В лозунгах французской революции еще красовались «равенство» и «братство». Само понятие «равенство» звучит издевательски для генерала и его солдата, для Элизабет Тейлор и ее ровесницы, доживающей свой век на грошовой пенсии, для Андрея Дмитриевича Сахарова в годы создания водородной бомбы в засекреченном конструкторском бюро и его сверхактивной супруги, превратившей блестящего ученого в Иисуса Навина [2]. Равенство всегда останавливало прогресс, поскольку гасило и гасит мотивацию талантливых и работящих людей, отказывавшихся брать на содержание лентяев и пьяниц. Умение избежать уравниловки приносило успех во всех отраслях жизни и деятельности человека и во все времена. Братство же отрицалось самими революциями, которые заглатывали тех, кто их породил, в пользу пришлых авантюристов. Вспомните Робеспьера и Наполеона, Ленина, Троцкого и Сталина…

На склоне лет Полинин не мог найти однозначный ответ на многие, толпящиеся в его мозгу истины, дать оценку своим собственным поступкам, достоинствам и недостаткам. Он храбро дрался на фронтах Отечественной войны, был ранен, его сбивали, он вновь рвался в бой, но вот он женился и его лихие штурмовки стати обретать разум и осмотрительность, он с удовольствием принял предложение отправиться на Высшие офицерские курсы для переподготовки… Он стремился всегда говорить правду, но не писал в анкетах о своем дворянском происхождении, об аресте сводной сестры как жены председателя госбанка СССР. Он даже выложил правду о первой своей измене любимой супруге и убедился, что такая правда ей была не нужна. И он скрыл от нее правду о поразившей ее накануне золотой свадьбы болезни.

Лозунги и идеи, которые так охотно воспринимались в молодые годы, несли горе и несчастье миллионам людей. Молодой Ленин воспринял учение Маркса как святую истину и стал воплощать ее на Руси, шагая по жертвам гражданской войны, сквозь расстрелы священнослужителей, изгоняя на чужбину лучшие умы российской интеллигенции, которая эти шаги же выпестовала в борьбе против самодержавия. И это была не первая религия, которая как будто сеяла доброту, любовь к ближнему, заботу о страждущих. Но доброта оборачивалась кострами инквизиции, лагерями Гулага, любовь к ближнему – доносами на «неверных», забота о страждущих – мошенничеством и обманом. А светлое будущее продолжало соблазнять, и новые одержимые вступали на тот же тернистый путь беспощадной борьбы и лишений, втягивая в вихрь революций несчастные народы.

И что самое удивительное, именно эти одержимые, искалечившие жизнь своих и чужих народов, находят поддержку и незаслуженную славу дома и за рубежом. А в жизни людей ничего не меняется: как были обездоленные и богатые, так и остаются, как были разные идеи и религии, так и продолжают они появляться и мучить простых людей. А если что и изменяет жизнь, так это только научные и технические достижения и последовательное сбрасывание долговременных религий от язычества до марксизма.

Но если в политике борьба за власть носит мифологический характер, поскольку в ней одна бездарность противостоит другой, то такая же борьба, только менее болезненная для народов, происходит и в искусстве, и в литературе, и в науке. Сколько времени превозносилась в театре школа Станиславского, сколько подлинных шедевров было создано артистами МХАТа: Качаловым, Москвиным, Андровской, Степановой, Смоктуновским и др. Но это была только одна правда, и эту правду почему-то поддерживал Сталин. В то же время была другая правда – театр Мейерхольда, в которой актерская техника противостояла перевоплощению, и здесь была своя правда, которую демонстрировали Михаил Чехов, Евгений Лебедев, Андрей Миронов и другие замечательные артисты. В этом случае соперничество двух решил тиран. И это всегда опасно.

Диктат в искусстве порождает не только застой, но и всепроникающий обман. Художник изображает обычный черный квадрат, который под силу любому оформителю, или летающих над городом человечков. И очередной искусствовед начинает кричать: «Это гениально!». Сказать, что это нарисовать способен и ребенок, никто не осмеливается. И это происходит не только в живописи.

Где-то в шестидесятые годы вышел на экран фильм о детстве Ивана. У режиссера появились поклонники, которые вскоре были разочарованы нудным и малопонятным фильмом «Зеркало». Но отторгать его было трудно, режиссера продолжали превозносить. И если еще и последующие картины продолжали давить на зрителя своей тягучестью и потусторонностью, то все равно им следовало восторгаться или попасть в число ограниченных недоброжелателей.

То же самое творится и в литературе. Потустороннее произведение Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», которое он писал 12 лет и которым так и не был удовлетворен, превозносится хором литературоведов от журналистики, оставляя в тени такие действительно талантливые произведения, как «Белая гвардия», «Собачье сердце», «Театральный роман» и некоторые другие. В скучных и эмоционально бедных стихах Иосифа Бродского ищут печать гениальности и восхваляют во всех средствах массовой информации опять-таки толпы журналистов. В то же время не специализированный читатель воспринимает «речитатив» поэта весьма отрешенно и спокойно откладывает в сторону. В чем же дело? Неужели всегда правы литературоведы, искусствоведы и прочие «веды», нашедшие свою нишу в средствах массовой информации? А может быть им дороже всего взлелеянная ими «сенсация»? Недаром это слово повторяется чаще всего у телевизионных дикторов, называющих себя комментаторами, или даже «академиками». Поэт Иосиф Бродский, гонимый властями, был скромным диссидентом. Журналисты не особенно его жаловали во времена «застоя». Но началась перестройка. Политически затравленные личности всегда становятся популярны, и тем более если они удостоены

Нобелевской премии с политической окраской. Такую же премию в свое время получил Борис Пастернак за роман «Доктор Живаго», весьма посредственное произведение великого поэта, стихи которого так и не были замечены в Швеции.

Что касается профессионалов, то они, как в науке, так и в творчестве художников, кинорежиссеров, пытаются обнаружить новизну. Эту новизну ищут и писатели, и иногда она действительно прорывается, как это случилось с гениальным Андреем Платоновым, а чаще остаются нудными «Усыпальницами без праха» или «Попыткой дискурса» (см. Новый мир» за 1992 год).

Итак, религия и политика, новизна и сенсация тесно переплетены друг с другом и выступают как силы, определяющие прогресс и регресс, его достижения и падения. Отсюда так много несправедливости и наносного в жизни. Полинин до сих пор помнил стенгазету на стенах Тбилисской консерватории начала 30-х годов, в которую была вклеена карточка великого Рахманинова, перечеркнутая крест-накрест со словами: «Нам не нужна жалкая музыка изменников Родины». Позже, уже в 50‑е годы, среди интеллигенции шел ожесточенный спор о поставленном в Большом театре балете Прокофьева «Золушка». И большинство меломанов утверждало, что такая «какофония» вместо музыки никому не нужна. Сейчас вряд ли найдется меломан, который посмеет упрекнуть в какофонии гениального композитора XX века, посмевшего покинуть этот мир в один день с Иосифом Сталиным. И если смерть тирана оплакивалась миллионами его подданных, заполнивших центр Москвы, то гроб с телом великого музыканта пришлось передавать через ограды соседних домов, чтобы доставить к месту панихиды.

А если обратиться к науке, к той форме мыслительной деятельности человека, которая наперекор всем идеологиям и религиям пытается экспериментально и на практике доказывать свои идеи, то окажется, что наиболее сложно обрести поддержу и признание именно талантливым исследователям: их забивают черными шарами при присуждении ученых степеней, им отказывают создать элементарные условия проведения судьбоносных исследований.

Но нередко и самые гениальные открытия несут угрозу полного исчезновения жизни на земле. Недаром целый ряд крупнейших ученых после второй мировой войны ушли от работы над совершенствованием атомного оружия после диких последствий бомбардировок Хиросимы и Нагасаки.