Одним из создателей жанра макам арабская традиция считает аль–Хамазани (969–1008), но свою окончательную форму жанр обрел в творчестве аль–Харири (1054–1122). Аль–Харири родился близ Басры в семье богатого землевладельца, получил великолепное, по понятиям того времени, филологическое образование, пользовался покровительством самых высокопоставленных лиц и даже одно время был весьма высокопоставленным чиновником. Любитель и знаток тонкостей арабского литературного языка, аль–Харири сочинил 50 макам, написанных вычурной прозой и изобилующих такими сложными филологическими ухищрениями, что даже образованные арабы в средние века не всегда понимали их без комментариев.

Повествование в макамах ведется от имени купца, у аль–Харири некоего аль–Хариса ибн Хаммама, странствующего из города в город и неизменно оказывающегося свидетелем очередной проделки главного героя, Абу Зайда. который появляется в разных местах всегда в новом виде, совершает какую–либо хитрость, дабы выманить у наивных людей небольшую сумму денег, необходимую ему для пропитания и для переезда в новое место. Абу Зайд — ловкий плут, сочетающий в себе хитрость и доброту, беззастенчивость и великодушие. Иногда свой замечательный ораторский талант и поэтические способности он использует не только в корыстных целях, но и для защиты бедного, несправедливо обиженного человека, чем напоминает традиционных фольклорных героев Джоху или Насреддина. Повествуя об удивительных способностях героя увлекать слушателей своим красноречием, аль–Харири тем самым получает повод продемонстрировать собственное стилистическое искусство.

Настоящая публикация включает перевод трех макам аль–Харири, выполненный в первой половине XIX века тремя русскими востоковедами — Н. Г. Коноплевым (ок. 1800–1855 гг.), И. Н. Холмогоровым (1818–1891) и Д. П. Ознобишиным (1804–1877).

Ученик известного востоковеда профессора Московского университета А. В. Болдырева (1780–1842), учившийся также и у известного писателя и арабиста О. И. Сенковского (Барона Брамбеуса; 1800–1858), Н. Г. Коноплев преподавал в Московском университете арабский и персидский языки, а также занимался и языком турецким. Кроме интересной статьи, опубликованной им в трудах Московского университета «О духе, богатстве языка и поэзии арабов», им был издан ряд переводов с арабского и персидского языков в различных журналах («Вестник Европы», «Телескоп» и др.).

Большую известность, и не только среди специалистов, получил И. Н. Холмогоров. Питомец Казанского университета, он преподавал персидский и арабский языки и занимался переводами главным образом с персидского, в частности, он перевел знаменитый «Гюлистан» Саади, которому была посвящена и его диссертация. Кроме того, он оставил после себя очерк истории арабской литературы, помещенный во «Всеобщей истории литературы», выходивший под редакцией Корша и Кирпичникова (1882 г.).

Переводчиком третьей маканы, укрывшимся под инициалом «Д», был, по–видимому, ученик А. В. Болдырева — Д. П. Ознобишин, имевший обыкновение сокращать свой постоянный псевдоним «Делибюрадер» (по–персидски: «сорвиголова») до первой буквы. Литературно одаренный человек, Д. П. Ознобишин, кроме многочисленных переводов с арабского и персидского, писал также статьи литературно–критического характера.

Каждый из предлагаемых читателю переводов имеет «свое лицо». «Динарийская макама» (в переводе «Золотая монета») переведена рифмованной прозой, а содержащиеся в ней поэтические куски — стихами, «Баркаидская макама» и «Александрийская макама» — свободной прозой. Поскольку каждый из переводов представляет интерес в качестве образца литературной деятельности русских востоковедов XIX века, они печатаются без каких–либо существенных изменений, уточнено лишь написание собственных имен в соответствии с современными правилами и даны некоторые дополнительные комментарии к текстам.

И. Фильштинский

Харис ибн Хаммам рассказывал:

«Случилось мне быть в один из прошедших дней в собрании веселых людей, где господствовала общежительность и снисходительность и изгнана была споров нерассудительность. Между тем как мы нитью слов, кто как мог, забавлялись и в волнении мнений занимались повестями, новостями и стихами, вошел человек в одежде убогий и, судя по походке, хромоногий, который ногу как бы волочил за собою, ступал одной лишь ногою и на палку опирался рукою. Он сказал: «О вы, драгоценные камни святыни, утешительный свет милостыни! Пусть всегда встречает вас день средь наслажденья и уходит, не оставляя огорченья! Да радостно разбудит вас денница, и да утреннее питье усладит гортань любимца! Вы видите человека перед собою, который всем был наделен судьбою, у которого был дом, двор, застольники и яства, пастухи и паства, одежда и одеваемые, награда и награждаемые, питье и утоляемые, поля и рощи, пиры и гости. Но вихри» бедствий вдруг поднялся, червь зависти подкопался, быстро вторглось злополучье за порог благополучья. Все на дворе моем пусто стало, стадо мое пало и пропало, колодцы мои заглохли, деревья засохли, в пыли постеля моя брошена, борода моя всклочена, мои невольники стали роптать, собаки рычать. Конский топот в конюшнях не слышен, дым от огня в зале не виден — так, что и завистник мой начал сетовать со мной, и радующийся бедству, увидев мое, предался бегству. В когтях безнадежности, средь плача бедности, мне стала туфлей на ноге мозоль, а пищей грусть и боль. Я крепко затянул тело, чтобы пламя голода в нем вновь не возгорело. Исчезли в нас гордости внушения, и мы начали жить среди унижения. Теперь не гоним коня рукой, ходим по терниям босой ногой. Нам смерть лишь прибежище, утешение, мы ропщем лишь на судьбы замедление. Может быть, здесь есть кто добросовестливый, доброподатливый, к людям приветливый, который подкрепит безнадежного, сил лишенного, прольет каплю щедрости на изможденного. Клянуся тем, кто от Кайлы³ меня извел на свет, кто бедность мне в удел дает! Мне даже в ночь нигде приюта нет».

Харис ибн Хаммам сказал:

«Чтоб успокоить его жалкую бедность и на опыте видеть слов его верность, остроумия безмерность, вынул я золотую монету, и сказал: «Получишь эту, когда похвалу ей нам скажешь стихами», — и покатились вдруг из уст его перлы рядами:

Когда он к концу был уже близко, то за подачей нагнулся низко, протянул руку смело и воскликнул: «Взявшись, кончи дело; без дождя и облако б не гремело». Тогда я динар ему дал. «Употребляй его в пользу», — сказал. Он сунул его к себе в рот, промолвив: «Мне Бог его сбережет!» Потом пошел он, шатаясь ногами, осыпая нас похвалами и превознося над облаками. Но сладость его сочиненья, исполненного вдохновенья, довела меня до такого упоенья, что я, не жалея иждивенья, вынул из кармана другую монету, восклицая: «Получишь и эту, — когда вместо стихов ей в хваленье ты скажешь стихи в поношенье». И снова — откуда что взялося — красноречье рекой полилося: