— Пойдем. Не надо мокнуть, обсушиться-то будет негде.

Я стояла не шевелясь. Он заглянул мне в глаза и, взяв меня за руку, ласково повторил:

— Пойдем, Тинвиэль. Пожалуйста.

От его взгляда и голоса во мне словно обрушилась стена — и слезы хлынули неудержимо. Разрыдавшись, я уткнулась лицом в его куртку, а он осторожно приобнял меня, пытаясь прикрыть от ветра и дождя.

— Ни… Ни… эллин… По…чему так… вышло?.. Мы… мы ведь… не хотели… плохого…

— Не знаю, Тинвэ. Не знаю… Твоей вины в этом точно нет. Не плачь — довольно нам воды с неба.

Ливень усилился. Тугие струи хлестали нас, с волос у меня текло, платье промокло насквозь. Мне было все равно, но Ниэллин не заслуживал того, чтобы мерзнуть и мокнуть из-за меня.

Я заставила себя оторваться от него. Он помог мне влезть на скользкий речной откос. Отворачиваясь от дождя, мы добрели до шалаша из прислоненных к скале жердей и веток, на которые были накинуты наши плащи. Места внутри хватило, чтобы уложить Тиндала; остальные уселись под скальной стенкой, тесно прижавшись друг к другу.

В мокрой одежде меня поначалу колотила дрожь, но, стиснутая между Арквенэн и Ниэллином, я постепенно согрелась и даже задремала.

Рев и грохот бури все не стихал. Мне чудилось, что мы уже на корабле, что огромные волны швыряют его, вздымают к небу и обрушивают в пучину... Вот-вот алчная бездна поглотит нас… Мне виделись Оссэ и Уинен — Хозяева Морей, — могучие, разъяренные, охваченные неукротимым гневом. Это они раздувают ураган, насылают грозу, вздымают морские валы — хотят отомстить нам, осквернившим их воды кровью сородичей…

Я вздрагивала, просыпалась — и понимала, что мы все еще на земной тверди, в шалаше среди сосен, вдали от свирепых волн. Выл ветер, с треском ломались ветки. По скале над нами и по хлипкой стенке шалаша молотил дождь. Сверху капало, Ниэллин, сквозь зубы поминая Моргота, одной рукой поправлял плащи... И я снова погружалась в зыбкий полусон у него на плече.

Когда я совсем очнулась, то обнаружила, что лежу на отсыревшем походном одеяле рядом с Тиндалом, что он наконец пришел в себя, а буря прекратилась. Снаружи доносились голоса. Потрескивал костер, и пахло дымом.

— Ты как? — спросила я брата. — Болит?

— Не сильно… Только ноги не держат, а бока отлежал. И есть страшно хочется. Может, найдешь что-нибудь, а, сестричка?

Выглядел он куда живее, это было заметно даже в густой полутьме шалаша. Конечно, ему надо принести поесть — хотя бы лембас.

Я вылезла наружу и огляделась.

Небо очистилось от туч, звезды снова сияли ярко и безмятежно. Их лучи ясно освещали принесенное бурей разорение: поваленные деревья, обломанные ветки, хвою и шишки на земле, сбитые потоками воды в неопрятные кочки. И моих сородичей — промокших, озябших, растрепанных и растерянных. Многие собрались вокруг большого костра посреди поляны. Между деревьями виднелись еще костры, возле них тоже толпился народ…

Мы приходили в себя после нежданной, ужасной бури.

Да. Надо согреться и обсушиться, приготовить пищу и перевязать раненых. Надо решить, что делать теперь — когда не только наш мир, но и мы сами изменились безвозвратно.

5. После бури

Хлопоты заняли изрядно времени: мы оказались не готовы к настоящему походу, к лишениям и жизни под открытым небом. Звезды на небе заметно сдвинулись, пока наши мужчины сделали очаг со слегой, собрали у кого какие нашлись котелки и припасы. Из дробленого зерна с овощами мы сварили похлебку для детей и раненых. Остальные довольствовались кашицей из размокших лембасов — далеко не все уберегли свои сумки и мешки от дождя. Сухие дорожные хлебцы решили приберечь на будущее: мало ли, что ждет нас впереди…

Пока мы ели, устроившись вокруг костра на поваленных стволах, на камнях или просто на земле, вернулся наш Лорд вместе с Артафиндэ и отцом Ниэллина. Лица всех троих были серыми от усталости. Не удивительно, если они все это время занимались целительством… и если им, как Ниэллину, каждый раз приходилось терпеть чужую боль.

Мы поднялись, приветствуя Лорда Арафинвэ, но он лишь махнул рукой. Усевшись на бревно рядом со своими детьми, он принял из рук Артанис миску и начал есть.

Раньше я нечасто виделась с ним. Он был склонен к уединению, любил размышления, музыку и умные беседы; забавы молодежи не прельщали его. Мудрость и отрешенное спокойствие окружали его невидимым, но осязаемым ореолом, отделяя от нас — быстрых в решениях, легкомысленных и смешливых. Но сейчас, в несчастье, он вдруг стал близок нам как никогда. Я видела, что он глубоко опечален случившимся. Опечален, но не лишен присутствия духа. Не сломлен. В нем будто проявился скрытый до поры стержень — опора не только ему, но и нам.

Молча, изредка кивая, он выслушал рассказ Артаресто о том, как мы пережили бурю, потом справился, как чувствуют себя пострадавшие. По счастью, ни в битве, ни во время урагана никто из наших не получил тяжелых ран, однако некоторым не помешала бы помощь целителя. И всем требовался отдых — под проливным дождем мало кому удалось сомкнуть глаза.

— Что ж, тогда мы останемся здесь на полный оборот звезд, — спокойно сказал Лорд. — Нолофинвэ решил так же — у него не все смогут сегодня продолжить путь. И, коль скоро у нас появилось время, стоит поразмыслить, куда идти.

Мы переглянулись. Поразмыслить? О чем здесь думать? Надо идти к морю, чтобы встретиться там с Первым Домом. Ведь волнение скоро уляжется, и корабли смогут подойти к берегу.

Правда, тут же я вспомнила, какой ценой корабли достались нам.

Сердце у меня сжалось: страшно было представить, что придется ступить на политую кровью палубу. Но…

Представить, что мы откажемся от похода и вернемся домой, было еще страшнее. Как мы расскажем родителям о случившемся в Альквалондэ? О сражении не с прислужниками Врага, а с друзьями и сородичами? С чем предстанем перед Владыками?

Я содрогнулась, вспомнив крики, лязг железа, хрип умирающего, горячую жижу на своих руках… Получается, мы ушли из Тириона только затем, чтобы принести мореходам смерть? И наш поход запомнится <i>этим</i> деянием и свершением?

Нет. Надо идти дальше. Надо исполнить что должно — победить Моргота, вернуть Сильмариллы. Что еще оправдает нас в собственных глазах?

Лорд Арафинвэ не требовал немедленного ответа. Он отдал несколько простых, обыденных распоряжений. Младшим сыновьям велел собрать охотников, добыть нам пищу; Артанис направил к женщинам с детьми — помочь и проследить, чтобы у них ни в чем не было недостатка; Артафиндэ же велел отдыхать. Тот не возражал: он и правда клевал носом. Сам Лорд отправился обходить лагерь. А я попросила Лальмиона взглянуть на Тиндала.

Мы рассказали, как было дело. Целитель похвалил меня и очень внимательно выслушал Ниэллина, который запинаясь объяснил, как ему удалось снять боль и усыпить раненого.

— Понятно. А закрыться от его боли ты не смог, — утвердительно произнес Лальмион. — Что ж, пришла пора тебе учиться. Таким даром надо пользоваться умеючи. Я позову тебя, когда снова пойду в лагерь Нолофинвэ.

Ниэллин кивнул, хоть лицо его не выразило собой радости. Мне же стало совсем боязно и смутно на душе. Целитель уверен, что дар его сына пригодится нам. Наверное, он прав: если мы вступим в борьбу с Морготом, новые битвы и новые раны неизбежны…

Нет! Я не буду сейчас думать о неслучившемся. Сначала надо залечить то, что уже есть.

Тиндал дремал в шалаше. Лальмион осмотрел его при свете фонаря и остался доволен: крови на повязке было совсем немного, и, хоть швы я наложила вкривь и вкось, порез под ними уже схватился корочкой.

Проведя рукой вдоль раны, целитель заключил:

— Повезло. Легко отделался, могло быть куда хуже. Разнимать драки — дело неблагодарное.

— Какое уж тут везение, — проворчал мой брат.

Лальмион похлопал его по плечу:

— Жив — вот тебе и везение. Через полкруга будешь на ногах, а кругов через пять и не вспомнишь о ране. Это все цветочки…