Места остались не самые лучшие, боковые, но Фома не сетовал на судьбу, а радовался хотя бы тому, что вообще удалось купить билет. Фильм оказался тяжелым, с плохим концом, но Фома так давно не смотрел ничего подобного, что понравилось даже и это. На экране зашкаливали чувства: в фильме любили, страдали, ненавидели и прощали...

За последние месяцы Фома устал выживать. Он так хотел тепла и уюта, что это уже становилось навязчивой идеей: свой дом, своя постель, своя кружка с горячим чаем. Все было чужое: казенное, а главное - временное. Фома устал жить таким образом, жить и постоянно, со страхом, думать о завтрашнем дне.

Уже стоя перед воротами Клима и нажимая кнопку звонка, Фома искренне надеялся на то, что ушлый делец сдержит свое обещание и поможет несчастной женщине, а за это пусть хоть все кости ему поломает, хоть душу вытрясет - пусть делает, что хочет, лишь бы только не зазря было.

Клим встретил его в доме радостной улыбкой. В длинном барском халате, подпоясанном диковинным шнурком с богатыми кистями, в сафьяновых тапках с затейливой вышивкой - он был похож на сытого, довольного жизнью помещика, привыкшего всегда за все платить, но и получать сторицей. Свои вьющиеся волосы он откинул назад и, видно, чем-то уложил - лоб казался выше, а залысины - глубже. Глаза, и так навыкате, были распахнуты от восторга, а небольшой рот растянула улыбка - Клим вообще редко улыбался, но теперь Фома смог рассмотреть его зубы, крупные, желтоватые, чуть обращенные вовнутрь, прямо, как у щуки, - такой уж точно свою добычу ни за что не упустит.

Когда дверь за Фомою, едва ли не насквозь промокшим за время путешествия от остановки до особняка, захлопнулась, хозяин дома самодовольно почесал подбородок и удрученно покачал головой:

- Так и простыть недолго, Фома, ступай-ка ты в ванную и одежду там оставь, на полу.

- Клим, - перебил его тот, смущенно почесывая бровь, - ты выполнил свою часть сделки? - ему было крайне неловко напоминать об этом.

- Не беспокойся, - Клим сделал успокаивающий жест. - Я все устроил, как положено, вот чеки, - он с готовностью извлек из глубокого кармана кусок аккуратно сложенной кассовой ленты, - если не веришь.

- Я верю! - снова перебил его Фома с неподражаемой пылкостью - Клим даже со стороны залюбовался: с виду такой продрогший, побледневший, однако, какой запал! Сколько энергии и страсти было заключено в этом, закутанном в несуразные одежды юноше! - Не надо чеков! Это уж слишком!

- Довольно болтовни, - Клим скомкал хрустящую ленту в ладони и, скатав из нее шарик, ловко бросил его в кованую подставку для зонтов - комок проворно выкатился из слишком большого отверстия между металлическими завитками и спрятался за ножкой стеклянного столика.

Фоме стало смешно, он даже подушечку большого пальца закусил побольнее, но горящие глаза, блеснувшие весельем, выдали его с головою. Клим расценил это как добрый знак: Фома его не боялся.

На самом деле Фома боялся: Клим был богат, непредсказуем, набожен до абсурда и грешен, как любой другой человек, а в чем-то даже и похуже. Но Фому настолько измотали ужасный быт, скудная еда и постоянные унижения, что ему было уже почти что все равно, как сейчас поступит спесивый мужчина, не терпящий отказа. Клим выполнил свою часть договора, а он всенепременно выполнит свою.

- Послушай, там, в душе, лежат вещи, - при слове «душ» Клим еле заметно споткнулся, зная, как подействует на Фому напоминание об этом месте, - ты их потом надень и иди на второй этаж. Так нужно, - закончил он, помедлив.

- Да, хорошо, - с понимающим видом Фома помахал головой: все, что было, осталось в прошлом. Он сильный, он перешагнет через порог вычурной ванной комнаты, ставшей свидетельницей его унижения.

- Если хочешь, мой человек проводит тебя, - Клим намотал болтающийся шнурок на указательный палец, попросту не зная, куда девать руки.

- Не нужно, - поспешил отказаться Фома, на долю секунды представив, что над душой, точнее под дверью, будет стоять хмурый охранник, - я ничего не украду и не заблужусь.

Фома понятия не имел, что Клим и не подозревает его ни в чем подобном, что Клим знает о нем почти все, что Клим теперь начал его уважать, Клим начал, а вот Фома перестал, считая самого себя неудачником и пропащим человеком.

Они разошлись. И снова был душ, и теплые струи стекали с обнаженной кожи, и снова полотенце впитывало в себя излишнюю влагу. Фома готовился к бою, вот только заранее оговорилось то, что лечь предстояло еще в начале первого раунда, лечь за деньги, предназначенные другому человеку. Фома бы в жизни не подумал о том, что он будет заниматься сексом ради благотворительности - им двигала безысходность, а еще гуманизм, который был присущ ему с самого детства.

Отложив в сторону полотенце, Фома развернул аккуратно сложенный халат, предусмотрительно оставленный на низеньком пуфике: яркий, бирюзовый с набивным рисунком из мельчайших цветочков, с широкими рукавами и непонятным, слишком длинным, на первый взгляд, поясом. Халат казался абсолютно нелепым, слишком вульгарным и вызывающим. Но это было еще не все. На пуфике лежала бархатная полумаска, черная, с серебряной каймой, изящная, с раскосым вырезом для глаз.

Сердце Фомы болезненно сжалось, когда он, надев кимоно, длинным шлейфом потянувшимся за ним, подошел к большому зеркалу: в этом наряде он выглядел настолько пошло и непристойно, что даже дрогнули руки, пытающие совладать с широким поясом-лентой.

«До чего же я докатился, - думал он, с трудом затягивая нелепый бант на спине, - на кого я теперь стал похож!» Фома приложил к лицу маску - с нею и вправду лучше, так уж совсем не узнать. И, аккуратно придерживая подол шелкового наряда, он пошлепал босыми ногами в заданном направлении, где его уже давно заждались.

Клим успел истомиться. Он подпирал дверь собственной спальни, весь на нервах, слегка взбудораженный. Охрана осталась на первом этаже - Клим отчего-то стеснялся хоть как-то намекнуть брутальным мужикам о своих сексуальных фантазиях: грешно и неудобно. Ладони потели, и Клим то и дело вытирал их о халат, путешествуя возле закрытой двери туда-сюда, то и дело поглядывая в сторону лестницы. В груди защемило - Клим даже руку к сердцу приложил. Он слишком нервничал, так и не нужно было, но выходило само.

Фома появился бесшумно, одной рукой вцепившись в шелковый шлейф, а другой - сминая маску. Какое-то непонятное чувство, удушающее, слегка пьянящее овладело всем существом Клима. Перед глазами даже чуть-чуть поплыло, как будто в жару под знойным солнцем. Жара разгоралась, пылая в висках, настойчивым румянцем приливая к щекам, при этом иссушая онемевшее горло: Фома подходил все ближе, растерянный, смущенный, а Клим будто вовсе каменел, буквально поедая глазами приближающуюся фигуру.

Фома задрал подол чересчур высоко, и обнаженные лодыжки заманчиво виднелись из-под струящейся ткани. Карие глаза скользили по полу, словно пытаясь выбрать место получше, куда ступать босым ногам. На самом деле Фоме было безумно стыдно своего одеяния, своего сомнительного положения и того поступка, который он собирался сейчас совершить.

Поравнявшись с Климом, Фома вздрогнул всем телом: ему явно стало не по себе от того хищного и плотоядного взгляда, который откровенно раздвигал складки одежды и бесцеремонно ощупывал кожу под ними, - внезапно ослабевшие пальцы выпустили халат и, сделав шаг вперед, Фома едва не оступился - Клим вовремя вытянул руки, заключая его в свои объятия.

Фома попытался отстраниться, но Клим не позволил ему этого сделать. Он лишь еще крепче обхватил Фому за талию, пальцами зарываясь в косо закрученный бант.

- Послушай, - начал он порывисто, страстно дыша Фоме куда-то в висок. Его губы коснулись влажных волос, а ноздри жадно вдохнули ванильный аромат шампуня. Фома нашел в себе силы и устремил на него взгляд, полный ломкой неуверенности и зарождающегося интереса.

И теперь Клим в полной мере осознал, что завяз в медовом оттенке, как паук в сладком сиропе. Клим не хотел привязываться, ни на миг, ни на день, ни на сколько. Вот только выходило все в точности наоборот. Он цепенел, застывал, как насекомое в янтаре, погибал в коварных глубинах серьезных карих глаз.