Каган М. Лекции… – Ч. 2. – С. 20, 21, 19.

Каган М.С. Познание и оценка в искусстве // Проблема ценности в философии. – С. 98.

199

Л.А. ГРИФФЕН

общества, – нет, речь идет вообще об абстрактно-логическом мышлении, о самой способности познания мира соответствующим образом!

Тут уж явно искусству некуда деться от полифункциональности и,

в частности, от познавательной функции. Вот что пишет М. Каган:

«Абстрактно-логическое мышление людей формировалось крайне

медленно, явно (!) отставая от мышления образного. Тут уровень абстрагирования, который достаточен для художественно-образного мышления, был решительно (!) недостаточен для научно-теоретического

познания»151, поэтому в родовом обществе «искусство было единственным – не считая, разумеется, самой трудовой практики – средством

познания мира и самопознания человека»152. Ну и «дети природы» же

были эти наши предки! Совершенно первобытные люди: ни тебе понятий, ни умозаключений. И как им удалось не то что покорить огонь,

изобрести лук, приручить животных, научиться возделывать землю, но

хотя бы додуматься до ручного рубила – уму непостижимо. Разве что

часто «художественно-образным» путем?

И Каган вовсе не одинок в такой интерпретации развития мышления.

Некоторые другие философы придерживаются того же мнения. Г.Н. Поспелов, например, пишет о людях доклассового общества: «Они не

могли еще мыслить в понятиях. Они мыслили в обобщенных представлениях и воспроизводили их в образах»153. Ясно, однако, что подобные взгляды не имеют ничего общего с действительностью. А.П. Окладников справедливо говорит по этому поводу: «Некоторые исследователи пишут, как писал когда-то Марр, что у людей первобытного

общества еще не было «понятийного мышления». Однако нет никаких

новых данных, которые позволили бы принять положение Леви-Брюля

и Марра о принципиальном отличии мышления палеолитического человека и современных людей. Напротив, теперь уже невозможно утверждать, что человек верхнего палеолита стоял на стадии дологического или конкретно-образного мышлении, обходился одной лишь ки151

Каган М. Лекции ... – .Ч. 2. – С. 31. В другом месте М. Каган утверждает, что и в онтогенезе и в филогенезе способность к образному мышлению и художественному творчеству формировалась раньше чем способность (!) к научно-теоретическому познанию

мира» (Каган М.С. Познание и оценка в искусстве. – С. 106). И если он еще как-то пытается обосновать это положение применительно к онтогенезу, но что касается филогенеза, здесь оно остается полностью бездоказательным.

152

Там же. – С. 32. Последовательное проведение такого взгляда неизбежно приводит к

выводу о в некотором роде атавистическом характере искусства в наше время и уж, во

всяком случае, о снижении его общественной роли по мере роста науки. Но в том-то и

дело, что последовательно он не проводится; в противном случае как бы удалось избежать вывода о постепенном «вытеснении» наукой искусства из его основной сферы –

познавательной деятельности?

153

Поспелов Г.Н. Эстетическое и художественное. – М., 1965. – С. 310.

200

ПРОБЛЕМА ЭСТЕТИЧЕСКОГО ОТНОШЕНИЯ

нетической речью, языком жестов. Современная антропология установила, что зачатки звуковой речи, вторая сигнальная система возникают

еще у предшественников неандертальского человека, на уровне питекантропа и синантропа. В.И. Ленин указывал, что отвлеченное, абстрактное мышление родилось вместе с речью: «всякое слово (речь) уже

обобщает». Конечно, если бы мы попытались найти в первобытном

обществе науку в современном понимании этого слова, то нас постигла бы неудача. Но это вовсе не значат, что не было тогда и самого абстрактно-логического, теоретического мышления»154. Вообще «теоретическое мышление каждой эпохи, ... это – исторический продукт,

принимающий в различные времена очень различные формы»155. И хотя «производство идей, представлений, сознания первоначально непосредственно вплетено в материальное общение людей, в язык реальной

жизни»156, все интеллектуальные способности человека наличествуют

(и действуют) уже на самых ранних стадиях развитии общества (конечно, в соответствующих формах).

Но вернемся, однако, к вопросу о «диалектичности» представления о

полифункциональности искусства. Любой предмет, любое явление

действительности находятся в самих разнообразных отношениях с окружающими предметами и явлениями, во взаимосвязи с ними. Любой

предмет представляет собой сумму своих свойств, проявляющихся в

отношениях с окружающим миром. Мы не можем познать предмет

иначе, как исследуя его связи с другими предметами. Учет возможно

большего количества таких связей – необходимое условие всестороннего рассмотрения предмета или явления. Однако такой подход к делу

не должен препятствовать выявлению того основного, что характеризует сущность объекта исследования; наоборот, всесторонне исследование связей должно облегчать эту задачу, если вообще не одно только

и может сделать ее разрешимой.

Каждое явление, каждый предмет, созданный человеком и включенный в сферу его деятельности, может, обладая разнообразными свойствами, выполнять множество функций. Но это обстоятельство нисколько

не мешает тому, что сущность явления или предмета все же всегда определяется одной функцией, ради выполнения которой и возникает явление или создан предмет. Диалектика, поэтому, «требует всестороннего исследовании данного общественного явления в его развитии и сведения внешнего, кажущегося к коренным движущим силам»157.

154

Окладников А.П. Утро искусства. – Л.,1967. – С. 122.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 20. – С. 366.

156

Там же. – Т. 3. – С. 24.

157

Ленин В.И. Полн. собр. соч. – Т. 26. – С. 223.

155

201

Л.А. ГРИФФЕН

У Марка Твена Том Кент применял большую государственную печать для того, чтобы щелкать орехи – оказывается, она замечательно

выполняла эту столь полезную ему функцию, так как была удобной,

твердой и массивной. Эти ее свойства, необходимые для того, чтобы

делать отписки, можно было, видимо, использовать и для выполнения

других функций – скажем, забивать гвозди или запустить в голову

лорду-канцлеру. Вес, форма, размеры, материал печати – все эти характеристики позволили бы ей выполнять и другие функции, но сами

по себе они являлись тем не менее только средством для достижения

основной цели, определяющей сущность печати как устройства для

делания оттисков. Может быть, в каком-то случае этой цели можно

было бы достичь другим путем; тогда все или некоторые указанные

свойства отпали бы. Печать осталась бы печатью, хотя ею уже и нельзя

было бы щелкать орехи.

Если бы Том был философом, то он вполне мог бы написать высокоученый трактат на тему: «Большая государственная печать как средство щелкания орехов». И был бы прав: исходя из заранее принятого

определении сущности объекта своего исследования, он мог бы весьма

плодотворно оценить влияние на выполнение этой, по его мнению определяющей, функции таких параметров как вес печати, ее материал,

форма, размеры и т.д. И если бы при этом он позже узнал, что печать

используется еще для чего-то, то неизбежно пришел бы к выводу о ее