Дом, в котором жил Никита, встретил ее настороженно: окна закрыты, балконные двери закрыты. Но это не значит, что хозяева отсутствуют. Просто такова участь всех домов на центральных улицах. Спасаются жильцы от пыли и шума. Муза вошла в подъезд, увидела широкие стертые каменные ступени, ведущие к кабине лифта, и впервые подумала: сколько же людей здесь прошагало, даже камень сточился. У знакомой двери замерла, перевела дух и нажала кнопку звонка.

Никита открыл дверь, увидел ее и отступил назад:

— Заходи.

Она сразу поняла, что он ничего не знает. Не знает, что она поступила, что все так же любит его и готова на все, только бы он воспрял, не страдал, вернулся к жизни.

— Ты похудел, — сказала она, — зря так переживаешь. Не стоит все это таких переживаний.

Раньше бы он промолчал, оставил без внимания подобные слова, она всегда его утешала, но тут возразил:

— Можно зря коптить небо, а переживать зря нельзя. Всякое переживание — работа духа.

Не такими должны были быть их первые после разлуки слова, но что поделаешь — других не нашлось.

— Наверное, ты прав, — сказала Муза, — и все-таки свершилась большая жизненная несправедливость. Надо что-то делать, действовать.

— Как действовать, что ты имеешь в виду?

— Ну хотя бы такие действия, которые позволят восторжествовать справедливости: я уступлю тебе место, которое и на самом деле принадлежит тебе, а сама поступлю через год. Жить мне в Москве есть где, устроюсь на работу, в институте висит объявление: нужны уборщицы… в общем, будем мы с тобой жить в столице…

Голос у нее, когда она это говорила, был несчастным. Говорила и ждала, что он вот-вот начнет отказываться, кричать на нее: «Ты, наверное, решила, что я с горя стал подлецом?» Но он ничего такого не крикнул, он просто ничего не понял. Единственное, что дошло до него и сразило, — это то, что она одолела конкурс, зачислена в институт. Он даже порозовел от этой новости.

— Тебя приняли? — спросил Никита. — Ты зачислена? Чем ты можешь это доказать?

Музу вопрос не обидел. Когда такое творится, когда истинный талант остается за бортом, счастливчики не имеют права на обиду.

— Вот, — сказала она и протянула зачетку.

Никита не взял, только мельком взглянул на зачетку и отвернулся. А Муза не знала, как быть ей сейчас, что делать дальше. Так уже бывало: она задыхалась от незнания, что делать, как быть, а он просто смотрел в сторону и молчал.

— Никита, — сказала она, — разве я виновата, что все так сложилось?

Он молчал.

— Никита, ну подумай сам, ведь любой конкурс — это лотерея, об этом и в газетах пишут. Я не призываю тебя радоваться за меня, но давай вместе поищем выход.

Он еще помолчал, потом расслабленным голосом, еле слышно ответил:

— То, что ты предложила, — не выход.

— Почему?

— Потому что никто не разрешит такого обмена.

— Но надо попробовать. Ты ведь знаешь мой характер, если я заведусь, меня никто не остановит. До министра дойду.

Он прервал ее:

— Не дойдешь.

— Почему?

— Потому что если бы пошла, то давно бы уже дошла. Не ждала бы моего совета, а давно бы сделала то, о чем говоришь.

Он был прав. Героические поступки, так же как и безумные, не обсуждаются. А она решила обсудить. С самим гением. Он сядет на ее место, а она, отложив метлу и тряпку, тоже сядет, но в уголок и тоже будет рисовать. Из милости. Такая уж ей досталась любовь. А сама она всего-навсего вечная Золушка. Сначала склад фурнитуры, потом уборщица в институте.

— Ты спешишь, — спросил Никита, — или подождешь маму?

Можно было бы дождаться Лушу и сказать ей: «Как вам удалось вырастить такого холодного эгоиста? Он, конечно, великий талант, но есть люди, которые об этом не догадываются. Они не приняли его в институт. Они выбрали меня». Луша ответит: «Я знаю одно, милочка, что твоя любовь не выдержала испытания. Так почему-то не справедлива к моему мальчику жизнь. Сначала отец его бросил, недолюбил, теперь ты». Нет, она не хотела видеть Лушу.

— Я пойду, — сказала Муза, — мы потом все обсудим. Я позвоню тебе вечером.

— Не надо, — ответил Никита, — не звони.

Муза замерла: что это такое — «не звони»?

— Ты не хочешь меня видеть? — спросила она.

— Да.

— Почему?

— Не знаю. Кончилось все. Поэтому, наверное.

Что он сказал? Что кончилось? Муза глядела на него и ничего не понимала.

— Что кончилось? Как может кончиться любовь, если мы с тобой живы?

Он не пожалел ее, он не умел никого жалеть.

— Уходи, — сказал Никита, — мне очень плохо. Уходи, я тебя очень прошу.

Если бы они поссорились, если бы он не сдержался, накричал на нее, случилось бы то, что иногда случается у людей. А здесь произошло нечто иное: обидевшись на приемную комиссию, он заодно обиделся и на Музу и отказался от нее. Исчезни, не звони, а лучше всего умри, чтобы нигде и никогда тебя больше не было.

Нет, она не умрет. Только бы пережить сегодняшний вечер. В одну минуту у нее никого не стало: ни матери, ни бабушки, ни братьев. И друзей таких не было, которые, увидев бы ее остановившиеся глаза, сказали: «Ты должна верить, что пройдет время и сегодняшнее твое горе станет воспоминанием». Она бы не поверила, но все же стало бы полегче.

Муза не помнила, как пришло к ней решение поехать в лагерь к Игорю. Она поедет к нему, придет в себя, а утром вернется домой. Дорогу знала, это был ее пионерский лагерь, здесь она жила летом, когда была пионеркой, сюда ездила к Василию и Игорю, когда была совсем маленькой. Ездила с матерью и отцом, с Тамилой и Сашкой. Все выросли, Сашки не стало, а лагерь все держит их, не отпускает. Вот уже Игорь в нем вожатый, потом подрастет сын Василия Сашенька и тоже приедет сюда. И у Игоря будут дети. Игорь еще всем докажет, что есть на свете любовь. Он не отступится от своей Киры Васильевны.

Муза сошла с электрички и пошла по темной дороге. Она не была трусихой, но эта дорога, ведущая через лес, в темноте была страшной. Высокие сосны казались черными великанами, застывшими в ожидании какой-то команды. Муза старалась не глядеть по сторонам и под стук сердца прибавляла шагу. Невнятных очертаний тень показалась на дороге и поплыла ей навстречу. То ли человек, то ли собака, то ли волк. Хотела свернуть на обочину, спрятаться, но не смогла. Будь что будет. Где-то читала, что страх в подобных ситуациях нельзя обнаруживать. А дорога вдруг посветлела, то ли небо очистилось от облаков, то ли глаза попривыкли к темноте, стали более зоркими. Сосны уже были просто большими деревьями, а тень на дороге оказалась влюбленной парочкой. Она в белом, он тоже в белой летней курточке и сам белый, даже в темноте заметно, какой белобрысый. От сердца отлегло: слава богу, не опасные люди, просто влюбленные. Но парень все-таки ее напугал:

— Все думают, что она в Москве, а она бродит тут ночью, как привидение.

Это же Игорь. Она не отозвалась. Не было сил, да и голова закружилась. Кто это с ним рядом? Зачем? А как же Кира Васильевна?

— Почему молчишь? Что случилось? — В голосе Игоря послышалась тревога.

— Что может случиться? Приехала, дома никого, поехала к тебе, и вот ты меня встретил.

Игорь все понял: провалилась сестрица на последнем экзамене. У него тут лето, лес, прогулка с Варварой, а у Музы горе.

— Не переживай, — сказал он ей, — у каждого человека бывает в жизни какая-нибудь катастрофа. Тут надо сразу сохранить равновесие, а уж забывается все такое постепенно. Поступишь на следующий год.

— Куда?

— В институт.

— Вот так мы живем, — сказала Муза, обращаясь к Варваре, — у меня в сумке зачетка и студенческий билет, а брат родимый утешает. Нет чтобы поздравить.

Игорь растерялся.

— Поздравляю. А чего ты тогда здесь в темноте бродишь?

— Хочешь сказать, чего притащилась так поздно, мол, быть такого не может, что брата повидать захотела. А я ведь именно затем приехала, чтобы тебя повидать. Ну и заодно спросить: куда уходит любовь? И что это вообще такое: сначала человек любит, потом вдруг не любит… Если бы ты знал, Игорь, как мне надо знать это.