И вот сейчас она устроилась между огромными корнями многовекового дерева и отгородилась от ночи и холода своим костерком и кучей веток на его прокорм. Лето закончилось, и если днём ещё стояло хоть какое-то тепло, то ночами холод не давал поспать. Единственное спасение — это найти уголок потеснее, чтобы ветер не забирался под платье, и подкармливать костерок до рассвета.
Но сегодня даже зябкое дыхание грядущих холодов не так пугало, как износившаяся обувь. С тех самых пор, как Катя испытала прелесть стёртых в кровь ног, она со всем возможным вниманием следила, чтобы сапожки не промокали и чтобы портянки не сбивались, на каждом привале наматывала их заново. Но сейчас эльфийская обувка, не рассчитанная на долгие пешие походы, окончательно пришла в негодность: подошва треснула в двух местах на левом сапожке, а на правом протёрлась насквозь.
Костерок продолжал сердито шипеть и плеваться едким дымом, от которого слезились глаза. Но тепла, такого желанного тепла от него почти не было. Огонёк старательно поедал ветку за веткой, упрямо разгоняя темноту, пока не погас в предрассветных сумерках, оставив наконец-то задремавшую девушку без своей защиты.
Но долго поспать не получилось, ещё до появления солнышка, Катя проснулась окончательно замёрзшая. Наскоро приведя себя в порядок, она вернулась на дорогу и быстрыми шагами пошла вперёд — это был самый простой способ согреться.
Через несколько часов пути Катя набрела на гостевой дом, из ворот которого как раз выползала последняя телега купеческого обоза. Люди шумели, спорили, лошадки привычно тянули повозки...
— В какую сторону по дороге город будет, путние люди? — перекричала гомон Катя. Обозники удивлённо замолчали, обернувшись на оклик. — Так далеко ли до города? Вы чего на меня, как на привидение смотрите?
— Ущипни-ка меня. Это же Катя Чистые Руки, — громким шепотом спросил кто-то.
— Да, кажись она. Всё, как люди сказывали. Одна, да в белом эльфьячем платье. Точно она...
— Ну и чего уставились, как кот на колбасу? Да, я Катя.
Через десять минут девушка уже сидела на бортике телеги и терпеливо отвечала на нескончаемый поток вопросов, зная, что скоро расспросы сменятся историями, которые непременно должны услышать боги. Так уже было и в прошлый раз, и в позапрошлый... Сначала, приосанясь, громко будут хвастаться лучшими своими поступками несколько человек, их горячо поддержат одобрительными возгласами и похлопываниями по спине. Потом скромно, робея, будут подходить младшие приказчики, солдатики охраны и возницы со своими такими же робкими историями и мелкими жалобами на несправедливость. А вот когда обоз окончательно успокоится, самые громкие вернутся вновь, уже украдкой и, пряча глаза, будут виниться, следя, чтобы никто больше не услышал.
И в этот раз события шли привычным порядком, на привале только, чтобы проявить дополнительное уважение к юродивой, все вымыли руки перед едой.
Ещё засветло они добрались до города, где их уже встречала восторженная толпа — весть о Кате обогнала медленный обоз и разлетелось внутри высокой крепостной стены. Только радость была не такая, как раньше, как будто с привкусом песка на зубах.
— Катя, Катя Чистые Руки, — слышались восторженные возгласы, когда они проезжали ворота.
— Юродивая. Боги пришли и к нам, — шептались, пока она прощалась с купцами, горожане, но замолкали, встретившись с девушкой взглядом.
И как и в прошлые разы, едва она попрощалась с обозниками и осталась одна, толпа сомкнулась вокруг, а самые предприимчивые уже проталкивались, распихивая локтями всех, в надежде зазвать её к себе. Она не сопротивлялась, просто позволила увлечь себя в ближайший трактир, не переставая с вежливой улыбкой слушать и кивать. Горожане согласились, успокоились и оставили её отдохнуть далеко затемно.
— Хозяюшка, простите, не успела расслышать вашего имени, — робко дёрнула за рукав жену трактирщика Катя. — Что случилось в городе? Мне ведь не всё рассказали.
— Ой, девонька, — женщина всплеснула руками и, воровато оглянувшись на мужа, тоном заядлой сплетницы зашептала: — Мор у нас случился. Заболели-то и бедный люд, и богатеи, но на амулет и толкового лекаря только у богатеньких деньги были. Хорошо хоть город доплатил чуток, чтобы мор не расползся, но заболевшие-то, заболевшие-то так и остались. А коль колдунство ихнее не удержится? Да и людей жалко, их в один дом на окраине отволокли да там и оставили. А среди них такие мастера попали... швея, ей заказы даже эльфы отправляли, три кузнеца, кожевник, пекарь...
Катя слушала, а перед её глазами пролетали лица разбойников, которых мор выгнал на дорогу. Ратира, влезший в долги, Кархи, пошедший убивать и погибший от её руки...
— А вы утром можете отвести меня туда? — закусив губу, попросила девушка. А перебитая хозяйка лишь покачала головой, забыв закрыть рот.
***
Утром, выспавшаяся в тепле и вкусно позавтракавшая, Катя отправилась к дому больных. Решение уже не казалось девушке таким правильным, как накануне, но длинный язык трактирщицы успел растрепать их разговор всем соседкам и торговкам на ближайшем рынке. А раз отступать поздно, можно понадеяться на «колдунство», сдерживающее болезнь.
Люди приветливо кивали ей при встрече и оставались стоять на месте, молча провожая взглядом, выстраиваясь живым коридором прямо до двери длинного приземистого дома. Помешкав немного на крыльце, Катя вошла внутрь.
Здесь пахло прокисшим дачным туалетом, в тяжелом воздухе плыли ленивые пылинки. Из крошечной прихожей можно было пройти только в одном направлении — через приоткрытую дверь, за которой начиналась длинная комната в ширину всего дома. Когда-то здесь, наверное был зал собраний или бальный зал, и от прошлого великолепия ещё сохранился расписной потолок, покрытый неровным слоем многолетней копоти. Но на полу рядами лежали люди, накрывшиеся одеялами, шалями и шубами разом, а между ними, еле держась на ногах, ковылял подросток, разнося воду и поя желающих напиться.
На девушку почти не обратили внимания, лишь несколько лежащих недалеко посмотрели мутным взглядом, вряд ли поняв, кто их навестил. Катя очнулась от нахлынувшего ужаса и, сдерживая тошноту, пошла по рядам. Она опускалась рядом с больными, убирала волосы с их лиц, чувствовала, как их колотит озноб и как сжигает жар. Девушка прошла зал насквозь, заглянула в противоположные двери и не обнаружила там ничего, кроме коридора, в который выходили закрытые двери. В покрывшей пол пыли вглубь дома тянулась тропинка. Воздуха не хватало, начинала кружиться голова. Катя сама не поняла, как смогла выбраться обратно, просто обнаружила себя сидящей на ступеньке злополучного крыльца, жадно глотающей прохладный утренний воздух и бездумно смотрящей вверх.
— Катя, ты их спасёшь? О тебе столько чудес рассказывают... — тихий голос заставил вернуться на землю и посмотреть пустым взглядом в сторону окликнувшей. Говорила немолодая женщина, ссутулившаяся, с обильной сединой в волосах и сеткой морщин на лице. Она замерла, отчаянно надеясь и не смея поверить в чудо.
— Я не врач, — Катя проглотила ком в горле, быстро обернулась на окна залы. «А ведь у них тоже у каждого может быть и свой Ратира, и свой Кархи» пронеслось у неё в голове, пока она молчала. Поэтому после небольшой паузы она с тяжелым вдохом закончила ответ. — Я не врач, но постараюсь облегчить им оставшиеся дни.
— Что тебе для этого надо? — спросил мужчина из толпы.
— Несколько помощников, теплую воду, чистые тряпки, утварь, а там посмотрим, — Катя встала в полный рост и посмотрела по очереди в глаза собравшимся. Люди отводили взгляды, и девушка вернулась в дом.
В этот раз она придержала дыхание, боясь, что снова закружится голова. Девушка решительно вошла в зал и направилась к коридору. Мальчик, разносивший воду, покачнулся и начал падать, когда Катя проходила рядом, и ей пришлось напрячь все силы, чтобы поддерживая его, проводить до стены. Она оставила его там и осмотрела остальную часть дома.