Люси, и обернулась к морю и к солнышку. Эльза согласно кивнула. Ее ситцевое платье уже почти высохло. Ткань сохла быстро, а Эльза первым делом отжала платье, когда вышла из воды, поэтому на ней оно почти высохло.

Вскоре платье Эльзы совсем высохло, и она принялась затягивать корсет, а затем надевать на себя верхнее легкое бежевое платье. А Люси, почувствовав, что она сама уже высохла, надела на себя панталоны, ситцевое белое платье, корсет, а затем свое светло-сиреневое легкое платье. Поправив свои, еще не высохшие, волосы, Люси взяла свою обувь и направилась к подъему, который вел прямо на пшеничное поле, через которое они сюда пришли.

— Ну что, пойдем в город, или заглянем в гостиницу? — Спросила девушка, поднимаясь по не очень крутому спуску на пшеничное поле.

— Пошли сразу в город, — сказала Эльза, поднимаясь вслед за подругой.

На полпути ноги Люси высохли, а весь песок с них осыпался, и она надела свои туфли. Эльза же, даже с сухими ногами, предпочитала пройтись без них, босиком. Надеть их пришлось лишь тогда, когда они вышли к гостинице Фейри Тейл. Быстренько надев туфли, Эльза поспешила за Люси, которая обошла гостиницу и вышла на главный проспект.

Девушки прогуливались по городу, не следя за временем. Эльза наблюдала за людьми, их поведением, их работой, смотрела на богатых людей, проезжающих мимо в своих каретах. Люси же, казалось, прибывала в своих мечтах. Она счастливо улыбалась солнцу и, мимоходом осматривала крестьян, которые что-то делали.

Вскоре девушки дошли до моста, который вел через речку из города в какую-то деревеньку.

— Прогуляемся, мадемуазель Скарлет? — Чинно спросила Люси, посмеиваясь над своим же тоном.

— Пожалуй, не откажусь, мадемуазель Хартфалия, — в тон подруге ответила Эльза.

— Comment allez-vous*? (читается как «Коман тале ву») — В шутку спросила Люси.

— Мадемуазель Люсьена, вы чутка попутали век, это в девятнадцатом столетии все говорили по-французски, а в семнадцатом веке…

— А в семнадцатом веке чем больше языков знаешь, тем ты образованнее. Да брось Эльза, давай поупражняемся. — Улыбнулась Люси.

— Было бы в чем упражняться. — Хмыкнула Эльза, — мы базовые фразы-то с ошибками произносим.

— Ответила бы просто «Bien»**, (читается как «Бьян») — надула губки Люси, — ой, что там? — Сразу же встрепенулась она, увидев что-то в дали. Эльза тут же перевела взгляд туда, куда уставилась ее подруга. Какое-то движение происходило на мосту, который располагался на выезде/въезда в деревеньку. Относительно большой, каменный мост, на котором столпилось тьма народу.

— Не знаю, пойдем, посмотрим, — Эльза взяла подругу за руку и прибавила шагу. Люси поспешила за ней.

Девушки добежали до моста, и услышали множество голосов крестьян, что сливался в один единственный гул.

— Нет, моя дочь! — Воскликнул где-то рядом низкий, взволнованный и хриплый женский голос.

— Что происходит? — Спросила Люси у какой-то женщины, что стояла около нее. Но ответ женщины потонул в громкости мужского голоса, раздавшегося где-то впереди на широком мосту:

— Тихо все! Мы собрались здесь, чтобы помочь этим бедным дамам. Покайтесь же в колдовстве, и вас пощадят.

Эльза нагло протолкнулась вперед, схватив при этом Люси. Выйдя в первые ряды столпотворения, девушкам представилась такая картина. Семь женщин разных возрастов, от 20 до 60–70 примерно, стояли вряд с веревками на шее, позади них был каменный бортик моста. Рядом с каждой стояли стражники. Все женщины были в лохмотьях. Они все были крестьянками. Самая младшая из них, девушка лет так двадцати, выглядела очень красиво, не смотря на свою рваную одежду и грязь на лице и руках. Ее грязные светлые волосы спадали на небольшую грудь. В зеленых глазах была паника и страх. Руки ее тряслись. Рядом с ней стояла женщина постарше, лет эдак тридцати. Вид у нее был такой же нелицеприятный, однако в глазах не было паники. Остальным же женщинам было где-то за сорок, или около того, и две последние были совсем старушки. У одной из них было что-то с глазом, кажется, он был вставным. Это выглядело пугающе. Но злость в ее глазах, вернее в глазу, была еще страшнее.

— Я признаюсь. Я признаюсь, — выкрикнула первая женщина, хотя, она была девушкой, ведь ей было только около двадцати лет, если не меньше. Светловолосая девушка вышла на пару шагов вперед, ближе к мужчине, одетому в черную рясу, по видимому, это был священник.

— Ты признаешься в том, что совершала колдовство, участвовала в шабашах. Ты признаешь себя ведьмой?

— Да, да, — губы и красивый, мелодичный голос ее дрожали.

— Хорошо, да помилует Господь твою душу, — сказал священник, — затяните петлю. — Приказал он стражникам.

— Но вы сказали, что помилуете! — В глазах ее вспыхнула паника с новой силой, страх сковал ее. Она отказывалась верить в то, что сейчас ей затянут петлю на шее и скинут с моста, и жизнь ее оборвется.

— Твою душу, дитя, тело должно освободиться от осквернения колдовством, — сказал он ей так, будто она была душевно больной. Он сказал это так, будто бы это было самой простой истиной, понятной всем, разве что только душевно больным, которым приходилось все объяснять по нескольку раз.

— Гореть тебе в Аду, священник, — прошипела самая пожилая женщина со вставным глазом.