— Да, да, — говорит он. — Дайте мне все обдумать. Револьвер?

— Он будет в своей коробке, на этажерке. Не думаешь же ты, что я его оставлю?

— Почему грабители убегут, ничего на взяв?

— Потому что они увидят тебя у телефона и поймут, что ты вызвал полицию. К тому же, что тебе до этого, пусть полиция делает выводы.

— Хорошо. Я согласен. Но не будет ли более правдоподобнее, если они убегут без выстрелов?

— Конечно. Именно этого Дрё и не поймет. Подумай… Выстрелы — это связь между самоубийством Фромана и попыткой взлома. А знаешь, что он подумает? Он решит, что это — промышленный шпионаж. Ты молчок, конечно. Но перед Изой не отрицай. Поверь мне. Ты станешь ее самой большой любовью… Еще возражения?

— Что я скажу комиссару? Нужно, чтобы я казался испуганным.

— Конечно… Может быть, не испуганным, но очень взволнованным. Это легко. Вспомни, как ты обманул типа из службы доверия. Ты — хороший актер, когда захочешь. Не забудь, что я выстрелю в тот момент, когда ты будешь звонить. Дрё услышит выстрелы, и этого будет достаточно, чтобы убедить его.

— Итак, все будет так же, как с дядей.

— Почти.

Он вытирает лоб и глаза носовым платком. От страха он покрылся испариной. Он переживает сцену. Слышит выстрелы. И в то же время он чувствует, что, возможно, не осмелится… Один раз он сумел, второй раз вряд ли. Он прикидывает и пытается найти путь к отступлению.

— Немного грубо, вы не находите?

— Промышленный шпионаж на цементном заводе… Если бы еще мы работали в области электроники.

Я отметаю возражения широким взмахом руки.

— Какая разница. Дрё пусть думает, что хочет. Первое: он своими собственными ушами услышит выстрелы. Второе: он увидит, что ставень взломан. Третье: он найдет две пули в переплете окна, позади письменного стола. Вывод: ты чудом уцелел. Что тебя беспокоит?

— Ничего… Ничего.

— Ты боишься скандала, признайся.

— Моя мать так слаба.

— Хорошо, давай оставим нашу затею.

— Нет. И речи быть не может.

Он задумчиво смотрит меня.

— Ты хочешь быть уверенным в Изе, не так ли?

— Ну, да. Конечно. Кто мне гарантирует, что?..

— Если б ты не перебивал все время… ты хорошо знаешь, что я все предусмотрел. Давай повторим. Тебе угрожают. Ты не можешь рассчитывать на полицию. Рядом с тобой женщина, которая боится за тебя. Естественно, влюбленный мужчина, который опасается худшего… Что сделает? Поступок поистине бескорыстный… ну? Так что же?

— Нет, — жалобно отвечает Шамбон.

— Давай! Еще одно усилие. Если он готов отдать свою жизнь, разве он не согласится отдать и?..

— Состояние?

— Да, состояние. Туго ты соображаешь.

— Завещание?

Я дружески пожимаю его колено.

— Конечно, завещание. Заметь, только для проформы! Но когда Иза узнает, что ты для нее сделал… Щедрость всегда вызывает благодарность и любовь… Ты откроешь ей свои объятия… Нет? Еще что-нибудь не так?.. Слово «завещание» тебя пугает.

Он делает нетерпеливое движение.

— Вы все выдумываете… А это не так просто.

Каков! Маленький негодяй! Он почувствовал, что трогают его кошелек. Пока все понарошку, он согласен. Анонимные письма — прекрасно! Кольцо — это игра! Но как только надо подписать обязательство, сталкиваешься с действительностью. Удерживая равновесие, он, словно боязливый купальщик, пробует воду ногой.

— Вы не знаете мсье Бертайона, — продолжает Шамбон. — Когда он…

Я резко перебиваю его.

— Ты знаешь, что я сказал. Завещание — это лучше всего. Но тебя никто не заставляет.

— С чего мне начать?

— С документов, которые ты принесешь с завода. Неделю на подготовку. Еще есть время, предупреди Жермена, чтобы не удивлялся, увидев свет в кабинете в поздний час. Велишь ему отправляться спать. Естественно, ты окружишь Изу вниманием и не будешь вести себя как дурак со своей матерью.

Он вздрагивает. Я хочу привести его в замешательство грубостями, которые повысят мой авторитет. И добавляю:

— Сделаем все в субботу вечером, как с дядей. Самый лучший вариант. Дрё будет наверняка дома. Отрепетируем. Но знаешь, будет намного легче, чем в прошлый раз.

Он жмет мне руку. Своим дурацким «чао» он дает понять, что входит в игру. В нем есть все, что я ненавижу больше всего на свете.

Наконец я один. Мне звонит Иза. Я ей говорю, что у меня болит голова, но все хорошо. Что касается моей задумки с завещанием… Нет. Это — явный перебор.

Я изучаю еще раз свое хитрое сооружение. Оно прочное. Насчет самоубийства отработано на славу. Можно изощряться, утверждать, что все странно в этом деле, и даже вообразить, что был разыгран спектакль, но факты налицо. К тому же Дрё, а ведь он неглуп, и тот смирился. История с анонимными письмами выдерживает критику. Я бы даже сказал, что они подкрепляют версию о самоубийстве. После смерти Шамбона начнутся предположения, гипотезы, вообще шумиха. С этим я ничего не могу поделать. Но установят, что ставень и дверь балкона взломаны, а Шамбона убили. В таких делах главное — факты. А они выстраиваются в строгий логический ряд.

Уже поздно. Приму снотворное. Через минуту я вновь увижу, что устремляюсь вперед к трамплину и рассекаю пространство. Бедный я, бедный!

На следующий день я раздобыл костыльную лапу. В доме достаточно инструментов. Потом на минутку зашла Иза. Она очень красивая. Она немного волнуется, потому что чувствует, что я что-то от нее скрываю.

— Скорее бы все кончилось, — замечает она. — Ты выглядишь очень усталым.

Я беру ее за правую руку и приподнимаю.

— Кольцо?.. Ты должна носить его. Я знаю, что это тебе противно. Мне тоже. Но ты же знаешь Шамбона, он любит крайности. Все или ничего. Его все время мучит потребность исповедоваться. То — чтобы похвастаться, то — чтобы повиниться. Веди себя с ним осторожно… И положись на меня. Ладно?

Она прижимается ко мне головой, и мы надолго замираем. После ее ухода мне остается аромат ее духов, запах ее кожи, ее тень, чтобы поддерживать мои мечты. Я надолго погружаюсь в свой воображаемый мир. Когда все будет кончено, мы найдем другой дом, настоящий, теплый и уютный. С Колиньером покончено навсегда. Он слишком велик. В нем слишком много плохих воспоминаний. Может быть, тогда я смирюсь и попробую стать «как все», обычным инвалидом, на которого никто не обращает внимания. Подождав, я проезжаю в кабинет Фромана. Жермен пришел проветрить комнату. Дверь в сад открыта. Я изучаю ставни. Вечером их закрывают на засов, обычная деревенская система, малоэффективная. Достаточно просунуть тонкую металлическую пластинку под оконную задвижку и сильно нажать… Дерево треснет, шпингалет вылетит. Дальше нужно разбить стекло, и ты на месте. Дело нескольких минут. Но шума — много. Это обстоятельство меня порадовало. Дрё услышит все. Я войду на костылях через парк. К себе вернусь через коридор, так быстрее. Мое второе безупречное преступление. Мой последний трюк. Нужно только подготовить Шамбона.

Мы начинаем в тот же вечер, в кабинете Фромана, когда все улеглись спать. Он внимательно слушает, немного волнуясь. Он все время чешется и вертится.

— Мне не нужно столько раз тебе повторять, — говорю я. — Я постучу в окно, и ты позвонишь комиссару. Это должно произойти одновременно. Если вдруг его не будет, ты положишь трубку. Я услышу и уйду. Перенесем на следующий день. Теперь послушай меня. Я не кричу. Я взволнован. Говорю быстро, нескладно… «Господин комиссар… Говорит Шамбон… из Колиньера. Слышите?.. Их, должно быть, много… Они в парке… Они взламывают дверь… Приезжайте немедленно… Мне нечем защищаться…» В этом месте ты переведешь дыхание… Дрё воспользуется этим, чтобы заговорить… Сделаешь вид, что ничего не понимаешь, так как очень испуган. Будешь все время повторять: «Что?.. Что?..» А потом начнешь умолять: «Сделайте же что-нибудь… меня хотят убить…» Я разобью окно и два раза выстрелю в стену… Ты выронишь трубку, как бы теряя сознание или от сильного волнения не можешь продолжать говорить… Дрё будет уже в пути. Ты подождешь. Все — просто.