Он повернулся спиной и уставился во тьму.

— Так совсем неинтересно. Девушка, которую мы ранее недооценивали, и которая заставила нас пересмотреть наше мнение о ней, теперь полностью соответствует нашей изначальной оценке. ...Скукота.

Он начал уходить и его догнал голос из водоёма.

— Братец Мицуаки?

— Чего тебе, Ёнкичи?

— Я тебя ещё увижу, гес?

— Тебе известно это не хуже меня. ...И ещё одно.

На пятом шаге, почти пропав из виду в тёмном лесу, он остановился.

Гадая, в чём дело, Чжао смотрела на него, пока он говорил, не оборачиваясь.

— В качестве 37-й вещи в списке дел перед исчезновением братец Икко помочился с вершины этого водопада, напевая песню.

— Д-да как он мог, гес!!

На плеск разъярённого старика в воде Чжао могла лишь горько рассмеяться.

Мицуаки пропал во тьме, и женщина подняла взгляд к небу.

Однако...

— Я вижу только потолок.

Она находилась внутри зоны отдыха, так что увидела только внутреннюю сторону бетонного потолка.

После самоуничижительного смешка она обессиленно развалилась на сиденье, сделанном из срубленного бревна.

— Леди Чжао?

— Не переживай об этом, Ёнкичи. Я поигралась со свитком Мицуаки, помнишь? Этого хватило, чтобы меня немного утомить.

Чжао подняла правую руку и развернула тело, чтобы спрятать её от обзора с водопада.

Её пальцы слегка заметно дрожали.

...Жалкое зрелище. Мой срок жизни тоже на пределе.

— Эй, Ёнкичи, — позвала она. — Мы теперь действуем без ограничений, да? ...Или до сих пор слишком ограничивали себя?

— Что вы пытаетесь сказать, гес?

Её обречённая улыбка сменилась горькой.

...Даже не думай, что я расскажу тебе, к чему это всё, коль ты спрашиваешь вот так.

Горькая улыбка укрепилась.

— То, чего ты не поймёшь, Ёнкичи. Если б только я наделила твой мозг силой твоего Великого Мудреца.

— ...

Чжао задумалась о прошлом. Она задумалась о том давнем-предавнем времени, когда создала их в 7-м Гире.

Это было весело, но женщина и помыслить не могла о таком конце.

Ей казалось, что она знала и понимала мир, но...

...Можно мне сказать в своё оправдание, что я была молодой и глупой?

— Ёнкичи, быть может, ты больше всех похож на меня.

— ...

— Твоя рана почти затянулась, не так ли? Так отправляйся туда, где, по-твоему, интереснее всего.

— Нет, она ещё не затянулась.

— А куда делось "гес"?

— О-она ещё не затянулась, гес. Мне нужно отдохнуть ещё чуть-чуть, гес.

— Ясно, — сказала Чжао, кивая.

Она мягко повернула тело на длинном сиденье.

Её подвижный взгляд выглянул за пределы зоны отдыха.

Она увидела лишь тёмную ночь, но...

...Прямо сейчас эту тьму наблюдают все. Она обволакивает их, без их на то ведома.

— Чем вы занимаетесь и что предпримете?

...Икко, Ницзун, Мицуаки и Ёнкичи.

Её мысли в сердце не перешли в слова, но вместо них она произнесла нечто другое.

— Синдзё, Казами, Хиба, Саяма и остальные.

Небо почернело, но звёзды сияли так ярко, что на землю отбрасывались тени и возникали области темнее остальных.

Одна из таких располагалась на восточном склоне рядом с горой Кумотори, высочайшим пиком Токио.

Большое пространство земли образовалось выемкой на холме, а его утёс отбрасывал на землю тень.

Однако в той большой тени существовал одинокий огонёк.

Слабое свечение лампы дневного света исходило от заброшенного дома на дне теней.

Это был старый дом японского стиля с сараем со вкопанными стенами к северо-востоку.

В крыше зияла дыра, а деревянные стены выгорели под солнцем до серости.

Раздвижная дверь юго-восточного входа лежала сгнившей на земле, но на потускневшей табличке значилось "Кинугаса".

За дверным проёмом виднелся грязный пол и ручной насос для питьевой воды слева.

В доме было три комнаты: спальня с осевшим камином, прихожая с треснувшим полом и туалет. Комнаты разделялись раздвижными ширмами, пожелтевшими от времени и теми, в которых не осталось бумаги.

Все помещения выгорели, но спальню начал заполнять свет.

Белая лампа на полу освещала цвет плоти и другие краски, напечатанные на бумаге.

Это плакат.

И прямо перед ним раздавался голос:

— Хе-хе-хе. Незачем себя сдерживать, Синдзё-кун.

Говорил парень и, мурлыкая себе под нос, вешал большой плакат размера В2 на одну из ширм.

На его плечо был накинут пиджак, где внутренней стороне ворота вышили имя "Саяма".

Он находился в процессе развешивания четвёртого плаката.

Постер в его руках отображал девушку в бежевом платье. Она стояла под летним солнцем и, должно быть, раскручивалась на ветру, потому что её тёмные волосы мягко танцевали за спиной.

Увидев улыбку на её лице, Саяма многозначительно кивнул.

— Вот что значит Синдзё-кун. Можно, считай, забыть о мрачности этой комнаты.

В попытке заглянуть Синдзё под юбку он повернул плакат горизонтально.

— Нет, полагаю, это не сработает. Но какова же Синдзё-кун, что побудила меня на такое... Не это ли зовут очаровисткой?

Он прилепил этот плакат рядом с другими в школьной форме, пижаме и купальнике, уже висящими на стене.

...Великолепно.

Но в то же время парень кое-что приметил. Его глаза остановились на уголке плаката, который он только что повесил.

— Только не это. Уголок согнулся на пять миллиметров! И после того, как я так рьяно старался их не гнуть! ...Какая жалость. Я должен подвергнуть себя суровому взысканию. Я должен потребовать извинений. Я прошу прощения! ...Хорошо. Но что бы подумала Синдзё-кун, скажи я ей, что я согнул уголок постера, сделанного из тайной фотографии её?

Парень вздохнул, приложил руку ко лбу и представил, как она его отчитывает.

По прошествии ровно одной минуты его видение завершилось.

— Получать нагоняй не менее прелестно. ...Следовало, чтоб она меня ещё и ударила?!

Звук своего голоса, орущего в доме, привёл его в чувство.

— Хм.

Он скрестил руки на груди перед четырьмя плакатами и озадаченно наклонил голову.

— Не знаю, что и сказать. Сегодня я, похоже, немного не в себе. Я всегда таким был, или это симптомы нехватки Синдзё-кун? Нет... ранее я выпил тот чудотворно присыпанный Эрокругличный Чай, так что первого быть не может. В таком случае...

...Всё дело во вчерашних таблетках?

Их передала ему Рёко, но почему он выпил их сам?

— Должно быть, чтобы защитить Синдзё-кун от себя, когда я пытался дать их ей.

...Понятно. Выходит, моё воодушевление на совести таблеток.

С лекарствами не потягаться, так что мне остаётся лишь продолжать в том же духе, — заключил он.

Затем Саяма вспомнил о своём деле.

— О нет. Я совсем забыл!.. Я должен повесить постер в полный рост.

Он развернул плакат с изображением голой Синдзё, повёрнутой спиной, с большой общественной баней на фоне.

Он глянул на лицо девушки, что пыталась решить, какой душ использовать.

— Согласно инструкциям, твоя мать не заметит, если повесить его на дверь со своей стороны, но это не важно, поскольку он для моего личного пользования.

Пока что Саяма повесил его на раздвижную ширму в следующую комнату.

— Хорошо, — пробормотал он и следом отодвинул ширму.

Следующая комната имела выстланный татами пол, но его теперь не было.

Он рухнул, оставив на своём месте огромную дыру.

— Эта комната никак не изменилась.

Парень находился в заброшенном доме.

Саяма посмотрел на упавшие и потемневшие татами под полом и поднял взгляд.

Он увидел тёмное небо через дыру в потолке.