— Ну не пить же!
— А что? Театров здесь нет, бильярдных тоже, вот и остается самому покупать спирт и помаленьку проспиртовываться, чтобы не испортиться.
— А Толя?
— Что Толя, он парторг, ему со мной неприлично дружить, старается привлечь меня к общественной работе. Дипломат!
В это время раздался нерешительный стук в дверь, и вошел Санька Бакланов.
— Тетя Галя, идите к нам ужинать!
— У меня, Саня, гость.
— Ну и что же? А вы с ним заходите. Я корюшки сегодня с дядей Ваней целый мешок наловил. Пошли!
Сашка засмеялся:
— Пойдем, Галина, обязательно пойдем — надо же парню помочь съесть целый мешок корюшки. А я голоден, как сто чертей. Меня это приглашение вполне устраивает. Веди, дружище!
— А как же печка, чай?
— Тетя Галя, Лена и Лида придут сюда уроки учить и посмотрят за печкой. Пойдемте!
Столько сердечной, детской мольбы светилось в его взгляде, что я тут же пошла к ним.
У Баклановых, как всегда, тепло и уютно. Бабушка суетится у печки. Александр Егорович и Наталья Ивановна сидят за столом.
— Входите, входите! — пророкотал голосом Зевса-громовержца Александр Егорович. — Что это вас, Галина, не видно? Валентин уехал, а вы глаз не кажете…
Я почувствовала, что краснею. Ну, думаю, все знают, что мы ругались, знают, что мы разошлись. Я готова была провалиться сквозь землю.
Вмешалась бабушка:
— Ты уж, Галя, разреши нам теперь покомандовать в твоей комнате, пусть ребята печку топят и занимаются у тебя.
Едва успела она проговорить это, как Александр Егорович выпалил:
— Видали? Муж только в командировку, а бабы давай апартаменты свои расширять. Не разрешай, Галина. Пусть ютятся здесь, сами не захотели зимовать во Владивостоке, пусть в тесноте теперь живут.
— Да что вы, Александр Егорович, меня все равно нет дома целыми сутками, а теперь тем более, все вечера, очевидно, будут заняты…
— Ну, тогда хватит антимонию разводить, садитесь — рыба остынет. Садись, Полубесов, что стоишь!
Сашка подошел к столу. Стол пришлось выдвигать на середину. Наталья Ивановна позвала и Аллу. Та уже спала, но, узнав, что у Баклановых Сашка, молниеносно прилетела.
За столом Александр Егорович спросил у нас, с чего мы думаем начать воспитательную работу с грузчиками. Я откровенно призналась, что не представляю, с чего.
Сашка тоже пожал плечами.
— Если б люди — другой разговор, а то, известное дело, зеки, вор на воре…
— Вот-вот — «вор на воре»!.. — перебил его Александр Егорович. — Зелен ты, Полубесов, судить так. Пойми, травмированы они, к каждому из них нужен свой особый подход.
— Водку хлещут, дерутся. Что же, цацкаться с ними прикажете, что ли? — стоял на своем Сашка.
— А сам не хлещешь? — сердито спросил Александр Егорович.
— Так ведь я за свои…
— С таким настроением, как у тебя, Саша, лучше к ним не ходить. Им нужны внимание и помощь, а не упреки.
Слушая Александра Егоровича, я все же не представляла себе, как подойти к этим людям.
— Александр Егорович, подскажите нам, с чего начинать.
— Ты, Галина, больше можешь сделать, чем любой из нас. В первую очередь узнай, чем они интересуются, — принеси им книги, журналы. А ты, Саша, поселился бы о ребятами, пожил с ними, поел каши из одного котла.
— Еще чего не хватало! Мне мудрить с ними нечего; приду и прямо скажу: так и так, мол, тут не тюрьма, надо работать. Довольно сидеть на шее государства. Чего с ними тары-бары разводить!
— Тогда лучше не ходи.
— Я бы не пошел, да дружок мой, товарищ парторг, запряг…
Александр Егорович пододвинулся к Сашке, положил руку на плечо:
— Я все же надеюсь на вас. Только душу надо вложить в работу с людьми. Не сделаешь этого — ничего не выйдет.
…Весь вечер мы слушали рассказы Александра Егоровича о том, как он долгое время работал среди заключенных. Среди них встречались замечательные парни, вот только судьба у некоторых исковеркана. Я с жадностью слушала Александра Егоровича, забыв о том, что позвала к себе Сашку, и даже о письме Игоря.
ГЛАВА XVI
После работы я пошла к океану, к барам — захотелось побродить по берегу. Океан, сливавшийся в сумерках о бездонным небом, шумел однообразно и спокойно, как бы в полусне. Белая пена то появлялась, то исчезала. А совсем рядом, в барах, океанская волна, встречаясь с речной, гремела, дыбилась, будто хотела подмять ее под себя…
Я пришла сюда, чтобы наедине обдумать слова, которые нужно было сказать грузчикам, тем самым людям, которых у нас принято называть пугливо-отталкивающе — «бывшие ЗК»…
Я видела, как они работают. До сих пор перед моими глазами стоит Борис Шеремет, яростно сдирающий бурую морскую накипь и ржавчину с обшивки «Богатыря». Как летели они из-под его скребка, стиснутого в ненасытных, сатанински жадных до работы руках! Кто звал его тогда помогать? Никто. Сам пришел. Порой я наблюдала за этими людьми и думала: верно говорят — в настоящем деле человек забывается, топит тоску. А откуда ей быть? Ведь освободился же! Так в чем же дело? Мнительность. Это она, треклятая, растравляет сердце человека, заставляет стыдиться самого себя, своего прошлого. Вместо доверия — привычка щетиниться, вместо улыбки — грубое слово. Сколько должно пройти времени, чтобы потеплела душа, раскрылась навстречу людям. Как бы поскорей это сделать, так сделать, чтобы плохое, грубое не подминало в человеке настоящего, чистого, чтобы он обрел доверие, стал на ту дорогу, с которой по малодушию свернул когда-то, пошел неверной тропой. Вот о чем думала я, стоя около гудящих баров. Мысли эти волновали меня уже несколько дней и ночей, с тех пор, как из дома ушел Валентин. Где он сейчас, какие дороги ждут его? Теперь на его пути, возможно, шумит метель, колючий ветер слепит глаза, валит с ног. Я боюсь за него, мысленно пытаюсь стать на место Валентина и пойти через то неведомое и трудное, что ждет его. Ведь мне, как и Шуре, Аллочке и Лене Крыловой, тоже нелегко дается Камчатка…
Я думала так: человек отыскал дорогу, по которой ему следует идти, кинул рюкзак за плечи и пошел. Его не увлекут побочные тропки и соблазны. А дорога наша не из легких. Не так уж скоро встретишь, идя по ней, то, к чему привык и без чего не можешь обойтись. Нет пока здесь, на нашей кошке, ни театров, ни концертных залов.
Зато чем богата огненная Камчатская земля, так это хорошими людьми. Как трудно было бы жить без них на свете! Они помогают тебе не сбиться с пути, учат мудрости жизни.
Пусть по-прежнему глухо шумит океан и вздрагивают от землетрясений неказистые домишки, а зимой стонут от натиска пурги, пока не занесет их до самых коньков снегом, — друзья откопают!
Нет ближе сердцу слова, чем слово «друзья». Мысленно произнося его, я опять думаю о грузчиках, совсем недавно вышедших из-за колючей проволоки. Надо помочь этим парням найти настоящих товарищей. Ведь они — тоже наши: простые, грубоватые и не совсем пропащие, как думают некоторые, хотя среди них есть очень и очень трудные… Может, быть, я не сумею по-настоящему подойти к ним, я все же немного помогу ребятам.
Океан катил студеные громоздкие волны, я замерзла на ветру, захотелось скорее к огню… До общежития рукой подать. Мигают в окнах лампочки. Я должна пойти к этим парням, чего бы мне ни стоило это мое первое посещение, «Разбойники, глядят коршуньем…» — припомнилась сказанная кем-то на совещании фраза.
Из дверей общежития слышна пьяная песня. Я пожалела, что не зашла за Сашкой. Но, вспомнив, что здесь, в этом доме, живет Борис Шеремет и другие, кому нужны мое участие и моя помощь, я смело толкнула дверь. В коридоре замелькали номерки комнат — пятый, седьмой, а вот и та, что мне нужна, — третья. Тихонько постучала.
— Ну, кто еще там? — грубовато проворчал кто-то.
Я еще раз постучала и, открывая дверь, спросила:
— Разрешите войти?
Стоявший у стола молодой человек в белой вышитой рубахе ответил: