— И здесь я представила тебя в образе Страшилы.

— Я стабильно удерживаю высокий балл в тесте Wonderlic[31], чтобы ты знала, — сказал я, опуская футболку.

— Ты простишь меня, если я не буду впечатлена твоим результатом в когнитивном тесте умственных способностей, созданного для неандертальцев и манекенов для краш-тестов.

— Я набрал наивысший балл!

— В тестировании, с максимумом в пятьдесят, тебя должно было обеспокоить то, что остальных из нас оценивают по сто бальной шкале. Но прими мои поздравления, Сладкая Булочка, ты интеллектуально превосходишь остальное полчище гладиаторов, — она одарила меня хитрой ухмылкой, в то время как наполняла свой бокал. — Или превосходил. Учитывая темпы, с которыми вас всех увольняют, думаю, что ты, скорее всего, уже потерял один или два балла.

Я откинул голову назад и рассмеялся, тем утробным смехом, который вырывался из моей груди и поглотил все тело. Мне нравилось это, этот обмен колкостями между собой, доброе соперничество, мое постоянное желание узнать, что она сделает дальше, если я подтолкну ее в ту или в эту сторону.

Гвен подошла к столу, который я накрыл, делая глоток своего каберне и инспектируя салаты, которые я уже разложил по тарелкам.

— Ну, ты вроде как готовишь, — сказала она после долгой паузы. — Может, это ты должен быть тем человеком, кто будет раскладывать обед в следующий понедельник на торжестве в честь кубка the Blizzards, а не я.

— Я могу всего лишь воссоздать парочку маминых рецептов и то, не очень хорошо, — сказал я. — Заранее прошу прощение, если лазанья будет несъедобна.

Она капризно скривила свой рот, было очевидно, что остроумный ответ вертелся на кончике ее языка, но вместо этого она сказала. — Однако у тебя есть стейк-хаус. Разве не ты тот парень, который раньше повторял, что «еда — это топливо, а не развлечение»?

— Да, я утверждал такое, — я потер челюсть, внезапно почувствовав себя глупым и смущенным, вспоминая всё то время, когда я усложнял жизнь Гвен из-за ее глупой «страсти». Которой, однако, я в тайне завидовал, потому что она отдавалась этому так искренне, никогда не заботясь о том, что подумают о ней другие. В те времена, я не понимал, как еда могла напоминать тебе о прошлом, воплощать ценные для тебя воспоминания, которые ты никогда бы не хотел забыть, о том, как вернуть обратно к жизни тех людей, которых ты так рано потерял.

— Но потом умерла мама, что дало взглянуть на вещи объективно, — продолжил я, рассматривая как лучи заката, пробивались сквозь окна и окутывали Гвен золотым сиянием. — На самом деле это она хотела иметь ресторан. И, ладно... это было очень незрело. Я просто ждал, когда правильный шеф-повар приготовит блюда по маминым рецептам.

— Я действительно обожала Джейн, — сказала она. — Тебя беспокоило то, что она отправила рецепт своего шоколадного печенья с белым шоколадом в качестве подарка, когда я окончила школу Le Cordon Bleu в Париже?

Я покачал головой, посмеиваясь.

— Нет, но это так на нее похоже.

У нее всегда были эти мягкие, тягучие угощения, лежащие на столе. Когда бы ни пришли Крис и Гвен, Гвен съедала целую тарелку, пока болтала с мамой и помогала ей приготовить недельный запас еды. В то время мне казалось, что Гвен приходила от скуки, потому что ее отец снова был в отъезда из-за очередных кулинарных приключений, а ее мама была занята завершением их бракоразводного процесса, но на самом деле Гвен получала удовольствие от нормальной, повседневной жизни семьи, где вместе ужинали почти каждый вечер и одевались в одинаковые пижамы в рождественское утро.

— Я пекла те печенья для персонала кухни в Сан-Франциско на каждый важный праздник. Это стало своеобразной традицией, — Гвен пошла в гостиную, ее взгляд улавливал каждую деталь — коробка, в которой были десятки трофеев и памятных вещей, целая куча DVD-дисков на полке с техникой, оставшиеся сегодня после отца, когда мы с ним анализировали субботную игру the Raiders, пустая коробка от крекеров, которую я забыл выбросить. Она остановилась перед фигуркой-талисманом «Морских ястребов»[32], стоявшей на кофейном столике .

— Твоего отца? — спросила она, поднимая чудовище из латуни.

Я подошел к ней.

— Чье же еще?

Отец поручил художнику создать величайший шедевр для меня, в качестве праздничного подарка. Когда я вошел в состав, то он ожидал, что я займу его знаменитую позицию в сиэтлской команде. Представляю, как все были шокированы, когда «Ястребы» взяли защитника из Теннеси, а меня приняли the Blizzards, чтобы я возглавил их линию нападения. Я не помню, почему я продолжал хранить эту статуэтку — может, потому что она напоминала мне о том, кем я мог бы быть и сколько всего я еще не успел.

— Думаешь, что когда-нибудь окажешься в Сиэттле? — спросила Гвен, ставя статуэтку на место и поворачиваясь ко мне, ее рука задела мой живот. Стоя так близко, я чувствовал только ее запах. Теплый и манящий. Такой же приятный, как погода осенью.

— И оставить твоего брата? Он отрежет мое мужское достоинство, — сказал я, что откровенно говоря, было очень гуманно по сравнению с тем, что местные фанаты сотворили бы со мной, не говоря уже о главном офисе. Я начал свою карьеру в Денвере. Играл здесь, вырос здесь, проигрывал здесь. И теперь, когда я на вершине успеха, даже мысли о переходе были бы кощунством. Плохо это или хорошо, моя карьера была связана с the Blizzards до самого ее завершения... или когда я физически уже не смогу больше играть. — Нет, Денвер — мой дом. И что бы ни было, все мое внимание должно быть сосредоточено на том, чтобы заполучить чемпионский титул для моей команды. Надежды всего города возложены в этом сезоне на нас, и мы должны оправдать их.

Она кивнула.

— Кстати говоря, ты видел заголовок the Denver Morning News в спортивной колонке сегодня? — спросила Гвен. — Их главный писака явно копает под тебя.

— «Квотербек команды Blizzards берет курс на катастрофу». Да, я читал это. Том Фелпс — мудак, — сказал я, расстроено проводя рукой по волосам. — С тех пор, как я порвал коленные связки на кубке the Rose Bowl в колледже, он кричит всем подряд, кто еще слушает его, что я ненужная трата огромных денег по контракту. Но я бы предпочел говорить о чем-то другом, а не о нем. Расскажи мне больше про кулинарную школу. Как там было?

Вздохнув, она опустилась на кожаный диван и поставила свое вино на подставку для стаканов.

— Жестоко. Беспощадно. Иногда очень угнетающе. Тебе не понять.

Я поднял брови.

— Ты ведь шутишь, правда? — сказал я, глядя на нее сверху.

— Пожалуйста, — она фыркнула, отмахиваясь от меня. — Ты золотой мальчик футбольной лиги. Для них ты писаешь лучами радуги. И раз в неделю ты надеваешь защитные щитки и выходишь на поле в штанах из спандекса с отливом, призывая людей играть в футбол вместе с тобой. Честно говоря, это более или менее то, как я себе представляю семидесятые.

— О, и это все, что я делаю? — я толкнул ее ноги так, чтобы можно было присесть на кофейный столик напротив нее. — Тебя когда-нибудь заставали врасплох, Гвен? — спросил я, положив ладони чуть выше ее коленей, удовлетворенный тем, как напряглись и дернулись мышцы ее ног от моего прикосновения. — Когда-нибудь была в непробиваемом положении, под прицелом, во время игры попадала в ловушку? — я придвинулся к ней, наслаждаясь тем, как ее грудь поднималась и опадала быстрее, как ее взгляд скользнул к моим губам. — А потом, бум — удар со стороны слепой зоны, которого ты совсем не ожидала. Он сбивает тебя с ног, это смертельная встряска, такая, что ты думаешь, а стоит ли оно того, чтобы снова подниматься? С тобой такое когда-нибудь случалось?

— Очень знакомо, — говорит она, ее голос тихий, но твердый. Обида и что-то еще — гнев? предательство? — проскальзывает в ее взгляде. Может, это было настоящей причиной того, почему она вернулась домой в Денвер — не потому что ей нужна была работа, а потому что она получила такой удар, что думала – стоит ли оно того, чтобы подниматься.