И всe же, если он пошeл бы на соглашение, пожалуй, я попробовал бы откупиться от него на какое-то время. Позже я подобрал бы команду наeмных убийц, и они быстренько вывели бы его из игры.

Но если им это не удастся…

Тогда он тут же вцепится в меня мeртвой хваткой, и снова встанет вопрос — он или я.

Я обдумал предложение Грин-Грина со всех сторон и в конце концов принял решение.

У Шендона был пистолет, но он хотел убить меня голыми руками…

— Ничего не выйдет, — сказал я. — Он не пойдeт на сделку.

— Гм… Не думай, что я хотел оскорбить тебя. Просто я не до конца понимаю вас, землян.

— Ты не один такой.

Я смотрел, как угасает день и стена туч смыкается над нами. Вскоре наступит время подтащить плот к воде и пуститься в плавание по утихомирившимся водам озера. Лунный свет нам не помеха.

— Грин-Грин, — сказал я, — в тебе я узнаю себя, поскольку теперь во мне больше от пейанца, чем от землянина. Хотя я не думаю, что дело действительно только в этом, ведь все мои нынешние поступки — следствие того, что было заложено во мне давным-давно. Я, как и ты, могу убивать и не продам своей пай’бадры, разверзнись передо мной хоть врата ада.

— Я знаю, — крикнул он, — и уважаю тебя за это.

— Я вот что хочу сказать: когда всe кончится — при условии, что мы с тобой оба до этого доживeм — ты мог бы стать моим другом. Я даже мог бы попросить остальных Имя-носящих, чтобы они дали разрешение на твоe посвящение. Я был бы рад видеть среди нас высшего жреца Странти, носящего Имя Кирвара Четырeхликого, Отца Всех Цветов, да прославится его Имя.

— Ты пытаешься узнать мою цену, землянин?

— Нет, я предлагаю это от чистого сердца. Впрочем, думай, как знаешь. И всe же, ты не нанeс мне пай’бадры…

— Несмотря на то, что пытался убить тебя?

— Из-за ложной пай’бадры. Меня это не волнует.

— Ты знаешь, что я могу прикончить тебя, как только захочу?

— Я знаю, что ты так думаешь.

— А мне казалось, что я надeжно спрятал эту мысль.

— Это дедукция, а не телепатия.

— Ты действительно во многом походишь на пейанцев, — чуть погодя признался он. — Я обещаю не пытаться свести с тобой счeты, пока мы не покончим с Шендоном.

— Уже скоро нам пора будет трогаться в путь, — сказал я.

Мы сидели и ждали наступления ночи.

— Пора, — наконец сказал я.

— Пора, — согласился он, вскакивая на ноги. Мы взяли плот с двух сторон, отнесли к озеру и опустили в его тeплые воды.

— Вeсла не забыл?

— Нет.

— Тогда поплыли.

Мы вскарабкались на плот, подождали, пока плот перестанет раскачиваться, и оттолкнулись от берега шестами.

— Если он выше того, чтобы брать взятки, — спросил Грин-Грин, — почему же он продавал твои секреты?

— Если бы мои люди заплатили больше, — усмехнулся я, — он продал бы моих конкурентов.

— Тогда почему его нельзя подкупить?

— Потому что Шендон ненавидит меня. Вот и всe. Такая пай’бадра не продаeтся.

Тогда мне казалось, что я прав.

— Мне иногда бывает непонятен ход мыслей землян, — произнeс Грин-Грин.

— Мне тоже, — сказал я.

Тут взошла едва различимая сквозь пелену туч луна и стала медленно двигаться к зениту.

Вода тихо плескалась между брeвнами, облизывая подошвы наших ботинок. Нас обдавал холодный бриз, дувший со стороны берега.

— Вулкан успокоился, — сказал Грин-Грин. — О чeм ты говорил с Белионом?

— Значит, ты всe-таки заметил?

— Я несколько раз пытался установить с тобой мысленный контакт, так что это не удивительно.

— Белион и Шимбо настороже, — сказал я. — Вскоре последует быстрый выпад, и один из них сойдeт со сцены.

Вода была тeплой, как кровь, и чeрной как тушь. Остров напоминал гору угля на фоне серого беззвeздного неба. Когда шесты уже не доставали до дна, мы взялись за вeсла и стали тихо грести. Грин-Грину, как и всем пейанцам, была свойственна любовь к воде. Я заметил это по тому, как он грeб, и по тем клочкам эмоций, что мне удалось уловить.

Путь наш лежал над пучиной чeрной воды… Это было неповторимое чувство, так как это место слишком много значило для меня. Его создание затронуло какие-то потаeнные струны в моей душе. Здесь полностью отсутствовало чувство умиротворения, спокойного расставания с жизнью, свойственное Долине Теней. Это место было просто бойней в конце пути. Я ненавидел и боялся его. Я знал, что у меня не хватит духу создавать его ещe раз. Подобные чувства испытываешь лишь раз в жизни. Этот путь по чeрным водам озера вызывал во мне какое-то непонятное противодействие. Гуляешь себе по берегу Токийского Залива, и вдруг перед тобой неясно вырисовывается ответ на все вопросы в виде бесформенной груды того, что давно кануло в лету и не должно было снова оказаться на берегу — гигантское мусорное ведро жизни, куча хлама, оставшаяся от прошлого, место, символизирующее тщетность всех усилий и намерений, как плохих, так и хороших, кладбище былых ценностей, где всe напоминает о том, что вся твоя жизнь — лишь суета суeт, и однажды она подойдeт к концу, чтобы никогда больше не начаться снова.

У меня под ногами плескалась тeплая вода, однако я дрожал, как в лихорадке, и сбился с ритма. Грин-Грин коснулся моего плеча, и мы снова стали грести в лад.

— Зачем же ты создал его, если так ненавидишь? — поинтересовался он.

— Мне хорошо заплатили, — ответил я и продолжил: — Бери влево — воспользуемся чeрным ходом.

Мы стали забирать к западу. Я орудовал веслом потише, а Грин-Грин стал грести в полную силу.

— Чeрным ходом? — переспросил он.

— Да, — ответил я, решив пока не вдаваться в подробности.

Когда мы приблизились к острову, я выкинул всe из головы и стал лишь бездушным механизмом, как поступаю всегда, когда мой мозг раздирают слишком много мыслей. Я грeб, и мы скользили сквозь ночь. Вскоре громада острова выросла справа по борту. Где-то наверху мерцали таинственные огоньки, а впереди пылала вершина вулкана, бросая красноватые отблески на воду и прибрежные скалы.

Мы обогнули остров и направились к северному гребню. Несмотря на темноту, я ориентировался не хуже, чем при свете дня. На карте памяти отпечатались все шрамы и рубцы острова, подушечки пальцев словно чувствовали шероховатость его камней.

Мы гребли до тех пор, пока я не задел веслом поверхность утeса и не остановил плот.

— На восток, — скомандовал я, осмотревшись.

Через несколько сотен ярдов мы оказались там, где начинался предусмотренный мною «чeрный ход». Здесь скалу рассекала расщелина футов сорок длиной, по которой, упираясь в камень ногою и спиной, можно было вскарабкаться на узкий уступ, длиной футов в шестьдесят и добраться по нему до лестницы из скоб, вбитых в утeс, которая вела к самой вершине.

Я объяснил всe это Грин-Грину, пока тот привязывал плот. И он без жалоб полез за мной, хотя плечо, наверняка, сильно болело.

Когда я дополз до конца расщелины, пятнышко плота внизу скрылось из виду. Я сказал об этом Грин-Грину, и он выругался. Я подождал его и помог вылезти из расщелины. Затем мы двинулись вдоль карниза в восточном направлении.

Примерно минут через пятнадцать мы добрались до лестницы. И снова первым пошeл я, объяснив, что нам предстоит подниматься до следующего уступа целых пятьсот футов. Пейанец снова выругался, но полез за мной.

Вскоре мои руки были стeрты до крови, и когда мы добрались до небольшого уступа, я лeг и закурил сигарету. Минут десять мы отдыхали, потом продолжили подъeм. К полуночи мы без всяких приключений достигли вершины.

Мы шли ещe минут десять, прежде чем увидели его.

Он слонялся с отсутствующим видом, несомненно накачавшись наркотиков по самые уши. Хотя, быть может, и нет. Ни в чeм нельзя быть уверенным до конца.

В общем, я подошeл к нему и, положив руку ему на плечо, спросил:

— Как дела, Корткор?

Он посмотрел на меня из-под тяжeлых век. Корткор весил примерно 350 фунтов, был одет во всe белое (идея Грин-Грина, надо полагать), у него были голубые глаза и тихий, слегка шепелявый голос.