— Елена, кто это у нас в гостях…
— А… мама… — Хвостова замялась, не зная, что сказать старушке, но старушка подошла вплотную и спросила — у Сенцова почему-то, а не у Хвостовой:
— Вы по поводу Ярослава?
— Да, — Сенцов решил быть твёрдым до конца, ведь ему ещё не раз придётся сообщать родственникам об убийствах близких. — Он убит. Вот фото убийцы.
Константин вручил старушке страшенного полесуна и отвернулся, чтобы не смотреть… А старушка повертела фотографию в своих худых руках, приблизила к глазам, а потом вдруг охнула и сложила руки на груди в молитвенной позе, выронив фото на пол.
— Ой… — старушка разохалась, будто привидение увидела, и Сенцов подумал, чт она испугалась полесуна… — Сынок, — она аж вцепилась в Сенцова своими пальцами, шокируя всех, включая Хвостову и Семина. — А можно я на него живого посмотрю? — бабуля, буквально, взмолилась, не выпуская Сенцова.
Константин раскрыл рот…
— Мама, вы так не… — Хвостова решила сказать что-то старушке, но та отрезала:
— Молчи, Елена, ты не понимаешь! Я хочу посмотреть на него живого!
— Да, пожалуйста… — протарахтел Сенцов, освобождая свой рукав, который бабушка, буквально, прорывала. — Хоть сегодня…
— Я хочу сегодня посмотреть, — тихо попросила бабуля. — Отвезите меня к нему!
— Поехали! — Сенцов согласился охотно: хорошо бы, она узнала в этом полесуне кого-нибудь. Тогда можно будет вытащить дикаря из перегаженного изолятора, отправить в психушку, а изолятор, так и быть, помыть на радость Зое Егоровне.
— Вы его узнали? — поинтересовался у старушки Сенцов, пока они шли через двор к служебному автомобилю.
— Я должна посмотреть на него живого, — ответила старушка… Ну, живого так живого — будет ей живой, если она так хочет!
Звали старушка Глафира Ивановна, и Елене Хвостовой она приходилась свекровью. Пока ехали в отделение — она красочно пересказала всё детство погибшего Ярослава, и Сенцов теперь знал наизусть, когда, где и сколько раз последний упал и разбил коленку, какие оценки имел он в школе, как заступался в классе за девчонок, которых другие пацаны дёргали за косы, как выбрал профессию милиционера после драки в местном клубе, где Ярослав отделал бандита, решившего кого-то там ограбить…
В отделении Сенцова поджидала делегация: сержанты Казачук и Морозов, а так же — разъярённая Зоя Егоровна, которая не ушла домой в пять часов, как положено, а терпеливо дожидалась возвращения Сенцова… Чтобы замахнуться шваброю, как разящим мечом, и сурово зарычать, выскочив из-за поворота:
— Ну, что, гадёныш, приполз??
— Та, приполз! — Константин решил огрызнуться и пройти дальше, потому что у него завелись дела поважнее ругани с уборщицей, но Зоя Егоровна прочно заступила ему дорогу, потрясая своей убойной шваброй и изрыгнула, едва ли не дыша огнём:
— Сенцов! Ты мне отсюда не уйдёшь до тех пор, пока за дикарём своим не перемоешь! Я не хочу, чтобы он меня загрыз, да и гадости его убирать тоже не хочу!
— Зоя Егоровна! — сказал ей Сенцов железным голосом. — У меня свидетельница, которая может установить его личность! Как только она это сделает — я его вытурю в психушку! А пока вы тут стоите — он будет торчать в камере и гадить!
— Та, чёрт с тобой, гадёныш окаянный! — выплюнула Зоя Егоровна. — Ну, веди свою свидетельницу! Только я с вами пойду — хочу убедиться, что ты меня не надуешь!
— Та, не надую, пропустите! — фыркнул Сенцов, сдвигая с дороги швабру вместе с уборщицей. — Сейчас, вытурю хищника, блин!
Зоя Егоровна посторонилась, пропуская Константина, за которым хвостиком следовала Глафира Ивановна, и стажёр Ветерков. Как только они прошли — уборщица прочно села на хвост, таща за собой и швабру и своё тяжёлое железное ведро.
— Ну, что, Сенцов, будем убирать? — в изоляторе на Константина насыпались Казачук и Морозов — Морозов пришёл, чтобы сменить Казачука на посту, а Казачук показал ему, как полесун изгадил свою камеру.
— Я, между прочим, сейчас узнаю, кто он, а вы штаны здесь протираете! — огрызнулся Сенцов, ледоколом продвигаясь сквозь них к нужной камере. — Ты хоть раз стрелял, Казачук?
Казачук что-то заклекотал, огрызаясь, а Константин, продвинувшись вглубь изолятора, понял, почему они так переполошись… «Ароматы», из-за которых невозможно было жить, витали уже на подходе к камере полесуна, и Мишак, которому не повезло быть его соседом, нервно выглянул в окошко и дышал ртом, вращая обалдевшими глазками.
— Тьфу ты, чёрт! — плюнул Сенцов, жалея, что изолятор не додумались оснастить противогазами… респиратор бы тоже подошёл — на худой конец, очень худой.
— Фуууу! — закряхтел позади него стажёр, Сенцов понял, что он собрался по девчоночьи выбежать на воздух, и остановил его железным приказом:
— Стоять, Ветерков!
— Та я помру сейчас! — заикаясь, выдавил стажёр, топоча и шаркая своими неуклюжими ногами.
— Ртом дыши! — несокрушимо заставил его Константин, хотя сам помирал…
— Ну, окаянный, понял теперь?? — лаяла в арьергарде Зоя Егоровна, но Константину было совсем не до неё…
Только Глафира Ивановна невозмутимо двигалась вперёд — может быть, у неё от старости отшибло нюх, но она абсолютно не обращала внимание на запахи, и шагала до тех пор, пока Сенцов не сказал:
— Он тут! Смотрите! — он открыл окошко и отошёл, побоявшись даже смотреть на те художества, которые вытворил в камере треклятый полесун.
Глафира Ивановна заглянула в окошко, а потом — вдруг попросила:
— Вы меня впустите, вижу я плоховато…
— Да он дикий… — пробормотал Сенцов, испугавшись, что по его милости эта благообразная старушка может погибнуть жуткой смертью. — Наброситься может…
— Ничего, — покачала головой Глафира Ивановна, которая так и рвалась прямо в пать чудовищу. — Я должна посмотреть, впустите…
— Казачук, ключ! — крикнул Сенцов, а спустя пару минут ему по цепочке передали ключ — Казачук не пожелал приближаться к пенатам полесуна и отдал ключ Зое Егоровне, та — Ветеркову, а стажёр уже передал Константину.
— Спасибо! — рыкнул Сенцов, нехотя отпирая камеру. Он хорошо запомнил, как полесун озверел, когда увидал Евдокию Кошкину, поэтому, победив замок, он вытащил свой табельный пистолет. Если полесун нападёт — он пристрелит его к чертям собачьим и забудет о нём!
Сенцов приотрыл тяжёлую дверь, дыша ртом, и Глафира Ивановна тот час же скользнула за неё… Сенцов похолодел: людоед разорвёт её в клочки… Презрев ужас «ароматов», Сенцов вступил в камеру вслед за ней… Уборки тут действительно, по горло… Константин даже не знает, как переживёт эту адскую уборку, не сбрендив с ума…
Полесун вскинул свою звериную голову, как только заметил, что к нему пожаловали гости.
— Ррррр! — зарычал он забился в угол, как зверь, чтобы на него не напали сзади. — Ррррр! — рыкнул он из угла, тараща тупые глазки.
— Ну? — Сенцов хотел, чтобы Глафира Ивановна быстрее дала показания, чтобы убраться из этого жуткого места, но та почему-то медлила, разглядывала-разглядывала, не боясь даже того, что полесун дико присел на задние лапы, готовясь к звериному прыжку…
— Ярик… — вдруг проскрипела Глафира Ивановна, протянув к страшному зверю свои тощие старческие руки. — Сынок…
Сенцов опешил. Застыл с разинутым ртом, он наблюдал, как полесун, словно бы, подобрел. Из его гориллообразного облика исчезла звериная злоба, сделав его похожим на большого доброго кота. Прекратив яриться и обмякнув, дикарь издал нечто подобное урчанию и немного подался вперёд, чтобы приблизиться к Глафире Ивановне.
— Казачук, Казачук… — едва не задыхаясь, позвал Сенцов, желая, чтобы сержант приготовил на всякий случай шокер — а вдруг монстр вздумает напасть??
— Та я не пойду туда… — проклекотал где-то в коридоре Казачук…
— Тащись давай, трус, или мне придётся его пристрелить! — зарычал Сенцов… но в следующую секунду слова застряли. Полесун, прежде преисполненный агрессивной дикости, встал на четвереньки и по кошачьи подполз к Глафире Ивановне, завертевшись у её ног, словно огромный, ласкающийся кот.