— Стоять долго будем? Чего ждем?

— Своих! — неопределенно махнул рукой дед в сторону леса. — Сейчас подоспеют и скрутят тебя по всем правилам.

— А ты, дед, за кого? — осторожно поинтересовался Воронцов.

— Я те дам — «дед»! Сопляк-самоучка! Я генерал-майор. Я дивизией танковой командовал под Курском. Так что дернешься — мокрого места от тебя не оставлю.

Воронцов постоял еще немного и, чувствуя, что еще минута и он совсем околеет, снова попробовал заговорить:

— Товарищ генерал, я ведь свой. Подполковник Комитета государственной безопасности в отставке. Воронцов Николай. Паспорт в правом кармане. Стоять сил нет. Упаду, околею, намучаетесь вы со мной.

Игнат Тимофеевич посмотрел на Воронцова недоверчиво, пошарил в кармане и вытащил фонарик.

— Руки покажь, — требовательно приказал он.

Николай пожал плечами, но все-таки вытянул руки вперед вверх ладонями.

— Не так, с тыльной стороны.

Николай снова послушался, и дед долго светил фонариком, изучая его запястья. Потом отчего-то потерял к Николаю всякий интерес, опустил винтовку и подошел к лежащему ничком Шмарину.

— Он, — дед вскинул на Воронцова лучистый взгляд, словно чему-то очень обрадовался. — Птица с крыльями враскоряку. Точно — он!

Воронцов плохо соображал от усталости и холода, но все-таки взглянул, куда на этот раз упал луч фонарика. Глеб лежал на животе, раскинув руки, и на тыльной стороне правой ладони у него красовалась татуировка: орел, расправивший крылья.

— Вы его знаете? — спросил Николай.

— А как же! — начал было Игнат Тимофеевич и осекся.

Снова было неудобно рассказывать. Но мужик, что стоял перед ним, был ему чем-то очень симпатичен.

Он набрал в легкие побольше воздуха и сознался:

— Во время взрыва, в Рождество.

— Расскажите, — попросил Николай. — Только давайте войдем в дом.

Они вошли в дом, осмотрелись, сели под лампой в гостиной. Игнат Тимофеевич в двух словах обрисовал тот злосчастный день. Сказал, что услышал шум и визг от сарая, который стоит рядом с соседским участком, а тут как раз бинокль на глаза попался. Ну он и воспользовался, чтобы разобраться получше, что к чему.

— А женщину вы не разглядели? — с надеждой спросил Николай. — Какая она была?

— Нет. Я их только по цвету волос различал. Одна была рыжая, а другая — пепельная, словно седая. А в тот день женщина его была в шапке, В пушистой такой. Поди — пойми, кто из них.

В этот момент гул над домом, который Воронцов поначалу списал на гудение в собственной голове, стал громче и отчетливее. Игнат Тимофеевич встрепенулся, выбежал на крыльцо, схватился за винтовку.

— Это еще кто к нам пожаловал? — настороженно спросил он, разглядывая зависший над домом вертолет.

— Свои, — улыбнулся Николай, выходя на улицу. — Нужно к свету, а то не увидят…

29

Спустя немногим менее часа Чубатый стоял на кухне Игната Тимофеевича и пил из розового пластмассового ведра козье молоко. Отрывался он только для того, чтобы перевести дух и успокоить кающегося хозяина:

— Да что вы, товарищ генерал-майор, если б вы и рассказали про наколку, кто бы его нашел? Это вот только Коля наш… Ох, не зря я прилетел! — добавил он, имея в виду, скорее, молоко, которое обожал с детства, чем общее положение дел.

Воронцов сидел в тулупе Игната Тимофеевича, но никак не мог согреться.

— В общем, так, — начал Чубатый, окончательно оторвавшись от ведра и отставив его с глаз подальше, чтобы не смущало. — Говоришь, похоже, пистолет, который на снегу валяется, твой. Из него убили человека, которого ты перед этим порядочно изметелил. Больше никого в поле видимости нет, а значит, сам ты все это и устроил, правильно?

— Похоже.

— Как ты думаешь, это, случайное стечение обстоятельств или тебя специально подставили?

— Даже предполагать боюсь, — покачал головой Николай. — Кому это было нужно? Шмарину — нет, Галине — тем более, Лие — поверить не могу. Да и слишком импульсивный она человек, чтобы строить планы да еще меня, старую ищейку, так долго вести на поводке.

— Почему? Тебе ведь ваша случайная встреча теперь не кажется такой уж случайной?

Воронцов молча покачал головой. Вид у него был унылый.

— Хорошо, — Чубатому не терпелось поставить все точки над «i», — давай завернем с другого конца. Кто стрелял?

— Не Галина, — буркнул Воронцов, уставясь в темный угол.

— Конечно, та не могла, — встрял Игнат Тимофеевич. — Я в тени забора стоял, а Коля к ней в машину заглядывал, когда раздались выстрелы.

— Трое отпадают, — зловеще произнес Чубатый. — Шмарин тоже отпадает, вряд ли он бы сумел выстрелить в себя три раза, причем два из них — в спину. А значит…

Павел посмотрел на Николая и вздохнул.

— Как пить дать стреляла та, что прикатила с этим бандитом сегодня утром. — К тому же у нее была возможность присмотреться к твоему пистолету, — завершил Чубатый. — Так что повяжем обеих.

Воронцов вздохнул, но возразить ему было нечего. Хотя, как ни складывал он в уме два и два, у него никак не получалось четыре.

Они еще около часа обсуждали версию операции, которую Чубатый тут же окрестил «Наследница». Выходило так, что Павел Антонович Синицын оттяпал на заре перестройки хороший куш и затаился в московском муравейнике. Его сожительнице — Анжеле Саркисян — отвертеться от сообщников не удалось. Ту же участь разделили ее дочь и зять. Вероятнее всего, сообщники, не знавшие точно, у кого осели деньги Анжелы, искали и Синицына, но сами вскоре сгинули — время тогда было шальное, головы летели сплошь и рядом. Успокоившись, что его так никто и не нашел, или, наоборот, отчаявшись, что не сумеет прикоснуться к деньгам до конца своих дней, Павел Антонович стал потихоньку деньги тратить, чем вызвал подозрения родственников Анжелы — Галины Светловой и Лии.

Все помыслы женщин были устремлены к наследству, и поначалу они спокойно ожидали, когда Синицын умрет. Но тут у старика образовалась сердечная привязанность в виде Ани, которая неожиданно для всех стала его женой. Тогда, с помощью уголовника Шмарина, женщины решили действовать быстро и решительно. Синицына вместе с Аней устранили так, чтобы труп его жены невозможно было опознать, а место Ани заняла Галина.

— Вот здесь бы в этой истории и поставить точку, — перебил Павла Воронцов. — Двадцать четвертого старик и Галина сгинули. В права наследства вступила Анна Синицына, которую даже соседи по дому вряд ли опознают. Все! Деньги у них! Я-то тут понадобился зачем?

— А Шмарин? — удивился Чубатый. — Это ведь тебе не цепная безмозглая обезьянка. Ты думаешь, такой человек мог убить кого-то, если бы его просто попросили? Да он, наверное, спал и видел, как бы избавиться от двух этих дамочек да жить потом припеваючи. Мы ведь не знаем, что он с ними вытворял. Может, это вовсе не они, а он все затеял. Может быть, угрожал, пугал…

Воронцов только качал головой.

— Я могу объяснить, почему Лия разыскала меня, только одним, — начал Николай и нахмурился, потому что Чубатый изо всех сил пытался скрыть улыбку. — Кончай, — свирепо попросил он. — Не о том я. Она нашла меня, надеясь, что я смогу опознать в новоявленной Анне Синицыной свою юношескую пассию.

— Слушай, все хочу тебя спросить, да не решаюсь, — усмехнулся Павел. — Ты что, вот так, с ходу, при плохом освещении узнал ее? Ну и память у тебя, Воронцов, на баб…

Чубатый не выдержал — расхохотался.

— Да перестань ты, — обиделся Воронцов. — Ну, использовали меня, согласен. Нюх потерял. Но ведь не совсем отшибло… Так зачем Лия затеяла эту игру против собственной бабки?

— А представь, как бы здорово все вышло, если бы именно ты помог ей избавиться и от Шмарина и от бабульки любимой одновременно. Тогда бы все досталось ей.

— Я не могу поверить, что Лия устроила все это из-за денег.

— Ну, знаешь. Верь не верь, а факт налицо. Кстати, нам пора. Ребята уже закончили с местностью и трупом.