А когда он затих, чужак выбрался из ямы и снова встал перед ней на колени, заглядывая в глаза. Он устал бороться с тем, что было в яме, и это читалось в его взгляде. Его лицо было измазано в крови и земле, волосы свисали грязными слипшимися колтунами.
Но он улыбался.
— Вот и всё, глупышка, — сказал он. — Твой ночной ужас больше никогда не вернётся к тебе. Неужели ты просто не могла позвать на помощь?
Орайя расплакалась и уткнулась ему в плечо. Она впервые за долгое время смотрела в будущее с надеждой.
Проснувшись посреди ночи, Алексей долго вслушивался в беспокойное сопение Орайи. Она металась во сне, что-то бормотала себе под нос, иногда постанывала, а иногда скрипела зубами. Но в какой-то момент она замерла, уткнулась лицом ему в грудь и глубоко задышала.
— Что же такое тебе приснилось? — пробормотал он, обнимая девушку одной рукой. — Мне вот чудилась какая-то странная яма с лешим.
Она, конечно же, ему не ответила. Спустя пару минут он, и сам того не заметив, погрузился в глубокий сон.
— Вот, — сказала ему Орайя, — вот здесь у меня растёт много земляники. А вон там, в лесу, можно набрать палок для шалаша, чтобы не мокнуть под дождём.
— Сначала построим шалаш, — кивнул он, — но потом тебе потребуется убежище побольше: кажется, я видел здесь и других детей.
Глава двадцать девятая
Настроение было пасмурным. Погода — ещё хуже. Тяжёлые свинцовые тучи, движущиеся с востока, медленно затянули всё небо. Воцарились сумерки, посыпал мелкий редкий снег.
Поёжившись, Алексей с лёгкой тоской посмотрел на медленно исчезающий из вида чёрный на фоне снега металл бункера. Сталь, полутьма и холод помещений их временного укрытия начали казаться ему чем-то родным. Тем, что осталось позади. Впереди его ожидала полная неизвестность, заполненная жутким холодом и снегом.
Ещё тошнее оказалось прощание с дирижаблем, ставшим для него первым домом здесь. Стрелка обуревала грусть, ностальгия, что угодно, но ни сожаления, ни страха он не чувствовал. Только решимость.
Рядом шла Орайя. Её сосредоточенный взгляд упирался куда-то в горизонт. Узкое лицо девушки было напряжено, тонкие губы сжаты, правая рука лежала на рукояти шпаги. Кажется, Продавец грёз не ждала ничего хорошего от предстоящего путешествия. Алексею же было плевать, что ждёт его. Вчерашний сон расставил все точки над i: он должен спасти Орайю. И на важно, выживет ли при этом он сам.
Утром чужак предложил Орайе остаться ещё на день, но девушка отказалась, повторив своё «или сегодня, или никогда». Поворчав, снайпер в который раз перебрал свои пожитки и выволок полупустой рюкзак к выходу. Глядя на его мрачное лицо, Орайя улыбнулась ему. На долю секунды, но улыбнулась.
Уходя, они оставили короткую записку, гласящую «Ушли на восток». Ни других слов, ни подписи оставлять смысла не было: те, кому адресовалась эта записка, и так поймут. Если же её найдёт кто-то чужой, на кой им имена ушедших на восток незнакомцев.
Снайпер думал о том, что было бы, если бы он нашёл такую записку. Ему представлялся желтый от времени кусок бумаги с поблёкшими чернилами. Что бы он сделал? Плюнул? Или из любопытства сам двинулся на восток за неизвестными ему людьми? Наверное, это интересно — шагать вот так по чьим-то следам, думая о том, какие невзгоды претерпевали путники, прошедшие здесь годы назад.
«Возможно, кто-то так же пройдёт и по нашим следам… Главное, чтобы они не нашли наши не погребённые кости».
Алексей тяжело шагал по сугробам, погружаясь в снег по колено, и мысленно перебирал свои вещи. Винтовка, восемьдесят шесть патронов, нож, два одеяла, две зажигалки, огниво, компас и ещё какая-то мелочь, пригодная в путешествии. Из еды они взяли два десятка банок тушёнки, десяток брикетов концентратов и кучу сухарей, всё это лежало в сумке у землянина. Орайя тащила свою шпагу, три метательных ножа и тот самый тесак, который больше пришёлся бы по руке мяснику, чем худенькой симпатичной девушке. Ещё она несла одеяла, посуду, запасную одежду — две пары портянок и кофту — нитки и иглу. И это на переход, длина которого неизвестна. Запасов, если экономить, хватит на дней на двадцать. Возможно, им удастся поохотиться и найти дров… Но брать больше — бессмысленно.
В полдень на привал остановиться не удалось. Снегопад усилился, а развалины танковой армии, мимо которой путники двигались уже пару часов, оказались слишком плохим укрытием.
— Дальше, — коротко сказала Орайя, кивая буквально прилипшему к гусеницам танка снайперу.
Её дыхание даже не сбилось, а Алексей уже с трудом передвигал ноги. По сравнению с тем Алексеем, что жил в своей однокомнатной квартире, он стал куда выносливей и порядком отощал, но идти по глубокому снегу оказалось слишком тяжело. Скорее всего, о себе давали знать последствия ранения. Рюкзак, ещё три часа назад казавшийся довольно лёгким, превратился в гору, опустившуюся ему на плечи. Железные банки неприятно упирались в ссутуленную спину, винтовка норовила запутаться в ногах, а сапоги из-за налипшего снега превратились в два неуклюжих кома. А ещё он замёрз, сильно замёрз, и даже ходьба не помогала ему согреться.
— Дальше, — повторила зеленоглазая.
Алексей выругался про себя и отлепил свой ледяной зад от промёрзшего железа.
— Дальше, — прохрипел он. — Дальше, дальше.
Укрытие нашлось лишь через полтора часа. Такой же холодный и мрачный бункер, как тот, что они покинули утром.
— Здесь и заночуем, — хрипловато сказала Орайя. — Снегопад только усиливается, а я чую деревья.
Землянин кивнул. Если Продавец грёз что-то почуяла, значит, так оно и есть. Лёгкое раздражение по тому поводу, что уж бурю-то можно было почувствовать и раньше, Алексей подавил. По крайней мере, они начали поход, пусть и прошли, по его прикидкам, не больше шести-семи километров. Да и чем этот бункер хуже прошлого? Даже, пожалуй, лучше: если верить Орайе, здесь есть чем топить. От одного воспоминания о горячей еде у чужака потекли слюни.
— Наберу дров, — буркнул он, сбрасывая с плеча рюкзак. — Куда идти?
— Около трёхсот шагов на восток. Я пока разгребу от снега проход.
Мысленно застонав, Алексей сверился с компасом и, зарядив на всякий случай винтовку, поковылял в указанном направлении. Как только чужак выбрался из-за бункера, хоть немного укрывающего их от разгорающейся бури, он сразу понял: дальше продолжать путь действительно смысла не было. Первый же порыв ветра впечатал в его лицо горсть ледяной снежной каши, которая, тая, потекла по лицу и шее. Задубевшие щёки отозвались неприятным покалыванием. Матерясь на чём свет стоит, Алексей забросил за спину винтовку и как мог ускорил шаг.
Но триста шагов всё равно длились бесконечно долго.
Белая пелена впереди, с боков и сверху. Если бы не компас в правой руке, то Алексей не нашёл бы бункер, отойдя от него даже на два десятка шагов. Холодная мерзость под ногами, которую и снегом-то называть не хотелось; она затягивала ноги не хуже густой и глубокой грязи, забирая остатки сил.
«Как в болоте, — подумал снайпер, с трудом переставляя ноги. — Но болото не прилипает к ногам… Сколько, чёрт возьми, я ещё раз буду превозмогать себя, чтобы сделать шаг?». — «Четыреста шестьдесят девять раз как минимум, — насмешливо ответил он сам себе. — Тебе ещё обратно идти. И, быть может, даже не раз».
Хотелось просто лечь и умереть. Говорят, что, умирая от холода, человек чувствует лишь сонливость. Хорошая смерть. Никакой беготни, никаких Продавцов грёз и борьбы за власть. Просто — тихая, спокойная смерть.
Но позади осталась Орайя, он не может оставить её одну. Как ему хотелось выломать все кривые зубы этой суке Аларии за то, что притащила его сюда.
Впрочем, если бы не она, он бы не узнал Орайю.
В конце концов, можно перестать себя обманывать — все чувства, в которых стрелок сам себе не хотел признаваться, о которых запретил себе думать, всё-таки разгорелись в нём с новой силой. Он любит Орайю с первых дней своего попадания на Нейю.