На стук открыл маленький мужичок с подбитым глазом. Он долго не мог понять, что Воронцову нужно. Уразумев наконец цель визита, он пожал плечами и предложил Николаю самостоятельно обследовать комнаты, потому что жильцы сидели на общей кухне за столом, уставленным бутылками с водкой.

Николай лениво прошелся по комнатам — пустым и грязным. Одна была заперта на ключ.

— Эй, мужики, — крикнул он, — откройте последнюю, да я пойду.

Его не услышали. Разговор на кухне велся на повышенных тонах, потому как водка кончилась, деньги тоже, а добавить было некому.

Воронцов терпеливо ждал, пока на него наконец обратят внимание.

— Кто хозяин этой комнаты? — громко спросил он, чтобы покончить с осмотром.

— Нету его, — бросил ему через плечо один из собутыльников, — уехал.

— Хорошо, — Николай достал из сумки блокнот. — Как фамилия?

— Да откуда ж мы знаем? Не спрашивали. А звали Стасом.

Воронцов широко улыбнулся. Поставил ящик с инструментами на пол.

— Давно уехал?

— Давно, — отмахнулся мужик.

— До Нового года или после?

— Да вроде после.

Мужик снова отмахнулся от Николая и включился в бурные переговоры с товарищами. Пришла пора расставаться с образом сантехника. Николай подошел к столу, шарахнул по нему кулаком, вынул новенькое удостоверение, показал так, чтобы все видели, и рявкнул:

— Мне нужен ключ от комнаты. Иначе будем разговаривать в другом месте.

Мужики притихли. Один из них порылся в ящике кухонного стола, вытащил ключ и бросил на стол. Николай пошел в комнату, а следом потащился тот самый мужичонка с подбитым глазом.

Комната не представляла никакого интереса. Голые стены, полки с книгами, аккуратно застеленная кровать. Шкаф был пуст, антресоли — тоже. Николай сел на кровать, достал сигарету и задумался.

— Эй, — тихонько позвал мужичок, — как, говоришь, твоя фамилия?

— Что-то не припомню, чтобы я ее называл, — отрезал Николай.

— Не Воронцов, часом?

Николай выронил сигарету.

— Покажи-ка еще раз свое удостоверение.

Воронцов развернул документ. Сердце билось учащенно, предчувствуя новый поворот в безнадежном, казалось бы, предприятии.

— Стас говорил, что ты придешь. И еще говорил — дашь сторублевку.

— С какой это радости?

— Когда дашь, тогда и узнаешь, — хитро подмигнул мужичок.

Воронцов порылся в кармане, вытащил купюру, подумал немного, отдавать или нет, но все-таки решился. Мужичок схватил деньги, посмотрел на Николая как на отца — то ли родного, то ли небесного — и вдруг выскочил из комнаты. Не успел Николай подняться, как мужичок уже снова стоял на пороге и протягивал ему большой белый конверт.

— Держи, велено передать. Ну, я пошел?

На кухне при его возвращении оживленно загудели, хлопнула входная дверь, очевидно, кто-то отправился за очередной бутылкой. Воронцов заперся в комнате, чтобы не мешали, устроился на кровати, поджав ноги, и вскрыл конверт.

На колени Воронцову упали тетрадка и еще один конверт — поменьше размером и запечатанный. Он открыл тетрадь, перелистал. Добрая ее половина была исписана аккуратным крупным почерком.

«Здравствуйте, Николай Воронцов, — так начиналось послание Стаса. — Я знал, что рано или поздно вы меня найдете. Понял это, скорее, не по рассказам Лии, а когда вас увидел. Вы из тех людей, которые всегда идут до конца.

Ну что же. Поговорим о нашей общей знакомой — Лие Светловой? Вы, наверное, голову сломали, разгадывая ее ребусы? Не стоит. Все гораздо проще.

Лет в десять Лия потеряла родителей и скорее всего до конца своих дней не сумеет преодолеть последствия этого печального события. С тех пор ей постоянно нужно было чье-то плечо… И чья-то грудь, на которой она могла бы без помех проливать слезы. Вы, наверное, тоже заметили?

Сначала в ее жизни был только один человек — бабушка. Особа отвратительная и мерзкая. Она приучила девочку крепко держаться за свой подол, так как надеялась, что однажды та станет богатой наследницей. А чтобы узы их были прочнее, гнусная старуха развратила ее, считая, что любовная связь крепче прочих.

Но к несчастью старухи, у Лии оказался молодой симпатичный сосед, изредка промышляющий наркотиками, до которых и девушка и старая ведьма были большими охотницами. Сознаюсь, я приручал Лию не из большой любви, скорее — из любопытства, но поверьте, уж никак не из корысти, потому что тогда ничего о ней не знал.

Мне нравилась ее пластичность, податливость. Она была глиной, с готовностью принимающей форму, определенную рукой мастера. Мне пришлась по вкусу такая подружка, и после нескольких посиделок за травкой мы вступили в отношения более близкие, нежели дружеские.

Вот тогда ее и прорвало. Она влюбилась в меня, как кошка, и с тех пор принадлежала одному только мне. Для любого нормального мужчины такое самопожертвование было бы в тягость, если бы не одна деталь. Лия рассказала мне о синицынских миллионах, о планах своей ненаглядной бабуси и ее дружка-уголовника. Она сдала мне их с потрохами, испытывая к обоим одну только ненависть. Я не скоро узнал причину такого отношения. Оказалось, что бабулька однажды уступила Лию своему приятелю и тот с удовольствием изнасиловал девушку.

Представляете себе эту семейку? А потом они дружно ходили по ресторанам и объяснялись друг другу в любви. Тогда я искренне жалел Лию и надеялся помочь ей вырваться от таких родственничков. Но не менее искренне я жалел себя…

Мои родители, сколько я их помню, любили приложиться к бутылке. И не знаю, почему Бог наградил их сыном-трезвенником. По всем законам природы им полагалось родить дебила и пьянствовать с ним вместе. Я промучился с ними восемнадцать лет, мечтая окончить школу и вырваться из удушливого семейного мирка с запашком перегара. Я был первым учеником, поступил в иняз и был лучшим студентом. После института меня распределили в среднюю школу и предоставили жилплощадь в виде той убогой коммунальной комнаты, где вы сейчас находитесь.

Жизнь моя снова зашла в тупик. Мне была невыносимо противна моя работа, но куда было податься? Переводчиком? Экскурсоводом? Беспросветная скука. Я любил Джойса и Фолкнера, писал литературные эссе, которые никто не печатал. Я не вписывался в обыденную жизнь этой страны. И единственной моей мечтой было покинуть ее бескрайние пределы, наполненные людьми, ничем не отличающимися от моих соседей.

Все завертелось, когда Синицын неожиданно для всех женился. Бабка со своим уголовником начали действовать, а мы с Лией разработали свой план. Когда ее «Галочка» вернулась из Москвы, Лия подсыпала ей сильнейшее снотворное. Старушка выключилась из жизни до половины первого следующего дня, дав мне возможность заменить ее банковскую карточку на аналогичную, только, разумеется, уже без той крупной суммы.

С того дня я снимал небольшие суммы в банкоматах и мы с Лией готовились к бегству. И вот тут-то я понял, что не смогу тащить по жизни такую обузу, как эта девочка. Ее тяжелые депрессии и мрачные взгляды изрядно утомили меня. Сознайтесь, Николай, вы ведь почувствовали то же самое? Хотя, может быть, и нет. Вспоминаю, как вы ворвались к нам в комнату, словно разъяренный Отелло. (Не сердитесь, очень уж хочется вас поддеть. В конце концов, вы увели мою любовницу, так что имею право…)

Тогда я уже мысленно распрощался с Лией, потому что оформил загранпаспорт, визу и купил билет. Куда — говорить не стану. Дам возможность еще немного побегать за мной… А Лия ни в какую не желала ехать, пока не сведет счеты со своей старухой. Вот тут я и подбросил ей мысль о вас. Если уж бабка вас помнит, почему бы и вам не опознать ее.

Нашли мы вас легко. Есть такая программа в интернете, через которую можно отыскать любого, зная фамилию, имя и год рождения. Ваш год рождения мы знали. Лия должна была провести у вас один вечер. Не знаю, каким образом она собралась заставить вас ввязаться в это дело, но мне тогда уже было все равно — загранпаспорт жег карман. Наш отъезд был назначен на десятое января. Тянуть дальше становилось опасно.