Энергичную деятельность групп самозащиты жители ощущали пока лишь в часы воздушной тревоги. Уличное движение останавливалось. Прохожих заставляли укрыться в бомбоубежища и подъезды домов. Город мгновенно пустел. Всякая жизнь, казалось, замирала. И только на крышах и у лестничных клеток несли боевую вахту дежурные — женщины и подростки. Большая нагрузка легла на их плечи: в отдельные дни тревога объявлялась по пять-шесть и более раз! К тому же с 23 июля приказом начальника Ленинградской МПВО были установлены круглосуточные посты на всех чердаках и крышах.
Это был далеко не напрасный труд. Изо дня в день шли тренировки приемов борьбы с «зажигалками», тушения пожаров, отлаживались взаимодействия между звеньями и отдельными бойцами.
Особенно возросла роль групп самозащиты после назначения во все домохозяйства политорганизаторов. Это было сделано по решению горкома партии. Они подбирались из коммунистов, проживающих в этом доме, и утверждались в райкоме партии. Политорганизаторы помогли сплотить население в организованную силу, способную решать задачи гражданской обороны. К концу июля в домохозяйствах действовало свыше 10 тысяч политорганизаторов.
Внимательно следили группы самозащиты за соблюдением правил светомаскировки. Тех же, кто нарушал их, привлекали к ответственности по законам военного времени.
В группах самозащиты состояло немало добровольцев-школьников. Многие из них были комсомольцами, а некоторые пионерами. Наша газета была тесно связана с ними — часто писала о них, публиковала их заметки и письма.
Служба МПВО к концу лета была приведена в полную готовность к работе в боевых условиях. В ее рядах насчитывалось 215 тысяч ленинградцев. Около 800 наблюдателей постоянно следили за ленинградским небом на специально оборудованных вышках. Более 60 тысяч бойцов команд объектов и групп самозащиты несли непрерывную вахту на своих участках, охватывая таким образом всю громадную территорию города. Это была могучая армия гражданской обороны, сильная своей организацией и дисциплиной, сплоченностью и высокой сознательностью.
Дома у меня только и разговору, что о детях. Мать прислала первое письмо с дороги, из Рыбинска, а 15 июля вернулся из Углича работник обкома профсоюза, сопровождавший интернат детей журналистов до места назначения. Рассказывает, что разместились хорошо, все здоровы. Привез письма, в том числе от нашей бабушки. Валя хоть немного успокоилась, а то начала думать невесть что. Тем более что в последнее время в очередях появилось много слухов о бомбежках железнодорожных эшелонов с детьми.
Признаться, и меня не покидало чувство тревоги после того, что я увидел на площади у вокзала в начале июля. Весь месяц продолжалась эвакуация, а ребят в городе по-прежнему много. Малыши беспечно играют во дворах, скверах, а тех, кто постарше, можно встретить с противогазами у подъездов домов, у казарм ополченцев, провожающими родных на фронт.
Дети в нашем городе в последние годы были окружены какой-то особенно трогательной и нежной заботой. Наверное потому, что природа не очень-то балует малышей. Мало солнца, с избытком — дождя и ветра. Многие старые петербургские дворы похожи на каменные колодцы, в которых не очень-то разгуляешься. Поэтому ленинградские коммунисты и комсомольцы уделяли гак много внимания тому, чтобы как можно лучше заполнить досуг ребят, дать им возможность хорошо и с пользой отдохнуть. Но до 1937 года вся работа с детьми велась в районах — школах, пионерских домах и лагерях, рабочих клубах и по месту жительства. Желая придать ей государственный размах, горком партии и Ленинградский Совет решили создать общегородской Дворец пионеров. Мысль эта принадлежала покойному С. М. Кирову, горячо любившему детвору. А. А. Жданов и другие партийные и советские руководители Ленинграда претворили ее в жизнь.
В распоряжение ребят было предоставлено одно из самых красивых зданий города, расположенное в центре, на Невском проспекте, — бывший Аничков дворец с прилегающим к нему густым парком, в котором прежде размещался коммерческий Сад отдыха. В переоборудовании аристократического ансамбля зданий под детское учреждение участвовали лучшие архитекторы и художники. Чтобы обставить и оснастить его всем необходимым, потребовалось создать уникальное оборудование. За это дело с охотой взялись рабочие. Каждый трудовой коллектив считал для себя долгом выполнить заказ для пионерского дворца. *
В 1937 году Дворец пионеров гостеприимно распахнул двери трехсот своих лабораторий и мастерских, кабинетов и студий, концертных и лекционных залов, гостиных. Это был чудесный подарок ленинградских трудящихся своей детворе.
Когда Дворец пионеров еще находился в процессе оборудования, стали прикидывать, кого назначить директором. Остановились на кандидатуре известного в городе пионерского работника Н. М. Штейнварга. Рабочий паренек с кожевенного завода, он уже в 1926 году стал старшим вожатым крупной пионерской базы на Васильевском острове и с той поры посвятил себя коммунистическому воспитанию детей. Выбор оказался на редкость удачным. Молодой директор показал себя настойчивым и требовательным руководителем. С первых же дней Дворец пионеров стал не только центром трудового и эстетического воспитания, но и любимым клубом ребят. Сюда были привлечены лучшие научные и творческие силы, которыми так богат город Ленина.
Натан Михайлович обладал даром сплачивать людей, воодушевлять их. В одной из партийных характеристик очень точно определены его личные качества: «Большой опыт, исключительная любовь к детям, глубокое знание детской психологии давали возможность Н. М. Штейнваргу направлять эту работу». И далее: «Педагогические знания, удивительная отдача делу, чуткое, внимательное отношение к работникам создали ему в коллективе большую популярность и заслуженный авторитет». Ребята любили его. В нем гармонично сочетались требовательный наставник и задушевный друг детей.
И вот этому талантливому организатору и педагогу было поручено возглавить эвакуацию детей из города. Как-то вечером я решил заглянуть к Штейнваргу. Эвакопункт находился в школе рядом с Московским вокзалом. Эшелоны уходили главным образом ночью, и здесь ребята ждали отправки. Представьте себе большой зал, переполненный детьми всех возрастов. Одни сидят на скамейках, другие лежат на койках, третьи носятся, как угорелые, играют в пятнашки. В воздухе невообразимый гвалт, визг. Посредине зала стоит Натан, окруженный женщинами. Они все одновременно о чем-то спрашивают, теребят его. Он — невысокого роста, худощавый, в шинели почти до пят — кажется среди них подростком. Отвечает сначала одной, потом другой, третьей. Отвечает терпеливо, обстоятельно и, главное, невозмутимо. Видишь, как спокойствие его постепенно передается окружающим. Они уже не перебивают друг друга, не суетятся. Внимательно слушают.
Наконец, вопросы исчерпаны. Натан ведет меня в свою «резиденцию» — маленькую каморку под лестницей, некогда служившую швейцарской. Стол, стул, кровать, заправленная серым одеялом, телефон. Вот и вся обстановка. Сбросил шинель, посадил меня на стул, сам уселся на кончик стола. И лицо его, до этого спокойное, флегматичное, исказилось страдальческой гримасой.
— Это какой-то кошмар… Вчера отправили несколько составов, а сегодня получили сообщение: один из них утром попал под бомбежку. Три вагона разбиты в щепки. Детей даже не успели вывести. Представляешь! Я сам отправлял их. В эшелоне было много знакомых ребят — воспитанники дворца. Какие изверги — фашисты. Ничего в них нет человеческого.
Он встал и нервно прошелся по комнате.
— А тут еще наши головотяпы… Знаешь этого верзилу из облисполкома (он назвал фамилию). Настоял на том, чтобы отправлять ребят в районы области. Их, дескать, хорошо встретят и прочее. Ну и отправили в Валдай, Молвотицы, Лычково. А туда сейчас немцы лезут. Пришлось оттуда вывозить детей в пожарном порядке. На станции Лычково скопилось несколько эшелонов. А 18 июля фашисты налетели… Главное, сидишь тут и помочь ничем не можешь. Поверишь, я за эти дни поседел.