— Джейк…

— Нет, Кайла. Я знаю, ты наивна в таких вещах, но он и правда… а я… в смысле, ты…

— Джейк, прекрати. Я не собираюсь этого делать. Я бы не стала. Зная, что ты чувствуешь, я бы так с тобой не поступила. Я уважаю твои чувства и никогда не сделала бы то, что заставило бы тебя сомневаться во мне.

Я беру её руку в свою и целую ладонь.

Я никогда не пойму, как какой-то мудак мог обладать ею и при этом относиться к ней по-свински. Я буду самым счастливым в мире придурком, когда она наконец позволит мне её любить. 

Глава 42 

Джейк

Я открываю входную дверь и вижу её, сидящую за обеденным столом, а перед ней — обувную коробку, кучу журналов и всякие приспособления для хэнд-мэйда.

— Чем это ты занимаешься? Декупажем?

Она изумлённо смотрит на меня и начинает смеяться.

— А что такого? — говорю я. — У мамы был период увлечения хэнд-мэйдом, когда она была беременна Джу-Джу. А если серьёзно, что ты делаешь?

Я бросаю свою спортивную сумку у двери и иду к ней.

Перед ней лежит стопка подростковых журналов о поп-звёздах, и она вырезает из них картинки: Джастина Бибера и «Ван Дирекшен», чуваков из фильмов про вампиров и того, где дети убивают друг друга.

Я долго-долго изучаю её, а Кайла просто смотрит на меня.

— Ты ведь не собираешься стать сумасшедшей фанаткой, как Хайди, правда? — спрашиваю я на полном серьёзе.

Она смеётся.

Я иду к холодильнику, достаю бутылку воды и возвращаюсь к ней. Сажусь на соседний стул, а она встаёт и устраивается у меня на коленях.

Мы ни разу не обсуждали то, что произошло на вечеринке, устроенной братством Логана. Мы не делали никаких официальных заявлений и до сих пор ни разу не целовались. И эта ситуация с поцелуями медленно сводит меня с ума. Всё остальное меня особо не волнует. Мы каждую ночь спим в одной постели, и мы больше чем очень нравимся друг другу, и пока мне этого достаточно, но только пока. Очень скоро нам всё-таки придётся об этом поговорить.

Я кладу руки на её талию, в то время как она обнимает меня за шею, и целую её в висок.

— Какие у тебя планы на завтра? — спрашивает Кайла шёпотом.

— Провести день с тобой?

Она улыбается, но улыбка не затрагивает глаза.

— Что такое, Кайла? Что-то случилось?

Она слезает с меня и садится обратно на свой стул. Берёт в руки ножницы и начинает снова резать журналы. Она молчит, и я не настаиваю. Потому что знаю эту её черту. Кайла набирается смелости, чтобы всё рассказать. Так что я просто жду.

— Завтра день рождения Эмили, — тихо произносит она, затем кладёт ножницы и поднимает взгляд на меня, в её глазах стоят слёзы.

Вот чёрт.

Я пододвигаю её стул к себе, потом поднимаю её и заключаю в объятия.

— У нас было что-то типа семейной традиции. Каждый год второго января мы садились и делали такие коробки. — Она указывает на обувную коробку. — Мы опускали туда картинки, напоминающие о том, что было в этом году. Например, что нам нравилось в тот момент — парни, фильмы, песни, да что угодно. Делали отверстие в крышке, получалось что-то вроде почтового ящика, и ставили его в кладовке на кухне. Как только кто-то делал что-то запоминающееся, мы писали об этом на листочке и опускали его в коробку этого человека. Это не обязательно должно было быть что-то выдающееся… Не знаю, да что угодно, на самом деле. Если, например, человек сделал что-то хорошее или заставил тебя смеяться. Что-то в этом духе. Помню, один раз я написала Эмили, что видела, как она достала из носа козявку и съела её.

Кайла грустно усмехается.

— Мы начали эту традицию, когда мне было пять, и делали то же самое для Эмили, пока ей не исполнилось столько же.

По её лицу текут слёзы, и я вытираю их. Стараюсь дышать, несмотря на ком в горле, потому что не хочу, чтобы она увидела, как я плачу. Не хочу, чтобы она поняла, как сейчас разрывается моё сердце. Как бы я хотел, чтобы была возможность всё исправить, забрать боль, которая преследует её повсюду, каждый день.

— Каждый год в свой день рождения мы открывали наши коробки и читали записки. Целый год сюрпризов и воспоминаний за раз. Мы всегда открывали их во время праздничного обеда и доставали листочки один за другим. И неважно, что это могло продолжаться несколько часов. Читая записки, мы смеялись и плакали.

Кайла снова затихает, погрузившись в воспоминания.

— Похоже, это была замечательная традиция, — говорю я, крепче прижимая её к себе.

— Это было только для папы, меня и Эмили. Мама в этом не участвовала, — продолжает она.

Мне приходится прочистить горло.

— Почему?

— Потому что папа сказал, что мы каждый день должны относиться к маме так, будто у неё день рождения. Она значила и делала так много для нашей семьи, что мы должны были ценить её каждую секунду каждого дня. Отец сделал для неё специальную пластиковую коробку. И мы опускали записки туда, но их было так много, что ей приходилось читать их каждую неделю. Большинство из них было от папы, просто напоминания о том, как сильно он её любил и ценил. Некоторые были от нас с Эмили. Обычно мы писали что-то идиотское, но от души. Например, благодарили за то, что она постирала бейсбольную форму или костюм для танцев, говорили спасибо за поддержку или помощь с домашним заданием. Мама была потрясающей женщиной, и папа был прав. Она так много для нас делала. Я рада, что каждую неделю она узнавала о наших чувствах.

Сейчас мы оба плачем, не глядя друг на друга, думая о чём-то своём. Я пытаюсь представить её жизнь, а Кайла её вспоминает.

— Мы хранили коробки прошлых лет в гараже. Огонь их уничтожил. Тот сукин сын забрал столько лет любви, воспоминаний и смеха. — Она всхлипывает, и её охватывает злость. — Я, чёрт возьми, ненавижу его. Так сильно ненавижу. И, чёрт возьми, не могу понять почему. Почему он просто не дал им уйти? Мои родители не стали бы ничего делать, если бы он просто позволил им уйти. Не похоже… — Она шмыгает носом и делает несколько вздохов, а я сижу и терпеливо жду, потому что раньше она ничего подобного не говорила. Ей было грустно и больно, но она никогда так не злилась. — Не похоже, что он просто повернулся, а они стояли там, и он начал стрелять. Он сделал по одному выстрелу, прямо в голову каждому. Он должен был понимать, что творит.

Кайла рыдает на моём плече. Слёзы просачиваются сквозь свитер, а я обнимаю её. Потому что это всё, что я могу сделать. Когда мы оба успокаиваемся, я немного отстраняюсь, чтобы видеть её лицо.

Огромные карие глаза Бэмби смотрят на меня.

— Могу я чем-нибудь тебе помочь? — спрашиваю её.

Она шмыгает носом и протягивает мне стопку журналов:

— Просмотри их и вырежи то, что, по-твоему, могло понравиться десятилетней девочке, а я пока заварю чай.

Микайла

Когда я возвращаюсь с чаем к столу, Джейка там нет.

— Ты где? — кричу я на весь дом.

— Потерпи секунду, я сейчас приду.

Я сажусь и жду его.

— Как думаешь, может, нам положить вот это? — Он протягивает мне фото со мной и нашими друзьями с моей церемонии вручения аттестатов. Я стою посередине, а он и Логан — по обе стороны от меня, и дальше все остальные. Джейк обнимает меня за талию, а Логан положил руку на моё плечо. Все корчат идиотские рожицы: косят глаза, показывают языки, ставят рожки, Кэм притворяется, что запрыгивает на Люси. А Джейк и я, мы просто смотрим друг на друга, глаза в глаза, и широко улыбаемся.

— Я подумал… забудь, это дурацкая идея, — говорит он, направляясь обратно в холл.

Я ловлю его за руку и говорю:

— Это прекрасная идея.

— Да?

— Ага. — Я забираю у него фото.

— Думаешь, мы бы ей понравились?

Некоторое время я обдумываю его слова.

— Нет, Джейк, ей бы понравились они. А ты… в тебя она бы влюбилась.

Так же, как и я.