Борис не знал другого: как отнестись к столь странным речам. Однако слушал очень внимательно. Асмодей говорил теперь размеренно и задумчиво.

- Да, двойника можно встретить только в большом городе. В поле, в лесу, у речки его не встретишь. Это принадлежность одних только больших туманных городов, таких многолюдных, что людей уж и нет в них, они становятся ничем, призраками, легко исчезающими в тумане. Как я люблю эти города!

Бориса удивил не только этот странный вывод, но и глубокая печаль, прозвучавшая в словах старика.

- А теперь вот вы здесь, - сказал он.

- Да, а теперь вот я здесь.

- И у вас есть ученицы, которые в вас души не чают.

Асмодей насторожился и стал похож на петуха, готового клюнуть.

- Одна из них, Маша, -продолжал Борис,- недавно говорила со мной о вас.

- Машенька?! Боже мой! Это прекрасная девушка, святая девушка, одна из тех, в которых взгляд, движение, слово - все талант! Боже праведный! Если взять ее за руку и осторожно повести по тропе искусства, из нее будет вторая Вера Федоровна Комиссаржевская. Поверьте, я не преувеличиваю. И вы с ней разговаривали обо мне?

- Разговаривал.

Ах, как старику хотелось знать, что про него говорила будущая Вера Федоровна Комиссаржевская! Он налился краской и растерянно смотрел на Бориса, а потом стал суетливо развертывать свой узелок. Но Борис был добрым человеком и разговор с Машей передал старику безвозмездно.

Асмодей страшно развеселился и начал хохотать. Оказалось, что на этот раз в узелке его лежат два коржика.

- Нет уж, коржиков ваших я есть не стану,- сказал Борис, - отдайте их обратно вашим паршивым старухам.

- Вот видите, видите! - заливаясь смехом, кричал Асмодей. - Сразу и паршивые, уже сразу и на гильотину, господа якобинцы! Если бы вы, подобно мне, изучали бы историю, вы бы знали, что все на свете повторяется, и не тратили бы столько сил на пустяки.

- Это какие же пустяки? - настороженно спросил Борис. - И что повторяется?

- Ах, ничего, ничего! Жизнь вечно нова, вы правы, она неповторима, и следует прожить ее возможно ярче и… если хотите, горячей! Вы не думайте, я тоже живу не бесцветной жизнью, у меня тоже есть свои радости… и свои тайны, может быть.

«Зато царя в голове у тебя нету», - сердито подумал Борис. Ему уже давно хотелось остаться одному.

- Да, и тайны. Причем за некоторые из них вы дорого бы дали.

- Вот как? - удивленно откликнулся Борис.- Не может быть, чтобы у вас были уж такие великие тайны.

- Ну, мой юный Пинкертон, я стар, но еще не впал в детство и на такие приемы не ловлюсь. Да, я владею тайной, и, может случиться - если вы будете хорошо себя вести, - открою вам ее… или одну из них. Но только, когда будет на то моя воля. Насилия я не терплю.

«Представляю себе, что это за тайны», - подумал Борис, оставшись один, и занялся более важными мыслями.

«Хорошо, что дело Дохтурова попало к Морковину. Пусть Анатолий Назарович строг и жестковат,- думал он, - здесь как раз и не нужно никакой мягкости, нужны только ум и справедливость». Когда на следующий день он поделился своими соображениями с Рябой, тот только раскрыл глаза.

- Да знаешь ли ты, что это за человек? Да знаешь ли ты, что он смертельный враг Дениса Петровича?

- Уж и смертельный. И что значит враг, когда речь идет о нашем общем деле.

- А вот увидишь, что значит.

Борис рассердился:

- А знаешь ли ты, что Морковин был на фронте. .. словом, был на фронте и замечательно сражался.

- Вместе с кем? - спросил чуткий Ряба.

- С отцом моим вместе.

- О, тогда другое дело, - сказал Ряба и замолк, однако ненадолго. - Слушай, - воскликнул он радостно,- от него же теперь все зависит! Это же прекрасно! Пойди и расскажи ему, что ты знаешь об этом деле. Уж тебя-то, раз с отцом, он обязательно послушает!

Морковин был очень занят и не мог с ним поговорить. Борис даже испугался того сухого тона, каким разговаривал с ним следователь, однако тот, видно, действительно был занят, потому что попросил Бориса прийти к нему вечером домой и быстро настрочил на бумажке адрес.

Вечером Борис пошел по этому адресу. Морковин жил в маленьком, крепком как орешек домике с красивыми белыми наличниками. Вокруг был небольшой огород с образцово разделанными грядками, где во влажной и рыхлой земле правильными рядами сидели морковь, огурцы и другие овощи - все упитанное, коренастое и зеленое. «У кого же он живет? - подумал Борис. - Что за хозяева?»

Отворила Борису дверь маленькая женщина, гладко причесанная, с большими жилистыми руками.

- Мужа нет, - сказала она, - еще не пришел с работы. Посидите.

Они разговорились. Женщина жаловалась на жизнь. Как ни крутись, как ни гнись, никак с хозяйством не управишься.

Скоро пришел Морковин. Он сел на диван, закрыл глаза и сказал словно бы с облегчением:

- Устал.

Потом они обедали неслыханным борщом на постном масле и вареной картошкой. Морковин понемногу развеселился и подшучивал над женой.

- Скопидомка ты у меня стала. Все тебе мало. Скоро кулачкой заделаешься. Смотри, я пойду на тебя в союзе с беднейшим крестьянством при нейтрализации середняка.

Словом, он был в самом благодушном настроении, когда Борис решился наконец заговорить о деле Дохтурова.

Пока Борис рассказывал, Морковин смотрел на него как-то особенно умно и весело. Борису показалось, что он что-то взвешивает, обдумывает и собирается принять решение.

- Все, что ты рассказываешь, это очень интересно,- задумчиво сказал он, выслушав Бориса, - и важно. Кто знает…

Борис с надеждой смотрел на него.

- .. .кто знает, может быть, действительно нам раскинули ловкую ловушку.

Борис не помнил себя от радости.

- Что ж! - весело воскликнул. Морковин, хлопнув себя обеими руками по коленкам. - Будем разбираться! И если это ловушка, мы ее раскроем. Пусть они с нами шуток не шутят.

Ряба несказанно был рад.

- Ну вот видишь, как прекрасно все получилось! - воскликнул он. - Бывает так: Дениса Петровича он не послушал, а тебя послушал!

- Он так и сказал, - говорил Борис, - «пусть они с нами шуток не шутят».

Он был счастлив в тот день. Ему казалось, что это не только Морковин помогает ему, что сам отец его приходит к ним на помощь.

На следующий день к Борису вечером в клуб прибежала Милка. Она была белее мела и не могла сказать ни слова.

- Подожди, подожди, - твердила она, - не могу.

Потом уронила голову на руки и некоторое время

сидела неподвижно.

- Господи, будет ли этому конец! - воскликнула она с такой тоскою, что Борис испугался.

С трудом удалось ему узнать, что же все-таки произошло.

Милка дала показания в розыске и подписала протокол. Когда она подписывала, душа у нее была в пятках, но все-таки она подписала. С мольбой смотрела она на Берестова. «Ничего? Ничего не случится? Вы уверены?» - говорил ее взгляд. Денис Петрович ей улыбнулся.

- Ты здорово мне помогла, - сказал он.

Но и у него на душе было неспокойно: протокол должен был пойти к Морковину.

Через несколько дней Милку вызвал к себе следователь. По ее рассказам, разговор их был таков.

- Кто заставил вас подписать эту бумажку?! - заорал он, швырнув на стол протокол, еще недавно стоивший ей таких героических усилий.

- Денис Петрович, - прошептала эта правдивая душа.

- Я так и знал, - бросил Морковин и начал что-то быстро писать. - Подпишите здесь и здесь, и побыстрее.

Со страху Милка не могла понять, что там написано, да и вообще готова была подписать все, что угодно, только бы уйти от этого человека. В руке ее оказалась ручка с пером.

- Быстро, быстро, - с каким-то бешенством говорил Морковин.

Милка дрожала.

- Где? - спросила она.

- Тут и тут.. Быстрее!

Она наклонилась и собралась было подписывать, но в это время ей бросилось в глаза имя Берестова, и она стала читать. «Свидетельствую, - значилось там, - что протокол по делу Дохтурова был подписан мною под нажимом и угрозами…»