- Почему нет охраны? - рявкнул Морковин, остановившись около комнаты, где лежал инженер.

- Охраны? - просипел, подбегая, доктор. - Охраны? Да он еле дышит!

Но тут перед Морковиным выросло новое препятствие в виде толстой няньки, которая стала в дверях, упираясь руками в косяки.

- Куда это? - спросила она, словно ничего не понимая.- Ступай, ступай, батюшка, мы те покличем, когда можно будет.

Морковин внезапно и коротко ударил ее по руке и вошел в комнату.

- Вредитель! - крикнула нянька и заплакала.

- Прошу вас выйти, - сказал Морковин врачу, который вошел было за ним следом.

Инженер лежал высоко в подушках. Руки его, вытянутые вдоль тела, не шевелились, голова не двигалась, только глаза вопросительно взглянули на вошедшего. Морковин сел и развернул папку на своих худых коленях.

- У меня для начала, - сказал он, - несколько вопросов. Первый: при обыске в вашей комнате нашли крупную сумму денег в купюрах этого года. Откуда вы их взяли?

Инженер медленно прищурил глаза.

- Деньги? - повторил он.

- Да, деньги, - насмешливо подтвердил Морковин.- Откуда они, деньги?

- Какие деньги? - так же медленно сказал Дохтуров.

- Я думаю, вам следует изменить тактику, Дохтуров,- начал следователь и вдруг увидел, что глаза инженера как будто распахнулись, да так и остались распахнутыми, словно окна брошенного дома.

- Доктор! - закричал Морковин. - Что же вы смотрите!

В комнату ворвался врач, видно поджидавший у дверей, за ним сестра с готовым шприцем и та самая нянька, .которая крикнула «вредитель». Не обращая внимания на следователя, они ринулись к больному. Минуты через две доктор сказал Морковину:

- Уходите отсюда, милостивый государь. Ваше счастье, что он жив.

«Ну погоди», - шагая по коридору, шептал следователь, и было неясно, к кому относятся эти слова - к инженеру Дохтурову или Берестову. Скорее всего к последнему, так как, вернувшись, Морковин приказал немедленно вызвать его к себе.

«Сейчас будет пытать меня насчет двоих несуществующих диверсантов, - думал Денис Петрович, шагая на вокзал. - Черт с ним».

Улицу, по которой он шел, развезло от дождя, сапоги скользили по глине. Шедший рядом с Берестовым человек тоже скользил и каждый раз, поскользнувшись, ругался.

- Ну и город у вас, - в сердцах сказал он, поскользнулся и опять выругался.

Занятый своими мыслями, Берестов сперва не обратил на него внимания, но потом взглянул с некоторым интересом - он привык теперь приглядываться к людям.

Это был очень большой человек, зеркально лысый, в брезентовом плаще, негнущемся как риза.

- Чем же плох наш город? - сейчас же откликнулся Денис Петрович.

- Что люди, что улицы, - с раздражением ответил незнакомец. - Я на вокзал-то хоть правильно иду?

- Правильно.

- И то хорошо.

«Большой, лысый, толстый, - вспомнил Денис Петрович,- нахальный. Такой пытался прорваться к инженеру».

- Чем же это люди наши провинились? - спросил он, но в этот миг ноги незнакомца разъехались и он ухватился за забор, отчаянно сквернословя. «Ну и ну, - подумал Берестов, - такой грохнется - лошадьми не подымешь». На вокзале оказалось, что обоим им нужен Морковин. Это становилось любопытным.

К Морковину Денис Петрович вошел следом за незнакомцем, брезентовый плащ и грязные сапоги которого сразу же загромоздили всю комнату.

- Вы следователь Морковин? - спросил он серди-то и тотчас сел в помещичье кресло, тяжко застонавшее под ним.

- Да, - с недоумением и неудовольствием ответил Морковин.

- Я десятник со строительства. Моя фамилия Макарьев.

- Очень приятно, - насмешливо произнес следователь.

- Это мне не интересно, приятно вам или неприятно,- рявкнул Макарьев.

«Ну и встреча! Итак, это Митька Макарьев, чьи кулаки как паровой молот», - подумал Денис Петрович и уселся в углу на стул.

Ему стало вдруг очень тепло, приятно познабливало, комната, покачиваясь, стала уплывать куда-то вглубь, голоса говоривших, только что невыносимо громкие, внезапно ушли как в вату.

Ему казалось, что в жилах его вместо крови течет шипучее холодное вино, пузырьки его лопаются, и от этого по всему телу поднимается озноб. Хорошо бы лечь на диван, что стоит в его кабинете, и потеплее укрыться. Денис Петрович встает и ложится на диван, но холодная клеенка никак не дает согреться. Нет, это не клеенка, это какая-то беда не дает покоя, и до тех пор, пока он не догадается - какая, ему ни за что не согреться. Нужно бы встать, оторваться от этой проклятой клеенки, которая всегда так и останется холодной, во что бы то ни стало нужно оторваться от нее, от этого зависит жизнь - наконец-то он понял! - от этого зависит жизнь Павла.

Между тем далекие голоса со скоростью поезда несутся на него и налетают оглушительным ревом.

- Не верят! Понимаете? Не верят! - ревет Макарьев.

- А мне и не нужно, чтобы они верили, - раздается голос Морковина, стремительно удаляющийся и гаснущий вдали до шепота, - мне нужно. ..

«Нужно, конечно, нужно просыпаться, иначе выйдет черт знает что, и опасно, и Павел»…

С великим трудом выдирается он из сна.

Конечно, он совсем не у себя и не на диване, а по-прежнему сидит на стуле в углу морковинского кабинета.

- Рабочие послали, - прищурившись, говорил Морковин, - рабочие послали вас защищать врага? Рабочие выступили против своих классовых интересов? Мы еще проверим, кто это вас послал. Может случиться, что вас совсем не те послали.

- Игрушки со мной играть вздумал? - тяжело и сутуло поднимаясь, сказал Макарьев. - Я те не мальчик и в партии не первый день. Я на тебя управу найду.

- Ищи, - презрительно сказал Морковин.

- Товарищ Макарьев, - сказал Берестов, также поднимаясь, - если будет время, загляни, пожалуйста, ко мне. Я начальник здешнего розыска.

Начальник розыска? Он начал в этом сомневаться.

Многое теперь изменилось. Незримо и неслышно где-то шла работа, сводящая к нулю все его усилия.

Кукушкину просто нельзя было узнать. Она ходила теперь в кожанке, перекрещенной ремнями, и уж конечно с кобурой на боку и в лихой папахе до бровей («Братцы, Махно!» - тихо сказал Ряба, когда впервые увидел ее в этом одеянии). Однако дело было не в папахе - как-то неуловимо изменилось самое положение Кукушкиной. На ее имя из трибунала стали присылать пакеты. Если Морковин звонил в розыск, он просил не Берестова, а именно ее. К ней стали приходить какие-то люди, среди них нередко и Левкины парни. Однажды прошел слух, что в розыск идет сам Левка.

Денис Петрович был у себя, когда один из сотрудников доложил:

- Уже прошел Кутакова. Идет мимо водокачки.

Они шли с шиком, Левкины парни, плечом к плечу и очень быстро. В розыске они с веселым любопытством оглядывались по сторонам. «Так вот оно где происходит», - говорили их насмешливые взгляды.

Левка зашел в кабинет Дениса Петровича и представился:

- Лев Кириллович Курковский. До сих пор, кажется, мы не имели удовольствия встречаться.

В дверях толпились Левкины парни.

Как назло, Берестов тогда тоже отвратительно себя чувствовал. Его трясло. Он молчал, так как не собирался вступать в шутовской разговор, на который его вызывали.

- Впрочем, я не стану отнимать у вас времени,- продолжал Левка, - Екатерина Александровна уже пришла. Екатерина Александровна, я здесь!

Берестов остался один. Озноб все не проходил. Он слышал, как Левка прошел в дежурку, где его, должно быть, ждала Кукушкина.

- Прошу, - услышал он и сразу представил себе, как она коротким жестом указывает на дверь следовательского кабинета. Она войдет сейчас туда вслед за Левкой и захлопнет за собою дверь.

«Екатерина Александровна!»

Когда Борис рассказывал Берестову о своей встрече с Левкой и разговоре с Морковиным, Денис Петрович слушал молча, опустив глаза. Только желваки играли на его широком лице.