Она ушла и не вернулась. Я сумел пробраться к вам только пятого и понял, что она в вас безнадежно влюбилась. Уж не знаю, как и чем вы ее околдовали, только факт был налицо. Я отсыпал ей травки и попробовал убедить, что она страшно рискует, да и вообще сошла с ума, связавшись с бывшим кагэбэшником. (Это мне особенно не понравилось.) Но она была настроена решительно, сунула мне пистолет и попросила спрятать до поры до времени.

Девятого, накануне нашего предполагаемого отъезда, она прибежала ко мне и велела никому не открывать дверь. Мы наблюдали за вашей машиной. Когда вы уехали, она позвонила уголовнику, с которым должна была встретиться, забрала у меня ваш пистолет, поцеловала в лоб и сказала «прощай». В глазах у нее светилась отчаянная решимость.

Это все, что я хочу вам рассказать. Потому что мне пора собирать вещи. Через несколько часов я покину эту страну. Да, я прихватил часть денег. Тратить их собираюсь скромно, так, чтобы хватило до конца дней. Буду ездить по Европе, ходить по музеям и библиотекам. Знаете, как-то очень стосковался по счастью…

На прощание я оставил своим соседям тысячу долларов. Надеюсь, они упьются до смерти. А если нет, то, может, хоть сотенная, которую я пообещал им от вашего имени, их доконает. Пусть пьют до тех пор, пока не вымрут все до единого. Эту страну можно вылечить только так!

P.S.

Хочется еще сказать, что вором я себя не считаю. Беру деньги, принадлежащие ворам. Поэтому совесть моя абсолютно спокойна. Почему я думаю, что они краденые? Посудите сами, разве у нас можно заработать столько честным трудом? В бытность учителем моя ставка составляла пятьсот рублей. Вы можете сказать, что в конечном счете, деньги принадлежат государству, но это означает лишь то, что в скором будущем их приберет к рукам другой мошенник.

P. P. S.

Я вернулся с порога, чтобы сделать эту приписку!..»

Последние строки, действительно, были написаны уже не так аккуратно и другими чернилами.

«…Все-таки чувствую себя подлецом, бросая ее на произвол судьбы. А потому хочу дать ей шанс. Меня вы все равно никогда не найдете, в этом я уверен. Боюсь, что Лия натворила глупостей, а потому хочу помочь ей. Тюрьма — не самое лучшее место для несчастной девочки. Вскройте второй конверт. Вы можете напечатать там все, что душе угодно… А подпись я поставил.

Смешно, но я все-таки что-то да вынес из этой страны: дурацкую тягу к исповедям! Надеюсь, эта была последней…»

Воронцов вскрыл второй конверт. В нем лежал большой чистый лист бумаги, а внизу стояла подпись с расшифровкой — Стас Фомичев. Ниже от руки было дописано: «С моих слов записано верно. Полностью признаю свою вину за все вышеизложенное».

В квартире уже давно стояла полная тишина. Ее обитатели спали на кухне, уронив головы в тарелки с ошметками рыбы или пристроившись на полу у батареи. Николай забрал вещи и вышел в морозную январскую ночь. Он ехал домой и ни о чем не думал. Дома открыл форточку, потому что то ли воздуха не хватало, то ли чего-то другого, очень важного, без чего не уснуть ни в эту, ни в последующие ночи.

Он уже и не рад был, что разыскал мальчишку. Тот поставил его перед выбором, которого Николай сделать не мог. Он тупо смотрел на чистый лист и с тоской думал о том, что теперь вполне может попробовать вытащить Лию. Вряд ли будет справедливо, если бедная девочка с исковерканной судьбой попадет в тюрьму. Но это значило обмануть своих. Скрыть правду от Пашки, от Пахомыча. И с какой стати? Лишь потому, что он провел с девочкой несколько счастливых ночей и она тронула его сердце?

Состояние было отвратительное. Николай был сам себе противен. Негодяй мальчишка! Вроде бы совершил благородный поступок. А Воронцов как бы теперь ни поступил, с одной стороны, выходил героем, а с другой — предателем.

Всю ночь Николай провел в мучительных раздумьях. Лучше бы он не вскрывал второй конверт. Надо было порвать его сразу или отнести ребятам. И, собственно, зачем он стал читать тетрадь? Ну получилось у него, ну разыскал, куда подевались оставшиеся деньги. Взял бы конверт, сдал, как положено, Чубатому, написал рапорт. А теперь вот сидит и не знает, что делать.

Чтобы узнать, как поступить, нужно было разобраться в главном — кто он? Благородный рыцарь, защищающий несчастных девочек, или оперативник — сухой и жесткий, действующий по уставу и не нарушающий законов военного братства?

В восемь утра Николай входил в кабинет Чубатого, так и не приняв решения. В его папке лежали тетрадь Стаса Фомичева и возможное признание.

— Что-то ты плохо выглядишь, — насторожился Павел. — Глаза красные, как будто не спал всю ночь.

— Пытался раскрутить одну версию, — Воронцов начал издалека, надеясь, что, когда дойдет до главного, верное решение всплывет само собой. — Полночи провел, изучая соседей Лии Светловой.

— Кстати, девчонка заговорила сегодня утром. Призналась в убийстве Шмарина и снова замолчала. Зачем ей было его убивать? Не интереса жеради…

У Воронцова словно гора с плеч упала. Он вздохнул так тяжело, что Чубатый поднялся с места:

— Коль, тебе нехорошо?

— Было нехорошо, — ответил Николай. — Теперь уже значительно лучше. Знаешь, работать господом богом — ужасно тяжело.

Он бросил на стол перед Чубатым большой белый пакет.

— Вот почитай, поймешь.

Эпилог

Все закончилось довольно быстро. Дело передали в суд. Галина получила срок на полную катушку. Ей не удалось отвертеться от статьи за соучастие в убийстве. Лие приговор смягчили. С помощью психологической экспертизы ее адвокат сумел доказать, что девушка была легкой добычей для преступников. К тому же старалась вывести их на чистую воду. Пусть весьма странным способом, однако…

Николаю разрешили повидаться с Лией после суда. Она выглядела совершенно разбитой и потерянной. «Я не знала, что есть такие люди, как ты. Прости», — единственное, что она ему сказала. А он вообще ничего ей не сказал. А подумал лишь, что Лия — это уже прошлое. Такое далекое, что кажется еще дальше, чем прошлое с Викой.

Дома он все-таки выпил водки. И после двухсот граммов вдруг подумал, насколько важно для каждого человека его прошлое. И как грустно, что люди делают глупости в настоящем только потому, что так велит заноза, которую они носят в памяти.

А когда выпил триста граммов, прошлое представилось ему в виде опавших осенних листьев. Их можно старательно сметать метлами, сжигать. Но есть ли на свете хоть один дворник, способный угнаться за листопадом? Пусть уж эти листья покрывают землю, гниют под снегом, а весной в благодатную, удобренную ими почву можно будет посадить новые семена. И они взойдут…

Засыпая, Николай успел еще подумать, что после зимы обязательно наступит весна…

Вот возьмет он и женится на Вере. Из нее выйдет надежная жена оперативника. Всегда — на боевом посту, все понимает. А готовит — просто пальчики оближешь…

На следующий день, в субботу, протрезвев, Николай посмеялся над своими мыслями о женитьбе на домработнице. Все, со спиртным пора завязывать. А вот отнести Вере коробку конфет, которую давно приготовил, поблагодарить за помощь и попросить снова спасти его неустроенный быт нужно обязательно. Времени на домоводство теперь совсем не оставалось, да и куда ему тягаться с заботливыми женскими руками.

Вечером он взял конфеты и лениво пополз наверх знакомиться с таинственной домработницей. Позвонил, заготовив вежливое приветствие. В последний момент посмотрел на ноги. Смешно получилось — при костюме и в клетчатых тапочках. Забыл про ботинки…

А подняв глаза, он и вовсе позабыл, куда шел, куда пришел и что собирался сказать. На пороге стояла та самая красавица блондинка, с которой он танцевал у Ваньки на именинах.

— А вот и я! — только и сумел сказать Николай и широко улыбнулся хозяйке.

Над его головой легким облачком уже кружилась мелодия Фрэнсиса Лэя. Он даже вспомнил, что называется она «История любви».