- Оно поняло! Оно поняло!
Прислужник рядом с Седриком угодливо захохотал следом за своим хозяином. Смех человека прервался так же внезапно, как и начался, и в комнате еще несколько секунд одиноко звучало тявкающее подобострастное хихиканье прислужника, который не сразу понял, что пора заткнуться.
- Тогда оно понимает, что лучше сразу сказать, где карта святынь. Пусть оно скажет - где? - человек смотрел в упор на капитана. Очевидно, этот мутный, стеклянный, ничего не выражающий взгляд, как будто бы у дохлой рыбины, должен был заронить страх и робость в душу Седрика, но вместо этого капитана взяла, как обычно с ним бывало в безвыходных ситуациях, жгучая злость. Среди выжидающего молчания с его губ слетело крепкое словцо вместо ответа на вопрос высшего. Вполне ожидаемо за этим последовал грубый пинок в бок и целый град ударов по его скрюченному на полу телу, а после - один за одним раздирающие удары тока, не дающие опомниться. Несколько мгновений Седрик барахтался на полу, пытаясь подняться: в голове у него мутилось от боли, руки и ноги предательски дрожали и подгибались. Верзила снова поднял его за шкирку, словно тряпичную куклу, и швырнул на стул.
- Пусть оно скажет - где? - бесцветно повторил человек.
Капитан еще не вполне пришел в себя после ударов током и силы снова начать сквернословить у него не нашлось - поэтому он ответил просто смачным плевком, изрядно подкрашенным кровью - под действием волшебной человеческой трости он крепко прикусил себе язык. Седрик целился прямо в бледное уродливое лицо мучителя, но плевок описал дугу и шлепнулся человеку прямо на грудь, задрапированную прекрасными тканями. Человек неловко вскочил, с ужасом и отвращением глядя на испачканную ткань, словно на груди у него сидела какая-то ядовитая мерзкая тварь. Его распухшие бледные пальцы бессмысленно тряслись над плевком - он явно желал смахнуть его, но в то же время боялся прикоснуться. Прислужник запоздало ухватил капитана за шкирку. Со странным повизгиванием человек оскалился и уставился выпученными глазами на Седрика, вполне довольного произведенным эффектом. Изящная золотая тросточка взлетела вверх, готовясь, видимо, зажарить капитана изнутри, как краба, но внезапно воздух прорезал пронзительный вой сирены. Человек обернулся на пронзительный звук, который оборвался так же внезапно, как и начался. Вместо этого зазвучал механический голос:
- Тревога! Тревога!
- Что еще там такое, - раздраженно пробормотал человек и, опустив тросточку, шагнул к двери и высунул голову наружу, в коридор. Видимо то, что там происходило, взволновало его не на шутку, потому что он через плечо бросил своему прислужнику:
- Когда я вернусь, оно должно заговорить, - и скрылся в коридоре. Дверь за его спиной резко захлопнулась, а потом медленно приоткрылась вновь, показывая капитану едва заметную полоску красноватого освещения, льющегося из коридора. Громила-прислужник, видно, не заметил этой оплошности своего хозяина, и с хищной ухмылкой навис над Седриком. Мысль о том, что это - единственный шанс спастись, придала капитану, только что едва способному шевельнуть рукой, такой резвости, на какую громила явно не рассчитывал. Седрик что есть силы рванулся вперед, поднырнул под тяжелый кулак, размашисто летящий ему прямо в лицо, и одним отчаянным броском достиг двери. Пальцы прислужника ухватили воздух в сантиметре от руки капитана. Не оглядываясь, он бросился вперед по коридору с такой скоростью, на какую даже не мог рассчитывать: мимо мелькали красные лампочки, какие-то двери. Седрик понятия не имел, куда бежать, поэтому бросился в ближайшее боковое ответвление. Люк, ведущий вниз, должен быть где-то недалеко. За спиной слышался все громче тяжелый шлепающий топот прислужника. Из-за поворота короткого бокового коридора показался спасительный красный вентиль люка. Седрик бросился к нему, вцепился в вентиль, чтоб рвануть его, что есть силы, по часовой стрелке, но внезапно непреодолимая сила потащила его назад. Лапища прислужника вцепилась капитану в загривок и неумолимо отдирала его от спасительного красного вентиля. Седрик извернулся, как угорь, оказавшись лицом к прислужнику и что есть силы ударил головой в длинный острый нос своего сородича. Хватка здоровяка на мгновенье ослабла, но стоило Седрику сделать рывок прочь, как тяжелые лапищи вновь уцепились за него и потащили назад. Капитан отчаянно барахтался в железной хватке прислужника, но силы были явно не равны. Еще доля секунды - и ему уже не выбраться из захвата. Отчаянье придало капитану почти ненормальную ловкость и скорость. Он ткнул растопыренной пятерней в глаза противнику, и, выиграв долю секунды, чуть отстранился и крепко пнул верзилу в пах. Прислужник сложился пополам, а капитан, освободившись от захвата, не теряя ни секунды, наконец рванул заветный вентиль и, не глядя, бросился в темноту нижней станции.
Глава 7, Давид
И, похабно подмигнув мне, она скрылась в толкучке своих не менее жирных дегенеративных подружек, хохочущих неподалеку.
- Шевели ногами! - прикрикнул рыб. После этого случая он явно выглядел взбешенным, и мне очень не хотелось злить его еще больше. Поэтому я просто подчинился.
Уже позднее я успел разглядеть болтавшуюся под потолком тяжелую стальную клетку, наполненную рыбами. Они стояли друг к другу вплотную. Выглядели эти рыбы куда более истощенными, нежели их сородичи-прислужники.
Видев это все я смог сделать вывод о кастовости рыбьего общества. Самые сильные - конвоиры. Они же охранники, видимо, наравне с роботами. Все остальные - бесправная масса. Но их объединяет одно - они все рабы. Почему-то меня это не ужасало.
Краем зрения я заметил ажитацию вокруг подвесной клетки. Люди сгрудились вокруг, и с упоением наблюдали, как один из рабов, схватив стальную пику, с ожесточением вонзал ее острие в тела рыб.
Несчастные существа плакали и кричали, просили о пощаде, но их крики только больше возбуждали хохот толпы.
В один момент клетка опустилась, и охранники выволокли из ее нутра одного рыбоподобного страдальца. Тот выглядел настолько истощенным, что ребра просвечивали сквозь толстую серую кожу, а живот казалось прилип к позвоночнику.
Казалось что, он вот-вот упадет и умрет прямо здесь.
Сперва я не понял, в чем дело. Думал, что его просто изобьют или что-то типа того, а затем вновь отправят в клетку.
Но, вопреки моим ожиданиям, дальше произошло нечто поразившее меня до глубины души.
Толпа, озверев, накинулась на несчастного и принялась с ожесточением его избивать.
Люди таскали несчастное создание от одного к другому, под хохот и крики. Так продолжалось сравнительно долго, что-то около минуты.
- Да что вы делаете?! Остановитесь!
- Лежать, банка!
Снова грубый пинок, на сей раз в основание шеи. И я отключился. А когда проснулся, то больше того рыба не увидел. Меня втолкнули в комнату.
И когда я вошел, моему удивлению не было предела. Огромное помещение, освещенное электроприборами до отказу было забито людьми. Они стояли вдоль стен, их было очень много и одеты они были помпезно - все в туниках и тогах (или как там еще это называется?), украшения золотые, камни-самоцветы, и все это так блистает в софитовом свете что аж моим электронным глазам становится больно (или я выдумываю?).
Это кишащее, как рой пчел, людское месиво сливалось в одну большую темно-розово-золотую массу.
Толпа смеялась и шумела, приветствуя меня аплодисментами. Я не мог понять, зачем я здесь? Рыба, приведшая меня, молчаливо встал у входа, сложив на груди мускулистые руки.
А потом зал вдруг замолк, и вошел он. Толстый, рыжебородый тип в пурпурной тряпке. Он молод, но по обрюзгшему лицу его так не скажешь. Он глядел на меня надменно, сквозь плоский изумруд, и я понимаю, что этот любитель излишеств - и есть здесь самый главный.
- Поклонись Божественному, ты, консервная банка! - злобно шипит рыба. Я не успеваю ничего сделать, как электрический разряд впивается мне в бок, и я падаю на колени. Толстяк машет рукой, и зал взрывается криками приветствий. Тут же побегают (или подкатываются?) какие-то две металлические штуковины, и несут ему роскошное кресло на своих руках-манипуляторах. Он садится, и тут же вынимает (откуда только она у него?!) небольшую арфу из складок своего тряпья. Зал замолкает как по команде, и главный начинает дергать струны, при этом что-то выкрикивая дурным голосом.