- Четырнадцать мне, - пробормотал Федор. - Через месяц точно четырнадцать будет…

- То-то! Смотри, чтоб в последний раз! Будешь врать - отправлю в хозчасть с Любой кашу варить! Дошло?

- Дошло…

- На том и порешим, - и без всякой видимой связи сказал вдруг: - Сволочь фашист! В твои годы - за партой сидеть, гонять мяч, шахматами увлекаться, стихи сочинять, а ты вот должен… - Он умолк, сердито сдвинув густые черные брови.

- А вы, товарищ комиссар, сочиняли стихи в мои годы?

- Нет, я другим увлекался.

- Шахматами?

- Меньше всего.

- Тогда, значит, футбол.- Федор критически взглянул на впалую грудь и узкие плечи Карпова.

- Нет, голубчик, у меня была другая страсть. В твоем возрасте я решил изучить все европейские языки. Готовил себя к мировой революции. Чтобы объясняться с пролетариями всех стран…

- Неужели изучили? Все? Как есть все языки?

- Нет, конечно. Немецкий знаю хорошо, английский, французский - через пень в колоду. Остальные - просто не знаю, - он взглянул на часы. - Семь уже. К десяти будем на месте. Тронулись!

Они поднялись и тут же услышали в утренней тиши далекий дробный перестук.

- Мотоцикл! - шепотом сказал Карпов, и глаза его округлились. - В кювет! Живо!

Рванув из-за пояса «вальтер», Федор бросился к шоссе и с ходу влетел в кювет.

Треск стремительно приближался.

- Торопится на свою панихиду! - палец Карпова застыл на спусковом крючке кольта. - Без команды не стрелять!

- Есть! - пистолет в руке Федора вздрагивал в такт ударам сердца.

- Поперхнешься, гад! - Карпов нащупал за пазухой «лимонку».

Словно в ответ, ритмичный перестук сменился беспорядочными выхлопами, потом все стихло, наступила тишина.

- Мотор забарахлил… - Карпов напряженно смотрел в сторону, откуда должен был появиться мотоцикл.

Снова раздались выхлопы, и наконец показался немец. Он бежал мелкими шажками, толкая мотоцикл, в надежде, что мотор снова заработает. Должно быть, фашист выбился из сил. Он остановился, вытер рукавом лоб и присел на обочине дороги.

- Возьмем живьем! - Прильнув к земле, Карпов неслышно пополз к фашисту.

Федор, не дыша, полз за комиссаром.

Они были в нескольких шагах от немца, когда тот неторопливо поднялся, подошел к мотоциклу, расстегнул сумку и вытащил из нее гаечный ключ.

- Хенде хох!

Немец вздрогнул, ключ жалобно звякнул об асфальт.

- Хенде хох! - снова раздался приказ.

Фашист, вскинув руки, обернулся. Высокий бородатый партизан целился ему в лоб. Рядом с бородатым стоял мальчишка. Его пистолет был нацелен в живот.

- Обезоружь! - приказал Карпов Федору.

Федор сунул «вальтер» в карман, подошел к фашисту, снял с него автомат и вскинул себе на плечо.

- Вот и я с автоматом! - сказал он.

- Тащи мотоцикл в кусты! Живо! - приказал Карпов по-немецки.

Пленный дрожащими руками ухватился за руль и, не спуская обезумевших глаз с «кольта», потащил мотоцикл в ольшаник.

- Помоги!-бросил Карпов Федору. - Чикаться некогда!

Федор уперся в багажник, толкнул мотоцикл, и вдруг мотор заработал.

- Глуши! - крикнул Карпов.

Немец поспешно выполнил приказ.

- Приехали!-сказал Федор, когда они затащили машину в кусты.

- Повернись спиной! - приказал пленному Карпов.

- Расстреляете? - немца бил озноб, он не мог отвести глаз от пистолета Карпова. - Я - коммунист, а вы… хотите…

- Чего он булькает, товарищ комиссар?

- Старая песня. Фриц в плену сразу становится коммунистом.

- Клянусь! Я - коммунист! Рабочий! Печатник! Давно задумал перейти. Ждал, когда буду на передовой! Чтобы перебежать. К партизанам боялся! Нам говорят - партизаны сразу расстреляют… - Он торопливо выпаливал слова, боясь, что ему не позволят договорить.- Поверьте! Нацистов ненавижу!

Карпов напряженно вслушивался в речь пленного:

- Ты как-то странно говоришь по-немецки. Акцент у тебя какой-то…

- Забыл! Забыл сказать! Я словак! Не немец, нет! Словак! Из Братиславы! Чехословакия! Мобилизованный!

- Ладно! Все равно! Поворачивайся! Руки назад!

Губы пленного посинели, белое, без кровинки, лицо исказила гримаса. На прямых, негнущихся ногах он медленно повернулся спиной к партизанам.

- Чего он кудахтает, товарищ комиссар?

- Потом скажу. А сейчас свяжи ему руки за спину. Потуже!

Федор сдернул со штанов кавказский ремешок и стянул пленному руки.

- Пойдешь впереди, фриц посредине, я - замыкающим. За мотоциклом пришлем ночью…

Они двинулись в глубь леса.

Карпов смотрел в затылок пленного и наливался злобой: «Подстрижен, бандюга! Поди, одеколоном заставил себя брызгать! Завоеватель! Не придется тебе больше стричься-бриться…»

В лесную тишину врезался грохот. По шоссе проходил немецкий танк.

- Давай быстрее! - прикрикнул на пленного Карпов.

Низко опустив голову на тонкой жилистой шее, пленный тяжело переставлял негнущиеся ноги.

- Оглох? Быстрее, говорю!

Пленный обернулся. Веки его были опущены, словно солнечный свет резал ему глаза.

- Я забыл… Сразу не сказал… Испугался… Я могу вам доказать, что я не фашист…

- Хватит болтать! Придем на место, там все скажешь и докажешь! А сейчас - шагай, не задерживай!

Пленный не шевельнулся.

- Я знаю, вы хотите меня расстрелять подальше от шоссе. Чтобы не слышали выстрела. Но все равно… Знайте, в сумке мотоцикла остался пакет. Мне приказано отвезти его в Ряжевск. В гестапо…

- Что же ты молчал, дьявол!? Федор! Вихрем - обратно! Тащи сумку с мотоцикла!

Федор исчез.

«Какой же я болван! - казнил себя Карпов. - Не осмотрел мотоцикл! Не обыскал сумку! Хорош разведчик! Перед мальчишкой стыдно!»

Он присел на пенек, не спуская глаз со словака. Лицо пленного по-прежнему было бледным, испуганным, чуть заметно дергалась нижняя губа. Он стоял, повернув голову в сторону шоссе. «Прислушивается к танкам»,- подумал Карпов.

Точно из-под земли появился запыхавшийся Федор.

- Вот, - он протянул комиссару сумку.

- Садись! - приказал Карпов пленному.

Словак неуклюже - мешали связанные руки - плюхнулся в траву. Федор уселся напротив и снова наставил на него пистолет. Пленный закрыл глаза.

Карпов разорвал конверт, расправил сложенный вдвое лист тонкой, почти папиросной бумаги и прочел:

«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО N АС 635

23 августа 1943 г.

Штурмбаннфюрер Гоц - Гауптштурмфюреру Лангу.

Мною получено Ваше донесение, из которого явствует, что: 1. Двадцать седьмого августа с. г. в Ряжевске, по Мучной улице, в доме N 10 соберется преступная шайка во главе с секретарем так называемого подпольного обкома коммунистов. 2. В вышеуказанном доме находится замаскированный склад взрывчатых веществ. 3. Вам известно местопребывание некоторых членов подпольной банды, в том числе их вожака - секретаря подпольного обкома.

ПРИКАЗЫВАЮ: 1. Чтобы не вызвать у преступников подозрений и никого из них не упустить, никакой предварительной слежки за домом N 10 по Мучной улице с получением сего не вести. 2. По той же причине запрещаю производить какие-либо предварительные аресты среди заговорщиков. 3. Для проведения карательной экспедиции двадцать седьмого августа иметь в готовности двадцать эсэсманов.

Руководить захватом квартиры и всего подпольного обкома буду лично я.

Получение настоящего приказа немедленно подтвердите известным Вам способом.

Начальник СД округа

штурмбаннфюрер Ганс Гоц».

С первых же строк Карпову стало ясно, какой важный документ попал в его руки. «Немедля надо идти в лагерь, решить с командиром, как действовать дальше».

Он еще раз прочел приказ штурмбаннфюрера. Нет, оказывается, все не так просто. Последняя фраза в захваченном документе осложняла и без того нелегкую задачу: «Получение настоящего приказа немедленно подтвердите известным Вам способом». Ясно, если через полтора-два часа начальник ряжевского гестапо не сообщит о получении приказа, Гоц встревожится, сам свяжется с Лангом и сразу выяснит, что никто никакого приказа не передавал. Что предпримет в таком случае Гоц, ответить было нетрудно. Гоц и Ланг поймут, что связной попал в партизанскую засаду и документ оказался в руках партизан. А партизаны, конечно, предупредят обо всем подпольщиков. Значит, гитлеровцы будут вынуждены начать аресты сегодня же и сегодня же захватят склад с оружием и взрывчаткой. Надо немедленно принимать какое-то решение. Сейчас же! Самому!