Под негромкий говор Кати Копита задремала, поэтому вопрос повис без ответа. Девушка укрыла молодую мать и отправилась за водой.

Малыш рос здоровым и спокойным, его мама тоже шла на поправку и уже сама ухаживала за сыном. А Катя всё ещё помогала Копите по хозяйству и становилась всё более похожей на селян. Белое платье пропиталось сажей, как и волосы, и кожа, и девушка стала пёстро-серой. Сажа не отмывалась, несмотря на все старания, и Катя переживала по этому поводу. Даже в доме с больными мором, где она прожила столько же времени, она казалась себе чище.

Но пришла долгожданная пора идти дальше. Катя встряхнула платье, почувствовала привычно-потеплевший браслет, подхватила с крыльца сумку и вышла прощаться. Люди удивились, увидев её в белом — они считали, что платье уже безнадёжно испорчено. Очередное чудо Кати Чистые Руки.

***

Весна просохла дорогами, оделась цветами и зеленью и уступила место лету, жаркому, как и прошлое. Родники, ручьи и колодцы в последние пару дней стали попадаться всё реже и реже, а Солнце палило всё нещаднее. Поэтому, встретив очередной гостевой дом, Катя не раздумывая свернула с дороги. Она тихонько, стараясь не привлекать внимания, зашла в дом, подождала в коридоре, пока глаза обвыкнутся и проскользнула в общий зал. И здесь её ждал сюрприз — посреди просторной комнаты, забитой народом, на столе стоял хмельной Марих. Девушка его узнала больше по приметной лысине, выглядывающей из под вышитой шапочки-подшлемника, чем в лицо, но узнала. А он вертелся, заглядывая в лица стоящих рядом, и не обращал внимание на дверь. Катю заметил только хозяин, мгновенно опознавший белое приметное платье, но девушка замахала «тихо, тихо, всё потом» и прислушалась к речи.

— Так и нашли её, руки в крови, говорит вродь понятно, только чудно как-то. Ну и подобрали мы и её, и парняку того. Рана была — жуть, ну нельзя ж так скверно за ранами следить. Я уж думал до города он того, не жилец. — Постояльцы гостевого дома заворожено ловили каждое слово, не обращая внимания на ухмыляющуюся Катю и тревожно посматривающего хозяина. — Но чуй, парниша жив доехал, а через пару дней и жар с него спал, да и очнулся он. А в городе тем временем что творилось, ой что творилу-у-усь. Сам не видел, за раненым пригляд надобился. Только купец мой, рассказывал, а он сам видал. Так вот деваха та, юродивая, пуганая совсем, от тени шарахается, в сумку свою пустую вцепилась, да такысь и из города пропала. Ой что тогда началось!.. Искали её, искали, пока беспризорок не подсказал, что ушла она. Пока мальца расспрашивали, такысь его мать отыскалась потерянная, весь город неделю вспоминал и плакал! Вот не вру, мужики, сам как их увидал, так слезу пустил. А чудеса-то продолжаются. Ик!.. Ездил с нами приказчик один, у него мал мала по лавкам дома, а как не уйдёт с караваном, то чуть не в убытке воротится. А в этот раз как подчудило ему — принёс товару всего ничего, а распродал, так озолотился. А купчик-то, что Кате сумку проверил, да в её юродивость не поверил, разорился и месяца не прошло. В лавке крыша сгнила, да в дождь и обвалилась, прямо на специи привезённые. А перед этим склад погорел, и купец-то сам там свечку-то позабыл. Вот не вру, мужики! Моментом всего лишился. Приказчиков посылал, сам ехал, а доходу-тысь нету. А раненой тот оклемался, окреп и пошел по своим делам. — Рассказчик обвел лихрадочным пьяным взглядом лица завороженных слушателей, икнул и продолжил уже грустно. — Толькось чудеса-то аукались, да и другие расскасики слышать за год доводилось, но никому повстречаться больше не довелось. И не доведется...

— Почему же? Спасибо, мне было интересно узнать, что тот раненый выжил. Благодаря Вам и выжил, — откликнулась от двери Катя.

Её заметили, а заметив, узнали. Кто-то сразу сообразил, кем может быть девушка с пепельными волосами в белом, её описание уже разнеслось по всем Королевствам. А Марих с трудом собрал пьяные глазки в кучу и свалился со стола.

— Катя, Катя Чистые Руки. Вот я напился, — пробормотал в выжидательной тишине он, и зал взорвался хохотом.

Девушка прошла сквозь расступившуюся толпу и присела рядом с Марихом. Вокруг люди продолжали хихикать над изумлённо хлопающим глазами, стремительно трезвеющим охранником.

— Я рада, что мальчик нашел родителей, и рада, что дела у купцов идут хорошо. Жаль, что одного из них преследуют неудачи. Но я ничего из этого не делала, это просто совпадение, — тихо и устало заметила Катя.

Выпрямилась, улыбнулась всё ещё растерянному Мариху и направилась к хозяйской стойке, чтобы спросить разрешение отдохнуть немного от жары. Хозяин гостевого дома, довольный и предстоящей прибылью, и самим фактом, что к нему зашла юродивая, а значит и боги посмотрели на его жизнь. Ему-то оправдываться было не в чем, он честно выполнял свою работу, доставшуюся от отца и деда, а вот постояльцы уже прятали глаза, прикидывая, как бы рассказать и оправдать свои проступки. Катя понимающе улыбнулась и приняла приглашение пообедать.

Рассказы людей уже почти перестали удивлять, но всё равно иногда девушке было очень трудно сказать «Я услышала», сквозь сдерживаемый смех, или ужас, шевелящий волосы на затылке, или подступающую дурноту. И всё проще было прикусывать язык, удерживаясь от непрошенных советов. Но ей всё равно казалось, что для неё никогда не будет делом привычным больше жалеть о том, что корова пала или лошадь, чем об умершей родами молодой жене, или о подавшемся в солдаты и не вернувшемся сыне. А такие жалобы встречались в каждом пятом селе. Или она не верила, что для неё будут нормальными истории, рассказываемые женщинами за вечерней работой, об очередной глупой соседке, отказавшейся эльфа наедине приветить, и о лечении детей от всего подряд сушеной крапивой по пяткам. Но для жителей этого мира было нормальным многое из того, что у Кати дома попало бы во все новости страны.

Катя ранним-ранним утром попрощалась с гостеприимным хозяином гостевого дома, запомнила напутствия и описания ближайшей дороги. Постояльцы, взбудораженные рассказами Мариха, до самого утра старались получить хоть немного внимания юродивой, чтобы высказаться. И теперь девушка зевала, но шла по дороге вперёд, давая свежему ветерку выветрить рассказанное ей за вечер и ночь, высушить выступающие слёзы, появляющиеся при воспоминании о некоторых из жалоб. Вот один из купцом нудно и подробно рассказывал, какая плохая у него жена, всё сына не родит, и как он её подкармливал отравой, а женщина чахла, но не дохла. Вот другой приказчик стыдливо хвастался, как до отправляющего его купца доходит едва ли половина положенного дохода, да и как он тайком Теням маленькие передачи из города в город доставляет. Третий сознался, что всех дочек купеческих с детьми оставил, и пригрозил на все Королевства прославить, если на него как на отца укажут. В этот раз ей рассказали слишком много грязи.

Она спешила отойти подальше, рассчитывая поспать, когда день разогреется, и избежать новой порции просителей. Ближе к полудню девушка, наконец, вышла к приметной яблоне, сломанной несколько лет назад, но продолжившей жить. Катя свернула с дороги, нашла узкую тропку и вышла по ней к холодному родничку, крошечным водопадиком стекавшему с обросшего мхом камня.

— Мамочка, ты бы знала, как я сейчас сочувствую священникам. Вот ведь каторга, наверное, их работа, — выдохнула Катя, устраиваясь возле родничка, подсказанного хозяином гостиного дома. — Это же сколько у них самообладания... — она зевнула и очень быстро уснула. Ей снилось, что она снова в домике-землянке, согретой жаром печки. А тем временем её пепельные волосы стали ещё светлее, потеряв часть остававшегося цвета.

Выспаться у девушки не получилось — через пару часов она проснулась, повторяя: «Я защищалась, я не виновата».

Отступление третье

Степь, раскинувшаяся перед Эль-Торисом, полыхала красным и синим. Весна всегда укрывала землю пёстрым ковром, здесь таким, а если проехать дальше, то можно встретить желтое, розовое, фиолетовое, нежно-голубое озёра цветов, за которыми почти и не разглядеть зелень травы. Но уже скоро лепестки начнёт срывать ветер и взметать их в воздух пёстрыми тучами. Потом цветы завянут, а ласковая зелень будет медленно выгорать.