Все, что я делала, казалось бесполезным и бессмысленным, мой выпад не принёс пользы. Я убила почти невинного и потратила пулю, я совершила глупость, в полной мере не осознанную и эмоциональную. Пустую и ненужную. Да даже если бы я сделала это раньше, они бы все равно напали на Эльвиру, они бы все равно убили её! Их было больше, и все они были испуганными, взбешёнными, разъярёнными. Их было так просто не остановить и не одолеть.
Эльвира лежала на пыльном полу, хрипя, дёргаясь, истекая кровью, а люди гневно ликовали. Победа и свобода, стоявшая их целью и стремлением. Они почти достигли желаемого, они сделали своё дело, они справились.
А я — нет. Я потратила пулю и оставила друга в Предъадье, сумрачном, тёмном, бездушном. Можно сказать, что я утопила его, убила, невольно забрав его жизнь.
Тяжкое чувство охватывало меня, оплетая холодом, но возвращаться не хотелось. Я должна была действовать, я не могла стоять на месте, не могла долго думать, страдать и терзаться. Голуби не ждали.
А все-таки, почему Эльвира не сопротивлялась?.. Почему дала так просто и безропотно себя прикончить, почему не ударила его ножом, почему не прибегла к колдовским практикам? Хотела насолить мне? Построила какой-то план или намерение? Странно.
Но ответ сам открылся тяжелой истиной, явившись передо мной чёткими очертаниями.
Камень. Осколок священного камня, некогда даривший жизнь Ане! Голубиный прислужник, облачённый в птичью маску, подобрался к раненой Эльвире и с ликующим видом протянул ей камень. Тонкие пальцы сомкнулись в цепкую хватку, тело озарилось светом и жизнью.
На какой-то миг я обрадовалась, но вздох облегчения застыл в моем горле, встав болезненным комом.
Внезапно двери распахнулись, окна со звяканьем разлетелись на части, осыпав помещение фонтаном осколков, и, сплетённые пламенем, в комнату влетели голуби. Облепили каждый участочек, каждый уголок. Принялись напускать пламя, яростное, жгучее, фырчащее. Только пылали крылья, да клацали клювы, да звучал гортанный потусторонний клич.
Пламя. Оно окружило не только голубей, но и Эльвиру, воспрянувшую, воскресшую. Я не смогла сдержать сдавленного крика, изумлённого вопля ужаса, увидев, во что она превращалась. Демоническое создание. Нечистая тварь с пылающим глазами и струящимся по полу огненным шлейфом. Монстр, страж, демонические потустороннее создание.
Крепко сжав оружие, я отступала к выходу, готовая в любой момент запустить очередную пулю, в то время как Эльвира превращалась и преобразовывалась. Её было ни переубедить, ни остановить, ни убить.
— Жалкие, наивные, инфантильные люди! Любую священную вещь можно сделать демонической, любой рай обратить адом. Требуются только знания. И магия, о которой никто из вас не задумывается.
Глаза напитались пламенем, губы исказились, шлейф обернулся огненной мантией. Гордая и сильная, властная, кажется, бессмертная, но уродливая. И без того не отличавшаяся красотой, в таком облике Эльвира становилась поистине пугающей и отвратительной — как ведьмы из старых детских сказок, только хуже. В то же время маняще отвратительной.
Отступать — оставалось только отступать. Пламя подбиралось к выходу, полы с шипением вскипали, а голуби летали, встряхивая до ужаса спёртый воздух крыльями. Зловеще крича и курлыкая.
Тем не менее моё внимание было приковано не к голубям, а к Эльвире, завораживавшей своим внезапным перерождением. Она словно держала меня на месте, зачаровывая своим голосом и пламенем, своими движениями и непонятной, вроде бы и несуществующей грацией. Она манила меня каждым жестом, каждым произносимым словом. Что-то внутри меня упиралось, упорно отказываясь уходить, но я точно знала, что это не мои мысли, не мои идеи. Это ад. Это чёрная магия, распиравшая крошившиеся и трескавшиеся стены дома.
— Вы придумывали бредни, ваши языки молоди ересь, абсурдную, ребяческую. Вы пытались высвободиться из оков своей наивности, глупости, бездарности. Вы хотели доказать таланты, но лишь загубили их, утопив в бездонной дыре. Они открыли мне истину, они даровали мне силу! Они воздвигали этот трон для меня десятилетиями, столетиями. Священный камень — последний слиток демонической короны, ныне венчающей мою голову, — объявляла себя Эльвира, кружась в пламени преисподней, диком, зловещем, беспощадном.
— А знаешь, Лиза. — Её голос зазвучал в моей голове, громко, пронзительно, противно. Она не разговаривала со мной, она объявляла себя демоном. Но я прекрасно слышала, как пыталась она донести до меня одну важную мысль: — От святости до преисподней — один шаг. Камень был символом мира и жизни, камень отгонял демонов, но, стоило мне проделать с ним несколько манипуляций, как в гранях его вскипела иная сила. Потусторонняя, демоническая. Анна Лунеева тоже могла стать такой, как я сейчас, но ей не хватило ни знаний, ни умений, ни духа. Она предпочла жизнь смертного, тоскливую, унылую. Она решила остаться. Остаться, чтобы потом умереть от рук собственных друзей, одержимых эмоциями и наивным детским безрассудством.
Не выдержав накала, разрывавшего мою голову, я снова выстрелила. Пуля пролетела сквозь нагнетенное пространство и впилась прямо в разгоравшуюся плоть. Но не вышло — ничего не вышло. Она потекла в огненных кольцах, она растворилась, расплавившись в смертном бушующем вихре.
Эльвира была не голубем; она все ещё оставалось человеком, только перерожденным, чудовищным, перевоплотившимся. Её не представлялось возможным ни убить, ни одолеть, ни уничтожить.
Но битва, вскипавшая в городе, продолжалась. Люди падали каменными куклами под взмахами голубиных крыльев, деревья ломались и трескались, окна бились, крошась и раскалываясь.
Осознав, что с Эльвирой бороться бесполезно, я с трудом пробралась между стенами пламени и выбежала из дома, а точнее из того, что от него осталось. Воздух был невыносимо спертым и жарким, воздух пульсировал и раздирал горло. А голубиные тени неудержимо метались над сметёнными улицами, разряжая пространство сильными дымящимися крыльями. Они побеждали, определенно побеждали, но у меня сохранялась надежда! Она осталась. Она тешилась и тихонько грела меня, заглушая звуки пронзительных голубиных кличей.
Глава 30. Пернатый марш
Город захлёбывался адским огнём, быстрым, жгучим, стремительным. Крошились камни, трескались деревья, падали и кричали люди. Обожженные и измученные, напуганные и израненные. Подчинившиеся воле. Не сумевшие бороться с порабощающей планету нечистью.
Голуби вились в небе, голуби захватывали улицы. Голуби захватывали мир. Создавали свой личный ад, в котором собирались жить и развивать чёрные поприща.
Я пыталась с ними бороться, я выставляла оружие, я рвалась вперёд, но остановить их не выходило. Каждую минуту. Каждую секунду. Их становилось все больше, они налетали и набрасывались, они с трепетом рвались вперёд. Они знали все, потому что досконально изучили каждый клочок земли, обречённой стать их вторым обиталищем. Мы будем жить под властью голубей? Нас поработят? Мы станем верными питомцами?
Город С был захвачен, окружён, оккупирован. Небо словно покрывалось гарью. Каждый птичий рывок разносил струи копоти, разрывая землю, встряхивая пространство. Взмахи крыльев становилось обширнее; голуби не отдалялись, голуби мучили, ломали и разрушали. Мир обращался пеплом, сухим, омертвевшим, бездушным. Мир умирал в страданиях, стремительно исчезал и испарялся во мраке. Никто не мог ни защищаться, ни сражаться, ни спасаться. Птицы, захватывающие Землю, были сильнее людей и их техники, сильнее надежд и мечтаний, сильнее чистоты и наивности. Ад побеждал и наступил на планету. Ад становился принципом и истиной, страшной, кошмарной, единственной. Вечной и неизменной. Злой и непоправимой.
Я тихонько пробиралась сквозь места, обращающиеся демоническими пустошами, поглядывая наверх, на пламя, на небо. Голуби вились над городом. Они кричали и зазывали сторонников, кружась в ликующем марше. Пернатом марше.
Но я уже выставила оружие, готовая бороться с птицами, готовая убивать, готовая возвращать городу С честь и гордость. Мы будем свободны, мы не прогнемся под гнёт клювов и крыльев, под жадное воркотание и курлыканье! Мы обретём спасение.