Не бояться?! Как бы не так! Ужас поднялся откуда-то из глубин естества, и навстречу внешней тьме ринулась тьма внутренняя: страх, и злость, и обида на Владык — как могли они допустить такое?! И отчаяние — теперь мы вечно пребудем во мраке, лишенные зрения! И снова ужас, ужас без конца…

Я уж и кричать не могла и, наверное, обезумела бы, как вдруг услыхала чистый звук флейты. Кто-то играл детскую песенку, незатейливую, как лепет ручейка. Она уняла страх и прояснила разум, плач и крики стихли. У кого-то из мастеров нашлось огниво, кто-то догадался запалить тряпичные фитили в плошках с розовым маслом; трепещущие огоньки осветили наши испуганные, растерянные лица.

Рожденные в Свете, мы не мыслили себе жизни без него. Но Свет погас, а мы все еще были живы.

Я смогла бросить взгляд по сторонам. Еле видные в полумраке троны Владык были пусты. Стихии и Могущества покинули нас, и я вновь ощутила себя брошенным ребенком. Снаружи ярился и ревел ветер, стены Чертога едва не сотрясались под его порывами, мрак ломился в окна...Что это за буря? Кто и зачем вызвал ее? Не довершит ли она начатое — не сотрет ли с лица мира наш народ, беспомощный и бессильный перед Тьмою?

В чертоге снова стало шумно и суетно, многие выкликали друзей и родичей. Нам хотелось соединиться с близкими, взяться за руки, прижаться друг к другу — вместе легче было противится тошнотворному страху. Я попробовала дозваться своих с помощью осанвэ — бесполезно: отчаянные мысленные призывы оглушали, как до того наши испуганные крики. Хорошо, что я помнила, где стояли мои родители прежде, чем наступила тьма. Я попросила Ниэллина проводить меня. И на полпути мы встретились с братом.

— О, Тинвиэль, вот ты где! — воскликнул он. — Ниэллин, друг, благодарю!

— Не за что, Тиндал, — отвечал тот; он, казалось, вполне оправился от испуга, и голос его вновь звучал легко и даже весело. — С кем же еще бродить во мраке, как не с Тинвэ!

Да, меня нередко называли Тинвэ, Искорка. Но сейчас я вовсе не чувствовала себя искрой — скорее, потухшим угольком или пылинкой пепла…

Я вцепилась в брата, вместе мы пробрались сквозь толпу к родителям. Никогда я не видала у матушки такого лица — ужас как будто навеки смыл с него всякое иное выражение. Но и я, наверное, сейчас была похожа на нее, как отражение в зеркале. Отец озирался, сдвинув брови; он приобнял мать за плечи и уже готов был защищать ее от неведомой опасности. Тьма пугала его меньше, чем других, ведь он родился в Серединных Землях и помнил тамошние сумерки, озаренные лишь светочами Варды. Помнил он и чудищ, что таились в тенях и зарослях того мира — сказочных, невероятных чудищ, страшные истории о которых мы так любили в детстве. Весело было пугать ими друг друга во время прогулок в лесу! Но настоящий страх оказался вовсе не смешным.

— Тинвиэль, ты нашлась, — с облегчением сказал отец, а мать крепко обняла меня

На глаза мне вдруг навернулись слезы. Я постаралась удержать их — и без меня кругом хватало рыдающих дев. Вместо этого я попросила жалобно:

— Пойдемте домой!

Мне вдруг почудилось, что, стоит вернуться в привычный, знакомый дом, как тут же вновь воссияет свет и прежняя жизнь — привычная, знакомая, безмятежная — вернется к нам.

Отец покачал головой:

— Погоди. Потерпи, дитя. Пусть буря хоть немного стихнет.

Откуда он знал, что буря не будет вечной? Однако и другие не спешили расходиться. Жутко было представить, что придется выйти из Чертогов в бушующий мрак! Внутри шум постепенно затихал: семьи и друзья собирались вместе.

К нам подошел Ниэллин, он поддерживал Арквенэн, совсем обессилившую от плача. Ей не удалось найти своих родных, и она кинулась ко мне. Но из-за судорожных всхлипываний вымолвила только:

— Т-тинвэ, ч… что это? Я… б-боюсь…

Мне казалось, что я сама вот-вот обращусь от страха в безжизненный камень; но, когда мы обнялись, и я принялась утирать ей слезы, бормоча какие-то бессмысленные утешительные слова, моя собственная боязнь как бы умалилась и способность мыслить вернулась ко мне. Я осознала, что стены и своды все еще не рухнули на нас, мы дышим, сердца наши бьются. Значит, придется как-то жить дальше. Но что же делать сейчас? Где Лорд Нолофинвэ и его братья? Что скажут они?

Я осмотрелась. Чертог был велик, в слабом мерцании самодельных лампад я не видела его весь, но сразу заметила Феанаро. Он стоял в одиночестве, молчаливо и неподвижно, скрестив руки на груди; сверкающий взор его, казалось, пронизывал мрак. Он был словно хрустальная светильня, заточившая в себе палящий огонь: прозрачные стенки ее с виду холодны, но попробуй, прикоснись — неминуемо обожжешь пальцы! И потому никто не смел подойти к нему за утешением или советом.

Найти взглядом Нолофинвэ мне не удалось. А Лорд Арафинвэ стоял неподалеку. Как и наш отец, он спокойно обнимал жену; дети окружили их. Здесь же была и возлюбленная Артафиндэ, Амариэ из ваниар; даже в полутьме я заметила, как она бледна. Артанис что-то горячо говорила своим братьям — вот кто вовсе не потерял присутствия духа! Артафиндэ даже улыбнулся, слушая ее речь. Но тут же улыбка его пропала, он с беспокойством взглянул на Троны Владык.

О, скорей бы они возвратились и остановили неведомое бедствие!

Но время шло, а ничего не менялось: так же пусты были Троны, так же свистел и завывал ураган снаружи. Тьма по-прежнему застилала нам глаза, туманила умы и леденила души. Ожидание в бездействии сделалось невыносимым, так что я обрадовалась, когда услышала голос Лорда Нолофинвэ — он поднялся на возвышение, на котором стояли Троны, и звучно воскликнул:

— Друзья мои и сородичи!

В Чертоге тут же установилось молчание. Взоры каждого устремились на него: все ждали слов Лорда, воссевшего на трон короля. Но у него — одного из нас — не было власти и силы словами исправить случившееся.

— Вы видите, какая беда постигла нас, — начал он. — Мы лишились света Дерев. Хорошо, если он всего лишь скрыт от нас завесой мрака. Но, быть может, он иссяк. Несчастье это или злодеяние? Не знаю. Таких несчастий в благословенном Амане не случалось от века, однако же всем нам памятны козни Падшего Валы.

Он осекся, как видно, не желая вслух вспоминать о распре со старшим братом. Тот промолчал — разве не примирились они совсем недавно при Владыках и всем народе?

Нолофинвэ продолжил речь:

— Может статься, это — месть Мелькора за неудачу: ведь ему не удалось взрастить меж нами смуту. А может, в несчастье виновны иные, неведомые и неподвластные нам силы. Нам остается лишь надеяться, что Владыки одолеют их… но мы узнаем это только от них самих. Однако нам нет смысла отчаиваться и в бездействии оплакивать свое бессилие. Пусть мужья и отцы отведут по домам своих жен и дочерей, если им нужен отдых. Пусть мастера сделают достаточно светилен для домов и улиц — не годится, спотыкаясь, ощупью бродить в потемках. Кто пожелает, пусть остается здесь ждать возвращения и слова Владык, вместе со мною... и моими братьями.

Он умолк. В Чертоге поднялся гул голосов. Рядом со мною двое завязали спор:

— Послушать Нолофинвэ, так без Владык мы — точь-в-точь слепые котята!

— Скажешь, нет? Лорд прав: мы сами ничего не можем сделать с этой Тьмою…

— Будь во главе нашего народа король Финвэ, он не допустил бы такого отвратительного нестроения!

— Позволь узнать, каким образом?!

Увы, несчастье вновь всколыхнуло едва притихшее несогласие между нами. Споры звучали по всему Чертогу. Отголоски их долетели до Нолофинвэ, и он, воздев руку, призвал:

— Друзья! Только сообща мы можем выстоять в этой беде! Да не разделимся мы тогда, когда должны быть соединены, иначе ложь Мелькора обернется правдой, и всякая удача отвернется от нас!

Возразить на это было нечего. Разговоры и препирательства притихли, хоть и не умолкли совсем. Король спустился с возвышения, и нолдор Второго Дома обступили его. Другие с сомнением поглядывали на двери — не рискнуть ли выйти, наконец, наружу? Мы с матушкой попросили отца проводить нас домой — нам казалось, что там легче будет выносить страх и томительное ожидание. А Тиндал заявил твердо: