Катя продолжала стоять и смотреть, не зная, куда сделать шаг — вперед или назад.

— Не хочу обманывать. Не хочу... но что мне им сказать? Что сказать, что сделать... — девушка сердито мотнула головой и прислушалась. — Притвориться? А если не поверят, то как я буду выкручиваться? И что я ещё могу сделать, кроме как разыграть юродивую? Ничего.

Крошечный шажок вперёд. Остановка. Широкий шаг назад.

— Да иди оно всё!

И Катя пошла прямо к деревне. Просто кушать всё равно хотелось.

***

Мальчик брёл по рынку, опустив плечи и глядя на пыль и мелкие камешки под ногами. Было как-то необъяснимо грустно, но плакать больше не хотелось. Погруженный в свои мысли, он не сразу заметил, что вокруг творится что-то необычное. Все спрашивали друг у друга что-то, полностью забыв о товарах и покупках. И люди что-то искали, с волнением осматривались вокруг, обменивались друг с другом восторженными фразами. Он осторожно поинтересовался у старушки-торговки, разложившей на низком столике тканые ленты, что случилось.

— Так юродивая в городе, внучек. Только, кажись, на рынке потерялась. Вот и ищем теперь девушку со светлыми волосами и в белом эльфячем платье, — щурясь, проскрипела женщина.

— Нет её на рынке, я её только что к выходу проводил, — удивился мальчик и переменился в лице. — То есть она, Ой боги, а я у неё хлеб выпросил...

— Она тебя хлебом угостила? — оживилась старушка и закричала как могла громко. — Мальчик с юродивой говорил, он с ней хлеб по её воле разделил!

Не прошло и минуты, как беспризорник оказался окруженным жадной толпой. К нему стремились прикоснуться, заглядывали в глаза, засыпали вопросами. И постепенно оттесняли к центру рынка. Всё сказанное им люди передавали друг друга. А вереница желающих в очередной раз спросить «А ты правда с ней говорил? Какая она?» не иссякала, и вдруг одна из подошедших вместо вопроса залилась слезами, оседая на пол:

— Сынок...

— Мама! — мальчишка мгновенно оказался рядом с ней и, обняв женщину, уткнулся лбом в её плечо. — Я так скучал, я так искал...

***

Марих осторожно из ложки поил раненого. Жар, три дня сжигавший парня, внезапно отступил, оставив от себя мокрые простыни и слипшиеся от пота волосы. Рана, сейчас перевязанная со всем тщанием, перестала подкравливать ещё утром, а красное пятно горячки, расползавшееся по телу, стало заметно меньше. И это больше всего удивляло бывалого воина — он потерял не одного друга от таких запущенных ран.

Очередная ложка отвара заставила парня закашляться, и он неожиданно одним судорожным движением перевернулся набок. Когда Марих вновь устроил его на подушке, раненый осматривался вокруг ошалелым взглядом. Вот он нашел глазами лицо сидящего рядом воина и едва слышно прохрипел:

— Я жив?

— Жив, парень, жив, — Марих приподнял его и продолжил деловито поить.

— Как? Где я?

— Сам дивлюсь, рана-то запущена, сильно запущена была. Но за тебя юродивая, видать, не только у купцов просила — и перед богами заступилась. А то как же!

— Юродивых нет.

— Как нет! Ты, парень, только из горячки вышел, вот и не думаешь. Катя есть и она настоящая! — горячо заспорил воин. — Вон в городе день только пробыла, а что потом тут было? Рыночный попрошайка с ней поговорил, а к вечеру уже родителей нашел. А купец, который в Кате усомнился, сейчас ждёт, пока пепел остынет, чай, и лавка и склады погорели от им же уроненной свечки. А наш Залим весточку получил и, как новый медяк сияя, уехал с пустыми телегами. Ну всё, давай, допивай и отдыхай. Залим вернётся, с ним и поговоришь.

Глава 7

Хоть кто-нибудь... Камень ледяной и тёплый, древний, искрошенный временем. Но истертые бесчисленными шагами залы пусты, отполированная бесчисленными ладонями рукоять уже давно заледенела... Пустота... Голод.

***

Эль-Саморен стоял у окна и отрешенно наблюдал, как внизу по двору, по кругу, водили уставшего коня. Он досадливо постукивал пальцами по стене, ловил себя на этом, обрывал ритм, но стоило отвлечься на вид за окном, как пальцы вновь возобновляли своё обличительное дело. Когда воин приехал сюда, желая побыстрее рассказать о поездке, его встретил тихий помощник Яль-Паларана и равнодушно сообщил, что Наставник занят в своём кабинете и его нельзя беспокоить, но Эль-Саморен может пока подождать во дворце, ему выделят необходимое. Вот эльф и ждал в гостиной среди роскошных кресел и ковров, пока ему приготовят комнату.

— Пусть спустятся в гостиную, я подожду, — раздался сердитый голос из коридора, когда открылась дверь.

— Но, Альси-Алирин, все маги заняты.

— Заняты или нет, но я жду. У меня есть немного времени.

Дверь закрылась, Эль-Саморен обернулся поприветствовать вошедшего. Возле входа стоял высокий и статный эльф, пшеничного цвета волосы, видимо, по новой моде, были заплетены в дюжину косичек и собраны в пучок, а кафтан почти скрылся за тяжелой вышивкой шелком и золотом.

— Давно не виделись, Альси-Алирин. Вы не изменились.

— Эль-Саморен, рад вашему возвращению. Вы прибыли на прощание с моей женой? Вот не вовремя это случилось, прямо накануне церемонии смены дома.

— Вы женились? Но разве дом Ла нашел для Вас достойную партию?

— Да, в доме Са ещё три года назад, но переговоры о переходе затянулись. Не будь Яль-Марисен магом... — эльф скривился и сел в кресло. — А теперь, когда до даты церемонии считанные дни, всё отменять.

— Альси-Алирин, — холодно произнёс воин. — Кто, Вы сказали, ваша жена?

— Покойная Яль-Марисен. Ну не вовремя она умерла, сейчас столько приглашений отменять, возвращать подарки... Столько хлопот!

— Яль-Марисен? — Эль-Саморен закипал. — Она согласилась на брак с Вами? И Вы так спокойно говорите о случившемся с ней?

— Она погибла, — пожал плечами Альси-Алирин. — Теперь я вдовец и должен снова начинать переговоры и поиск новой жены.

— И Вы так спокойны? — сжав кулаки, шагнул от окна воин. — Да что Вы...

Эль-Саморен вздернул на ноги своего собеседника, пытаясь подобрать достойные слова и всё ближе подходя к грани, за которой последует удар. Но в этот момент дверь открылась и, испуганно пискнув, девочка-служанка, заикаясь, доложила:

— Господин, мы упаковали вещи. Их погрузят через четверть часа. Ой, — она, забыв прикрыть дверь, развернулась и убежала.

— Эль-Саморен, может, Вы будете вести себя подобающе? — холодно поинтересовался Альси-Алирин, резким движением высвобождая свою одежду. — Или после поражения Вы растеряли все манеры? Не забывайте, кто я!

— Альси-Алирин, Эль-Саморен, что происходит?! — одновременно властно и почтительно потребовал объяснений появившийся в дверях помощник Наставника. — Я шел сообщить Вам, Альси-Алирин, что необходимые бумаги уже были подписаны. Мы сами сообщим королю и пришлём документ, как только его одобрит король, с гонцом. Эль-Саморен! После того, что я увидел, я от имени всех магов отзываю наше приглашение. Вам принесут бумагу и чернила, напишите, что должны сообщить, и убирайтесь.

За магом с громким стуком закрылась дверь, а чуть раньше, ещё пока отчитывали воина, комнату покинул и Альси-Алирин. Эль-Саморен остался в одиночестве. Ему действительно принесли писчие принадлежности и, едва он поставил последнюю точку, выпроводили вон. И только когда с лёгким скрипом затворили ворота, эльф заметил, что трофейный конь остался в конюшне. Стучаться и что-то требовать? Бесполезно, с магами не спорят, а сумка у него с собой.

***

На следующий день Эль-Саморен отправился к штабу и подал прошение о возвращении в армию. Но сразу получил ответ: «Отказать. Зачислить в городскую стражу». Стража. Бывшему армейскому капитану. А что ещё остаётся, когда ты вернулся из плена и повздорил с одним из наследников дома Ла?

В Столичном Доме Стражи, служившем по совместительству и казармой, его встретили вежливым недоумением. Молодые эльфы с ним не были знакомы раньше или видели лишь мельком, а их командирам было просто неловко брать под начало вояку-армейца, не знавшего работы стражи. И Эль-Саморен, протягивая бумаги со своим назначением командиру, выглядящему ровесником «новобранцу», вместо приветствия спросил с кривой усмешкой: