— Может, тебе станет лучше после завтрака. Ты можешь поесть по пути.

— Вряд ли еда удержится.

— Нужно двигаться, — сказала я. — Мы не можем задерживаться, наш след могли уловить. Идем. Я буду ехать за тобой.

Как-то, несмотря на хрипы и страдания, я подняла его на ноги и в седло мула. Он сгорбился, руку прижимал к животу, другой держал поводья и гриву. Мама смотрела, скривив губы.

— Вперед, — сказала я, устроившись в седле. — Я буду в конце.

Днем мы двигались медленнее, чем мы с мамой ожидали. Селено не мог двигаться на муле быстро, хотя мама просила его. Я ехала за ним, смотрела, как он сжимается, опустив голову, не замечая пейзаж вокруг.

Я пыталась следить за ним, но не могла игнорировать окружение. Широкий каньон Каллаиса был самым поразительным пейзажем в Алькоро, но мы медленно подбирались к моему любимому типу пейзажа. Пропали заросли шалфея, их сменил склон с хлопковыми деревьями, а потом рощи берез. Березы были красивыми в снегу, идеальный набросок углем, черные полоски на их белой коре выделялись на замерзшем фоне. Воздух был тихим, как бывало только зимой, порой его нарушали вопли нескольких орланов, порой было слышно запоздалых лосей. Выше земля сменится альпийскими лугами, шумными ручьями и высокими елями, все они были под покрывалом снега зимой. Тихая ностальгия отвлекала мои мысли весь день — в таком месте был наш с мамой домик. Не так высоко, чтобы был плодородный сад, но достаточно высоко, чтобы порой бывало жарко.

Оказалось, мы думали о схожем.

— Помнишь маленькое поле лилий в паре миль от домика? — спросила она через плечо.

Я улыбнулась.

— С озером и еловой рощей, — мое сердце парило, я вспомнила сильный запах и поняла, что не увижу те альпийские луга и не окажусь в ароматных лесах снова. Если моим планом было привести Селено к петроглифам, а потом убежать, то это были мои последние дни в родной стране. Я закрыла глаза и попыталась представить пляжи и тропические фруктовые деревья Самны. Несмотря на привлекательность теплого белого песка и соленой воды, поляна лилий не пропадала из головы.

Селено закашлялся между нами, сплюнул на снег. Я открыла глаза и направила энергию на ускорение его мула.

День был коротким, из-за медленного темпа мы добрались до места назначения, когда уже было темно. Копыта наших мулов зацеплялись за камни на дороге, мы направили их к хижине охотника, окна на зиму были заколочены. Она была даже меньше прошлой хижины, даже без крыши над столбиком. Мама указала Селено сесть на полу хижины, пока мы ели и укутывали мулов. Король сидел, прижав колени к груди, его лоб был прижат к рукам.

В хижине было не теплее, чем снаружи, и мы втроем с сумками заняли почти все место на полу. Мама вытащила сумки с едой, отдала мне мешок с сушеным мясом. Я протянула его Селено, он отвернулся. Мама фыркнула, ее дыхание облачком пролетело рядом с лампой.

— Нет смысла голодать, — сказала она.

— Я не смогу это переварить, — сказал он.

— Тебе нужно что-то съесть, — сказала я. — Сегодня мы шли полдня, но завтра будет весь день.

— Я не могу, Джемма, — раздраженно сказал он.

— Вот, — я порылась в сумках. — Возьми еще шарик имбиря, а потом немного кедровых орешков. Может, это подойдет.

— Почему ты не можешь оставить меня в покое? — сказал он, отвернув голову.

Я замерла с шариками имбиря, задетая. Мама фыркнула.

— Потому что она пытается не дать тебе упасть, неблагодарный ребенок.

Он медленно повернул голову к нам, посмотрел в глаза моей маме.

— Я бы попросил говорить «Ваше величество», если не хотите говорить «мой король».

Она жевала полоску мяса и смотрела на него.

— Проблема не в титуле. Дело в том, как ты его носишь.

Он хмуро смотрел на нее.

— Зря я надеялся, что пять лет в тюрьме изменили ваши взгляды.

— Десять лет, мой знаменитый король.

Моя попытка успокоить их не сорвалась с языка, я посмотрела на нее.

— Десять лет?

Она все еще смотрела на него.

— А ты ошибаешься в эффективности тюрьмы, если думаешь, что пребывание в заброшенных шахтах смягчит взгляд на потуги монархии.

— Шаула говорила, что было пять лет, — сказала я ей. — Она давала мне документы об освобождении.

— Перед тем, как объяснила, что мы больше не увидимся, наверное, — сказала мама, вытирая руки о штаны. Она подцепила рукав пальцем и показала татуировку. — Изначальный приговор был пять лет. Судья не хотел давать больше за несерьезные обвинения. Но потом меня предупредили, а срок удвоили.

М от Месы была окружена рядом из десяти крестиков — вертикальные линии делали в начале приговора, а горизонтальные добавляли каждый год. Их было десять, и вторая группа из пяти была темнее и не такой размытой, словно их нанесли позже.

— Видимо, нашли больше показаний против вас, — сухо сказал Селено.

Она криво улыбнулась ему и опустила рукав.

— Уверяю, они нашли все возможные обвинения, чтобы слепить приговор.

— Но доказательства были, — возразил Селено. — Вы признались, что подстрекали действия мятежников.

— Польщена, что ты столько знаешь о моих политических проблемах.

— Вы — моя теща, — пылка сказал он. — Моим долгом было знать.

— Каким бы ни был мотив, ты прав, — сказала она. — Против меня было стопроцентное доказательство. Я была мятежницей тогда, ею и осталась. Я встречалась с остальными каждый месяц, чтобы обсудить огрехи Пророчества, это, кстати, моя сестра использует в работе. Но пять лет дают мятежникам, что зашли дальше воплей о теории, а десять лет — за нанесение тяжкого вреда Алькоро и его жителям. Нет доказательств, что я участвовала в таком.

— То есть, ваш срок продлили без доказательств? — спросил Селено. — Но такое заметили бы, и на это ушло бы время.

Она порылась в мешке с кукурузным печеньем.

— Нет, если событиями управляет Прелат.

Он нахмурился.

— Это смелое обвинение.

— Да?

— Зачем Прелату так манипулировать законом против вас?

— Я всегда считала, что это было для того, чтобы я перестала хоть как-то присутствовать в ее жизни, чтобы не перечить ее повышению до Прелата, — сказала она, взяв печенье.

— Она заперла вас, чтобы подняться до Прелата?

Мама пожала плечами.

— Предыдущий Прелат постарел ко времени, когда меня арестовали. Он умер, и мой срок продлили, пострадали и прислужники, что постились. Думаю, в том хаосе она не хотела, чтобы я испортила ей шансы.

Я сжала губы. Я забыла о трех прислужниках, что умерли в период смены Прелатов, каждый пал от тайного сильного настоя, которым они очищались во время номинации на следующего Прелата.

— Ты участвовала в диссертации Шаулы? — спросила я, озвучив свои мысли.

Они посмотрели на меня, удивленные сменой темы.

— Какой диссертации? — спросил Селено.

— О многоножках, — сказала я. — Это было до того, как она стала служить церкви.

— Я делала иллюстрации, — сказала мама. — Мое имя упоминается в тексте.

— У тебя есть копия? — спросила я.

— Нет. Было две копии — одна для нее, другая для библиотеки академии.

— Думаю, остались альбомы того времени, — сказала я. — Грубые наброски, чтобы потом не было ошибок?

— Конечно, — сказала она. — Та техника была непростой, нужно было передать биолюминесценцию. И тогда я начала воском покрывать части иллюстрации. Я использовала это снова и на рисунках из пещеры.

Я смотрела вдаль, сжав губы.

— Хм.

Селено тряхнул головой от моих заблудившихся мыслей и повернулся к моей маме.

— Я все еще думаю, что нашли еще что-то, что продлило ваш срок. Шаула даже не была Прелатом, когда вас арестовали. Как служитель мог такое подделать?

— Не проси меня объяснить махинации приближенных к тебе, — рявкнула она. — Наша любимая монархия традиционно переоценила мятежников и недооценила советников.

— Я не согласен, — резко сказал он. — Кто делает пустыню Феринно непроходимой даже для вооруженных путников?