Включив мотор, я вновь медленно проехал по Берити-стрит. Нетрудно было заметить, что полоска света из гостиной Джанины больше не пробивалась наружу. Кто-то уже позаботился об этом.

Я свернул в сторону и направил машину на Киннэул-стрит. Не исключено было, что дополнительный и тщательный осмотр местожительства одного из главарей секции мог бы кое-что дать. При первом осмотре я не был в курсе дел этой самой «тетушки». Я подумал, что будет весьма забавно, если дверь мне откроет она сама. Впрочем, я знал, что этого не будет. «Тетушка» не могла быть в этом доме с тех пор, как почувствовала, что она опознана нами, особенно после событий на Нюмер-стрит. А почувствовать это она должна была. Не говоря уже о перце… В данный момент, кроме того, она вероятно в Боллинге.

Не доезжая до дома «тетушки», я остановил машину и двинулся дальше пешком.

Дом был погружен в полнейшую темноту. Казалось, он пуст и необитаем.

Я нажал кнопку звонка у дверей. Ни малейшего эффекта.

Я попробовал наружную дверь, на этот раз она оказалась запертой.

Улица была тихой и спокойной. Нигде не было видно ни души. Я вынул свои отмычки и принялся за дверь. Замок был несложный, и через несколько секунд я был уже внутри.

Расположение комнат в доме мне было уже известно достаточно хорошо. Освещая себе путь электрическим фонариком, я поднялся по лестнице и сначала заглянул в столовую, где последний раз встречался с «тетушкой». Комната выглядела точно так же, как и в прошлый раз. На столе стояли тарелки, чашки, лежали вилки, ножи, салфетки — все это было расположено в том же порядке, что и в прошлый раз. Кресло «тетушки» валялось на полу опрокинутым, оставленное в таком положении при ее поспешном бегстве из комнаты.

Никто, очевидно, не был здесь после моего последнего посещения.

Пройдя в комнату Сэмми и бегло осмотрев ее, я пришел к заключению, что и здесь, по-видимому, никого не было. Его одежда была разбросана примерно в том же беспорядке, в каком я видел ее в прошлый раз.

Окна были затемнены плотными занавесками, и я включил электрический свет, продолжая разглядывать хаос в комнате и пытаясь представить себе возможное поведение Сэмми накануне трагедии.

А что, если предположить, что Сэмми действительно имел какой-то документ, которым так интересовались обыскивавшие его комнату? Эта мысль давно уже не давала мне покоя.

Я присел в кресло, закурил сигарету, внимательно вглядываясь во все уголки комнаты, мысленно пытался проникнуть в тайну исчезновения документа.

Во имя его розыска был убит Сэмми. Была предпринята попытка обыскать мою квартиру и подвергнуть меня самого личному обыску в подвале на Нюмер-стрит. В самом наличии такого документа сотрудники секции не сомневались и не сомневаются. Можно также не сомневаться и в том, что секцией этот документ пока не обнаружен.

С другой стороны, неизвестно о нем и нам. В противном случае Старик знал бы об этом первый, а за ним и я.

Учитывая, что Сэмми не сообщал ничего, документа или не было у него вообще, или он оказался в его руках на вечеринке. Не исключено, что он был передан Джаниной, отбрасывая, разумеется, мою первую теорию о ней самой. Допустим, что это было так. И допустим, что по той или иной причине Сэмми не придал бумагам чрезвычайного значения и первостепенной срочности и решил их пока припрятать. Припрятать на несколько часов, скажем. При себе такой документ он не решился бы держать, и он действительно при себе его не имел. А мог ли он спрятать его в своей комнате? Исключено. Абсолютно исключено. Одно только его знакомство с бледнолицым должно было насторожить и заставить предвидеть возможность обыска в его квартире.

Докурив сигарету и вдавив остаток ее в пепельницу, я поднялся, выключил свет и вышел в коридор.

Включая в коридоре на короткие промежутки времени свой фонарик, я прошел к будуару «тетушки».

Дверь сказалась плотно прикрытой, но не запертой. Я вошел внутрь и, убедившись в том, что окна были здесь тоже затемнены, включил свет и огляделся.

Будуар был довольно хорошо обставлен и выглядел привлекательно.

Большая кровать стояла у стены слева от дверей. Покрывало было откинуто так, как если бы «тетушка» начала готовиться ко сну.

Справа от дверей возле оконной ниши был расположен небольшой, но удобный письменный столик. На нем виднелись пресс-папье, чернильница, ручка, карандаши, настольный календарь, стопки бумаги, конверты, перочистки, почтовые марки, зажимы для бумаг и прочие вещи, которыми так любят окружать себя старые леди во время письма. Над столиком, кроме того, возвышалась неподвижная полка с маленькими подносиками, наполненными скобочками, перьями, кнопочками и разными безделушками. Здесь же лежал альбом с почтовыми марками.

Я подумал, что «тетушка» была простой обывательницей в те часы, когда не была занята перерезыванием чьей-нибудь глотки или чем-либо другим в этом роде.

Почти рядом со столиком располагался красиво инкрустированный камин. Камин отапливался газом, но в его топке возвышалась груда каменного угля.

На камине среди разных безделушек в серебряной оправе стояла фотокарточка «тетушки». Я подошел к камину и взглянул на нее. Фотокамера, как известно, видит порой много таких вещей, которые человеческий взгляд не замечает, и поэтому фотопортреты бывают весьма любопытны при внимательном рассмотрении. В данном случае из серебряной рамки на меня глядела особа, мрачное лицо которой говорило яснее всяких слов «Разгадай-ка». Выражение лица «тетушки» было именно таково.

Взяв рамку в руки, я принялся разглядывать портрет, как бы пытаясь проникнуть в сокровенные мысли оригинала. Затем я поднес портрет к электролампе, чтобы еще яснее и внимательнее его рассмотреть. Я положительно заинтересовался портретной характеристикой этой не в меру дерзкой особы.

Наглядевшись вдосталь, я решил поставить рамку на прежнее место.

И вот здесь кое-что случилось. Случилось то, что случается не более одного-двух раз за многие, многие годы.

Пальцы моей левой руки скользнули по тыльной стороне рамки, пощупали застежки, сдвинули их с места, машинально исследуя, познавая…

Через секунду-две картонная подкладка отделилась от рамки и вместе с фотокарточкой полетела на пол. В руках у меня остались рамка и стекло. Наклонившись, чтобы поднять карточку и подкладку, я заметил тонкий коричневый конверт, вложенный между ними.

Площадь конверта была равна примерно четырем квадратным дюймам, и я прекрасно знал, что это такое.

Когда я увидел его, мое сердце усиленно забилось. Я сразу же бросил и рамку, и стекло и схватился за конвертик. Внутри конвертика, который я быстро вскрыл, находились три проявленные фотопленки, площадью по три квадратных дюйма каждая. Это была обычная пленка, употребляемая нашей службой «АИ» при копировке всевозможных документов, секретных бумаг, планов и тому подобное.

Разумеется, сильное уменьшение не давало мне никакой возможности разглядеть содержание этих фотопленок, но это обстоятельство ни в малейшей мере не тревожило и не беспокоило меня. Я не сомневался в том, что это и были те самые документы, которые так упорно разыскивались гиммлеровской секцией. Ее догадки оказались верными. Документы, представлявшие какую-то большую важность или крупного масштаба опасность для секции, действительно находились у Сэмми. В этом группа «тетушки» была права.

Не сомневался я и в том, что именно Сэмми сообразил в последнюю минуту припрятать эти документы в комнате тетушки, где никому и в голову не пришло бы их искать.

Впервые за все время расследования этого дела я почувствовал себя радостно возбужденным и взволнованным. Удача была несомненной и, видимо, значительной.

Взяв на письменном столе лист бумаги и ножницы, я вырезал несколько кусочков бумаги размером с пленку и вложил их в коричневый конвертик. Заклеив его, я собрал рамку и фотопортрет в прежнем виде и поставил на камин с вложенным между подкладкой и фото коричневым конвертиком.