Г‑жа де Куален хвалилась, что ввела при дворе новшество: моду на распущенные волосы — ввела вопреки благочестивой королеве Марии Ле-щинской, противившейся этому опасному нововведению. Она уверяла, что в прежние времена благовоспитанной особе никогда бы и в голову не пришло платить своему врачу. Она негодовала против обилия женского белья: «Это обличает выскочку, — говорила она.— У нас, придворных дам, было только по две сорочки; когда они изнашивались, мы надевали новые; мы носили шелковые платья и не походили на гризеток, как эти нынешние барышни».
Г‑жа Сюар, жившая на улице Руаяль, через несколько дворов от площади Людовика XV, держала петуха, который своим громким пением досаждал г‑же де Куален. Она написала г‑же Сюар: «Сударыня, прикажите свернуть шею вашему петуху». Г‑жа Сюар отослала гонца назад со следующей запиской: «Сударыня, имею честь ответить вам, что я не собираюсь сворачивать шею своему петуху». Тем дело и кончилось. Г‑жа де Куален сказала г‑же де Шатобриан: «Ах, душа моя, в какое время мы живем! Ведь это же дочь Панкука *, жена того академика, знаете?»
Г‑н Энен, бывший чиновник министерства иностранных дел, скучный, как протокол, кропал толстенные романы. Однажды он читал г‑же де Куален одно описание: покинутая любовница в слезах грустно сидит с удочкой и ловит лосося. Г‑жа де Куален, терявшая терпение и не любившая лосося, перебила автора и сказала ему с серьезным видом, делавшим ее ужасно смешной: «Г‑н Энен, вы не могли бы подкинуть этой даме какую-нибудь другую рыбку?»
Истории, которые рассказывала г‑жа де Куален, невозможно пересказать, потому что они были ни о чем; вся прелесть заключалась в жестах, манерах, наружности рассказчицы: она никогда не смеялась. Особенно удавался ей спор супругов Жакмино. Когда г‑жа Жакмино восклицала: «Но, г‑н Жакмино!» — само звучание этого имени вызывало в слушателях безумный смех. А г‑жа де Куален тем временем невозмутимо брала понюшку табаку.
Узнав из газет о смерти нескольких королей, она сняла очки, высморкалась и сказала: «Начался падеж венценосного скота».
У ее смертного одра велись разговоры о том, что люди умирают только если опускают руки, а если быть начеку и ни на секунду не упускать противника из виду, то не умрешь. «Я верю, — отвечала она, — но боюсь зазеваться». И испустила дух.
Наутро я спустился к ней; в ее покоях я застал г‑на и г‑жу д’Аваре, ее сестру и зятя; они сидели перед камином за небольшим столиком и считали луидоры, высыпая их из мешочка, найденного за деревянной обшивкой стены. Бедная покойница лежала тут же рядом на своей постели, за полузадернутым пологом; она уже не слышала звона пересчитываемого сестриными руками золота, который непременно разбудил бы ее, не спи она вечным сном.
Среди мыслей, записанных усопшей на полях книг и адресах писем, попадались совершенно замечательные. Г‑жа де Куален, пережившая гибель Людовика XVI и дожившая до Бонапарта, показала мне, каков был двор Людовика XV, точно так же, как г‑жа д’Удето, переступившая порог XIX века, дала мне возможность увидеть, каково было общество философов *.
{Путешествие Шатобриана в Виши, в Овернь и на Монблан в 1805 году; смерть Люсиль}
Книга восемнадцатая
{Путешествие Шатобриана на Восток, описанное затем в книге «Путешествие из Парижа в Иерусалим»; Шатобриан сопоставляет фрагменты своей книги с подлинным дневником своего слуги Жюльена; возвращение во Францию через Испанию}
Просмотрено в июне 1847 года
5.
Годы 1807, 1808, 1809 и 1810. — Статья в июньском номере «Меркюр» за 1807 год. — Я покупаю Волчью долину и поселяюсь там
{Болезнь г‑жи де Шатобриан во время восточных странствий мужа}
Полный надежды, я принес под кровлю своего дома горсть колосьев; отдых мой был недолог.
Случилось так, что я сделался единственным владельцем журнала «Меркюр». В конце июня 1807 года г‑н Александр де Лаборд выпустил в свет свое путешествие по Испании; в июле я поместил в «Меркюр» статью, отрывки из которой я цитировал, рассказывая о смерти герцога Энгиенского: «Когда гнусную тишину…» * Успехи Бонапарта не только не убедили меня в его правоте, но, напротив, восстановили меня против него; чувства мои и перенесенные мною испытания придали мне сил. Недаром лицо мое было обожжено солнцем; не для того я отдавал себя во власть гнева небесного, чтобы трепетать с омраченным челом перед злобою человеческой. Если Наполеон покончил с королями, это не значило, что он покончил со мной. Статья моя, явившаяся в самую пору его удач и чудес, всколыхнула Францию: она ходила по рукам в бесчисленных списках; многие подписчики «Меркюр» вырезали ее и переплели отдельно; ее читали в гостиных, передавали из дома в дом. Только человек, живший в то время, может представить себе, какое действие произвел голос, нарушивший всеобщее молчание. Благородные чувства, похороненные на дне многих душ, пробудились. Наполеон пришел в ярость: обида зависит не столько от тяжести оскорбления, сколько от почтения обиженного к самому себе. Как! презирать даже его славу; вторично бросить вызов тому, у чьих ног простерся весь мир! «Шатобриан полагает, что я глупец и не понимаю его! я прикажу зарубить его саблей на ступенях Тюильри». Он отдал приказ закрыть «Меркюр» * и арестовать меня. Достояние мое погибло, особа же чудом уцелела; Бонапарт был занят целым миром, он забыл обо мне, но я не мог чувствовать себя в безопасности.
Я оказался в плачевном положении: действовал я, как велели долг и честь, но это не избавило меня от забот о себе и ответственности перед женой, которой я принес немало горя. Мужество ее было велико, но это не облегчало ее страданий, и бури, одна за другой обрушивавшиеся на мою голову, омрачали ее жизнь. Она столько выстрадала изгза меня во время Революции; естественно, ей хотелось покоя. Вдобавок у г‑жи де Шатобриан Наполеон вызывал безграничное восхищение; она нимало не обольщалась относительно законной династии и неустанно предупреждала меня о том, что сулит мне возвращение Бурбонов.
Первая книга моих «Записок» начата в Волчьей долине 4 октября 1811 года: я описал в ней тот уединенный уголок, который в эту пору купил, дабы укрыться от мира. Покинув нашу квартиру в доме г‑жи де Куален, мы на время перебрались на улицу Сен-Пьер в гостиницу Лавалетт, названную по имени хозяев.
Г‑н де Лавалетт, коренастый, в сизом сюртуке, опирающийся на трость с золотым набалдашником, стал моим поверенным в делах, если считать, что у меня имелись дела. Некогда он носил звание королевского мундшенка и пропивал больше, чем я проедал.
К концу ноября, видя, что ремонтные работы в моем домишке не движутся, я вздумал переселиться туда и приглядывать за всем лично. До Волчьей долины мы добрались под вечер. Мы следовали не обычным путем и въехали в сад через нижние ворота. Дожди размыли землю в аллеях, и лошади встали; коляска опрокинулась. Гипсовый бюст Гомера, стоявший рядом с г‑жой де Шатобриан, упал на землю, и у него отлетела голова: дурное предзнаменование для «Мучеников», которых я в то время писал.
Дом, полный смеющихся, поющих, стучащих молотками работников, топился стружкой и освещался огарками свечей; он походил на лесной скит, куда забрели паломники. Радуясь, что в доме нашлись две пригодные для жилья комнаты и что в одной из них для нас накрыли стол, мы поужинали. Наутро, проснувшись от стука молотков и песен строителей, я встретил восход солнца более беззаботно, чем владыка Тюильри.
Я был на седьмом небе; хоть я и не г‑жа де Севинье *, я обувал сабо и шел по грязи сажать деревья, прогуливался по аллеям, снова и снова заглядывал во все укромные уголки, прятался под сенью всех кустов, воображая, чем станет мой парк в будущем, ибо тогда у меня еще было будущее. Пытаясь сегодня отыскать в памяти скрывшийся из глаз горизонт, я вижу его не таким, как прежде; иные горизонты открываются моему взору. Мысли мои путаются; нынешние мои иллюзии, быть может, столь же прекрасны, сколь и прежние, но их уже не назовешь иллюзиями молодости; то, что я видел в полуденном великолепии, предстает мне в закатном свете.— Если бы, однако, грезы перестали преследовать меня! Баярд, когда его понуждали сдать некую крепость, отвечал: «Прежде я сложу мост из ваших мертвых тел, а уж потом пройду по нему со своим гарнизоном». Боюсь, как бы мне не пришлось отступать по останкам моих химер.