— Так в чём проблема?

— Я не могу отдать ему себя.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не могу быть той, кем хочу быть с ним. Не могу дать ему всего. Я всё ещё сломлена, и мне нужно собрать себя по кусочкам. Если я отдам ему себя, то хочу при этом быть цельной. Не могу быть лишь половиной того человека, которым хочу стать.

Он съезжает на обочину и глушит двигатель.

А потом смотрит на меня.

Кажется, это длится целую вечность.

— Мне жаль, Микки, — говорит Логан. Я опускаю взгляд, потому что мне тоже. Чертовски жаль.

— Мне жаль, но, думаю, ты ошибаешься, — продолжает он.

Мои глаза устремляются к нему.

— Джейк видел тебя в худший период твоей жизни. Он был рядом, когда твоя жизнь круто изменилась, когда тебе разбили сердце. И был с тобой, помогая собирать его по кусочкам. Он всё это видел, Микки. Видел твои худшие моменты и всё равно в тебя влюбился. По-настоящему и на всю жизнь. И мне жаль, потому что я считаю, ты не права. Может, тебе нужно быть цельной, а может, и нет. Может, это он. Может, он и есть недостающая часть тебя.

Глава 48 

Микайла

Когда мы возвращаемся домой, пикап Джейка уже стоит на подъездной дорожке.

Я неуклюже пытаюсь открыть дверь и выбраться наружу ещё до того, как машина полностью останавливается. Спешу открыть входную дверь, потому что мне очень-очень нужно его увидеть. Нужно сказать ему, что я его люблю, и хочу быть с ним. Действительно быть с ним.

— Джейк! — зову я.

— Я здесь!

— Где? — Я останавливаюсь у входной двери, пытаясь по голосу понять, где он.

— Здесь!

Я прохожу через холл и заглядываю в кабинет, но его там нет, потом захожу в свою комнату.

Он там.

И у меня темнеет перед глазами.

Люди используют слова «разбитое сердце» как образное выражение. Но правда в том, что такое на самом деле возможно. Потому что именно это я чувствую. Ощущаю с каждой новой волной мучительной боли. Кажется, будто я умерла.

Но нет. Я всё ещё дышу.

Те несколько секунд, что я стояла на пороге своей комнаты, казались мне чёртовой вечностью.

Но я не умерла. Просто не открывала глаза. Потому что когда это произойдёт, я увижу то, что ни за что в жизни не хочу видеть.

Делаю два глубоких вдоха и выдоха, а потом мысленно считаю до десяти.

Когда открываю глаза, вижу свою комнату.

Кровать не заправлена, мой плед и детское одеяло исчезли. По всей комнате стоят картонные коробки, некоторые из них пустые, в других лежат мои вещи.

Джейк открыл мой шкаф и складывает одежду в одну из коробок.

Это конец.

Он хочет, чтобы я уехала.

Исчезла.

Из его дома и из его жизни.

Между нами всё кончено.

У меня подкашиваются ноги, и из последних сил я присаживаюсь на край кровати.

Я не смотрю на него. Не могу себя заставить.

Сижу и плачу. Беззвучно. Голова опущена. Руки сжимают край матраца. Плечи сгорблены.

Я не в силах поднять на него взгляд.

Слышу, как он упаковывает остальные мои вещи, мою жизнь. Всё, что у меня осталось в этом мире, сложено в несколько коробок.

И я плачу.

Джейк снова и снова заходит в комнату. Забирая коробки и унося их с собой.

А я плачу.

Потому что мне больше ничего не остаётся. Когда твоё сердце разбивается, и ты теряешь абсолютно всё, что тебе дорого в этой жизни, остаётся только плакать.

Я не издаю стоны.

Не всхлипываю.

Просто сижу в тишине и позволяю слезам стекать по щекам.

В моей голове, словно чёртовое кино, проигрывается всё, о чём я когда-либо сожалела.

Каждый момент, когда мне стоило обо всём ему рассказать. Что он тот самый. Мой прекрасный Принц. Мой рыцарь на белом коне. Моё счастливое будущее. Да, чёрт возьми, моё всё.

А потом я ощущаю его, что он стоит передо мной, но до безумия боюсь открыть глаза.

Его руки мягко касаются моих, побуждая обнять его за шею.

И я знаю, что это. Чертовски грустное прощание, которое я не смогу пережить. Так что я просто не реагирую.

Но затем его руки опускаются на мои бёдра, и он поднимает меня, а я сильнее обнимаю его за шею, машинально обвивая ногами его талию.

И Джейк несёт меня, одной рукой поддерживая мою спину, а другой — затылок, как будто я ребёнок. Но так и есть. Я чёртов ребёнок, и мне очень-очень нужны мои мама и папа.

Я прижимаюсь к нему так сильно, как будто хочу залезть на него и больше никогда-никогда не отпускать, потому что это правда. В смысле, я не хочу его отпускать.

Внезапно чувствую, что лежу на чём-то мягком и укрыта чем-то тёплым, и всё это кажется очень знакомым, хотя точно сказать не могу. Но я по-прежнему не хочу открывать глаза и смотреть в лицо реальности.

В следующую секунду я лежу на боку, а он передо мной. Его руки обнимают меня так крепко, что трудно дышать. Но я всё равно делаю вдох, потому что хочу ощущать себя живой. За те несколько последних мгновений, пока мы вместе, я хочу запомнить каждую его чёрточку. Поэтому открываю глаза и вижу его.

Мы лежим в его постели.

Укрытые моим пледом.

В окружении коробок с моими вещами.

Поцелуями он осушает слёзы, текущие по моему лицу. А потом смотрит на меня, как будто впервые в жизни.

Его губы касаются моих, и мои глаза закрываются от уносящих крышу ощущений. Сначала он не шевелится, и мы замираем так, ожидая, когда искры первого прикосновения рассеются. Но спустя несколько секунд он приоткрывает рот, и наши губы начинают свой танец. Это чертовски идеальная симфония. Его руки обнимают меня, а мои сжимают его рубашку, и когда он языком проводит по моим губам, из меня вырывается стон удовольствия.

Когда наши языки соприкасаются в первый раз, перед глазами всё становится белым. И я знаю, что это. Я понимаю. Мама была чертовски права, когда рассказывала об этом моменте.

Мы прижимаемся друг к другу и целуемся, губами и языками, так страстно, что не уверена, дышим ли мы на самом деле.

Джейк Эндрюс ошибался. Так сильно ошибался. Ему не нужно было делать меня своей. Я принадлежала ему уже тогда, когда он попросил меня переехать к нему. Когда держал меня за руку во время похорон. Когда мне некуда было идти, и он привёл меня в свой дом. Я принадлежала ему, когда он обнимал меня, пока я плакала в машине скорой помощи. Когда придавал мне сил, которых мне так не хватало. Я принадлежала ему в тот момент, когда он откашлялся, а я подняла на него глаза, полные слёз, в узком коридоре прямо напротив туалета в том ресторане.

И я это знала. Знала, когда мы были в «Уолмарте», и я завязывала ему галстук, в ту самую секунду я поняла, что то внезапное и сильное чувство означало, что передо мной моя судьба.

Мы целуемся так долго, что губы начинают болеть. И когда наконец останавливаемся, смотрим друг другу в глаза.

Разговаривая без слов.

Но кое-что всё-таки нужно сказать, потому что я не хочу больше ни дня держать его в неведении.

— Джейк, я намного больше, чем очень сильно люблю тебя.

И он снова целует меня, но на этот раз всё по-другому. Менее нежно и более страстно.

Он проталкивает язык ещё глубже, а сам оказывается на мне, удерживая свой вес на руках.

Его поцелуи такие жадные, что я почти забываю, что это наш первый раз. Нижней частью тела Джейк прижимается ко мне, и в меня упирается его эрекция.

Он прокладывает дорожку из поцелуев от моего рта вдоль челюсти, а потом ниже по шее, приближаясь к груди.

Я пытаюсь снять с него рубашку, потому что хочу ощущать его всего, целиком. Он садится и освобождается от своей рубашки, а потом повторяет то же самое с моей.

— Я безумно тебя хочу, — шепчет Джейк, уткнувшись в мою шею.

— Я вся твоя, — отвечаю ему. Потому что это чистая правда.