Так нельзя! Человека нет, но у него остались на земле жена, мать, дети. И с ними надо считаться. «Ей, наверное, надоело прятаться, когда он был жив, — подумала Тамила, хотя секунду назад была охвачена только предчувствием и ни о чем таком определенно не думала. — Эта женщина наверняка всегда меня ненавидела, и сейчас ей доставляет удовольствие мучить меня своими розами». Подумав так, Тамила вытащила из вазы цветы.
— Эта ваза не для роз, — сказала она, — у нее другое назначение. И вообще я решила ее унести домой.
— Хорошо, пусть будет так, — ответила женщина. — Напрасно вы волнуетесь, всё это не стоит того.
Эта женщина не знала, какую боль доставляет своими словами.
— Что «всё»? — спросила Тамила. — Что вы имеете в виду? И с чего вы взяли, что я волнуюсь? Я понятия не имею, кто вы такая и почему я должна волноваться.
— Прекрасно знаете, кто я, — ответила женщина, и в голосе ее была досада: зачем, мол, нам разыгрывать комедию?
«Он вас любил?» — Тамила хотела выговорить эти слова, но не смогла.
— Больше, пожалуйста, не приходите сюда, — сказала Тамила, — он умер, его нет, и незачем бросать на его жизнь тень.
Тамила не смогла обойтись только словами, она подкрепила их действием, подняла розы и бросила их через ограду могилы. Женщина даже не глянула в ту сторону, куда они упали. Она лишь с сожалением пожала плечами и пошла по тропке. Шла прямая, независимая, не уронившая себя ни упреком, ни оправданием, и одним этим правая перед Тамилой. А та глядела ей вслед и уже готова была догонять, что-то выяснять, оправдываться. У одних твердый характер, у других такого нет. Тамила собрала брошенные розы, сунула их обратно в синюю вазу, поставила ее на выступ обелиска. Ну, была у Сашки подпольная любовь. Вот эта самая прекрасная дамочка. Ну, рыдай, обвиняй, убей эту дамочку. Когда же он успевал ее любить? Значит, не всегда были дела, не всегда он выезжал на свои оперативные задания? Но ведь в последние годы он не выезжал на эти задания. Значит, раньше? Но раньше он любил свою Таню Милую больше всех на свете. И потом, конечно, любил, но тогда самозабвенно. Больше матери, больше детей. Сам говорил: «Тебя больше всех, а их всех уже потом, причем по убывающей, меньше всех Василия». Тамила не верила, что он говорит всерьез, и набрасывалась: «Стыдись! Своего первенца, красавца и умницу, меньше всех?» — «А что мне с тобой делать? — отвечал Сашка. — Ведь из-за тебя я люблю их неравномерно. Где я этой любви наберусь на всех в равном количестве?» Он ей просто вдолбил в голову, что она на всю жизнь первая и последняя его любовь. Она ему говорила:
«Сашка, ты просто привык говорить мне о своей любви. Любовь, наверное, давно уже прошла, но тебе выгодно мне это говорить».
«Выгодно? — удивлялся Сашка. — В чем же выгода?»
«Ну, у меня от твоих слов хорошее настроение, — сказала она, — мы не ссоримся, и я в ответ на твое вранье люблю тебя по-настоящему».
«Знаешь что, — предложил он, — давай я тебя буду так обманывать всю жизнь, до глубокой старости».
Она была уверена, что это шуточки. А он, оказывается, не шутил. И обманывал. И от этого обмана ей сейчас плохо.
Она впервые увидела эту женщину в день похорон. Но догадалась, кто это: Валерия. Работает в театре. Художница. Сашка о ней рассказывал. Он тогда подружился с директором театра, консультировал, принимал участие в постановке нового спектакля о работниках милиции. Пришел однажды вечером домой, и Тамила увидела, как его перевернуло. Глаза перепуганные и в то же время сияющие. Ночью она проснулась, а он стоит на кухне и смотрит в окно.
«Что случилось?» — спросила она, уже переполненная предчувствием беды.
«Ничего, ничего, — очнулся он и поспешил ее успокоить. — Все пройдет. Так, кое-какие мысли. Режиссер попросил написать меня свои соображения по поводу пьесы. Вот я и обдумываю».
«Ты больше туда не пойдешь, — сказала Тамила. — Сашка, поклянись, что ты больше туда не пойдешь».
«Ты что? Ты что? — всполошился он. — Что ты выдумала? И как тебе такое могло прийти в голову?»
«Какое? — спросила она, задыхаясь от горя. — Что ты имеешь в виду? Почему ты сразу понял, о чем я говорю? Сашка, скажи мне всю правду, мы разберемся и все забудем».
Но он не сказал ей тогда всю правду. Он очень страдал и не мог допустить, чтобы и она тоже страдала. Это было в прошлом сентябре, только начался новый театральный сезон, и она решила, что он влюбился в актрису. Она тогда настояла, чтобы он взял отпуск и поехал к морю. Один. Она видела, как он мучается, и верила, что он ни в чем не виноват перед ней. И решила дать ему ту свободу, которой лишены, как правило, мужчины в дружных, прочных семьях. Пусть поедет, развеется, осмотрится, пусть вылетит из его души сумятица, если она туда залетела. Пусть на расстоянии в конце концов рассудит, что за жизнь у него и стоит ли ее осложнять или менять. Не знавшая ни ревности, ни другой подобной беды, Тамила легко и сочувственно допускала, что Сашка увлекся кем-то в театре, но это пройдет, поскольку у всех проходит и только дураки возводят свои такие естественные увлечения до скандалов, трагедий и разводов. Когда Сашка уехал в санаторий, Тамила рассказала свекрови, что сын ее, кажется, влюбился в актрису и если пустить это его увлечение на самотек, то Сашка, как честный, добрый, а главное, неопытный в амурных делах, вполне может запутаться и совершить что-нибудь непоправимое. Нина Григорьевна всполошилась. Тамилины слова были для нее не предвестником беды, а уже свершившимся несчастьем. Что сын ее в кого-то там влюбился, это пустые разговоры, а вот невестка, отпустив его одного на курорт, вполне может накликать беду.
«Как ты могла отправить его одного на курорт? — возмущалась Нина Григорьевна. — Ты сама ему вложила в голову свои глупые суждения об увлечениях, о том, что выше доверия в семейной жизни ничего не бывает. Знаешь, что ты сделала? Это хуже преступления. Это — провокация».
Слова свекрови лишний раз убедили Тамилу, что все нормально, ничего плохого не произошло. Она улыбалась, слушая всякие предположения Нины Григорьевны, и подливала масла в огонь. После Тамилиного заявления: «Ну и пусть. Если он способен в принципе на что-нибудь такое, так пусть уж это побыстрей свершится, лучше сразу всему конец, чем жить с такой неразорвавшейся бомбой» — свекровь взяла за свой счет отпуск на несколько дней и полетела в Сочи. Вернулись они вместе. Видимо, мать здорово запугала его, вернулся он притихший, с жалобной улыбочкой, ходил за своей Тамилой следом по квартире — куда она — туда и он и выкрикивал хрипловатым голосом: «Свободу и доверие Александру Калачеву! Отменить бесчеловечный приговор! Да здравствует Александр Калачев — любимец всего человечества!» А вечером сказал ей:
«В театр я больше не пойду, так что все разговоры на эту тему отменяются».
Она и не собиралась ворошить эту тему. Просто одолевало любопытство: действительно влюбился в актрису или все это выдумки. Спросила осторожно, стараясь и голосом и всем своим видом показать, что она, именно она, не такая, как все жены, с ней-то можно быть откровенным до конца. Сашка не попался на эту удочку, ответил сдержанно, что да, есть одна очень интересная женщина в театре, нет, не актриса, художница, зовут Валерия. Тамиле хотелось побольше узнать о ней, но Сашка этот разговор отверг. Были у него такие противные слова: «Давай передохнем, потому что уже не разговор пошел, а товарный состав покатился. Не отскочим — задавит».
Больше они об этой Валерии не говорили.
Через два дня после его приезда Тамила сказала:
«Поклянись, что будешь любить меня, как обещал, до самой смерти».
И он ответил послушно и кратко:
«Клянусь».
И любил ее до самой смерти. А может быть, и не любил. Надо узнать теперь, надо знать точно, любил или не любил. Валерия ушла, не оглянувшись на свои лежащие на земле розы. Зачем она приходила? Любит Сашку? Когда любят чужих мужей, то после их смерти сидят себе где-нибудь в уголочке и оплакивают свою любовь. И вдруг Тамила поняла, что всю свою жизнь мечтала быть такой, как эта Валерия. Мечтала похудеть, «выхудиться, — как она говорила, — до граненого карандаша», сшить себе хоть пару элегантных вещей, перекраситься, выщипать брови… в общем, заняться собой и стать наконец современной женщиной. Не успела. Сашка умер и никогда не узнает, какой бы она могла быть. А теперь какая разница, молодо она выглядит или состарилась, красивое на ней платье или так себе. А эта пришла на кладбище в красивом платье, принесла розы. И все, когда она шла, наверняка глядели на нее с восхищением. И когда она шла рядом с Сашкой, на них тоже все так глядели. Но где она могла с ним ходить рядом? Тамила возвращалась с кладбища, когда ее пронзила догадка: Сашка был с ней в Сочи. Они там были вместе! Нина Григорьевна об этом всегда знала, и жалела, и презирала свою невестку. Сашка был поэтому такой сам не свой, когда вернулся. А сама Нина Григорьевна в те дни не показывалась у них: много работы, много работы, и глядела на Тамилу укоряющим взглядом, вроде: из-за тебя у меня так много работы, проездилась, поддалась панике и теперь вот приходится работать не разгибаясь.