Часы у меня не исчезли, в отличие от телефона (наверняка Курач выдернул возле ресепшена, пока мне кто-то звонил, может быть, Аня и набирала номер, кстати, почему бы нет?). Времени было уже около полудня. Наверняка Кэсси уже сто раз как проснулась, надо бы созвониться и узнать, какие планы насчет вывоза вещей с дачи и закрытия «миссии», а заодно уточнить, что там планируется насчет выезда и поисков Ратаева? Кэсси… Где же ты, любимая моя женщина?.. Как бы до тебя дозвониться? Даже не столько для того, чтобы обуждать дела Общества (хотя как же без этого?!), сколько просто для того, чтобы услышать твой голос, такой милый, такой нежный и такой сексуальный… Я действительно слишком много времени уже провел без моей Кэсси. Не испытывая ни малейшего сомнения в том, что сегодня непременно увижусь с ней, я как-то и не беспокоился особо, а вот сейчас началось что-то вроде ломки. А ну как эти сволочи вздумают меня тут держать (страшно подумать!) еще несколько дней?!

Пришлось опять поорать. Теперь я уже не стеснялся прыгать, пытаясь достать до потолка, с тем, чтобы разбить матовый плафон светильника. Я колотил кулаками по стенам и пинал обивку двери. Я тщетно прислушивался и принюхивался к щели между дверью и косяком и не менее тщетно пытался отодрать обивку. Телекамеру я тоже никак не мог обнаружить, и это, знаете ли, особенно сильно выбешивало. Так как я знал, что она непременно где-то имеется и нуждается в том, чтобы быть расколоченной моими руками.

В какой-то момент я обнаружил, что мечусь по палате словно зверь в клетке зоопарка, обходя ее по внутреннему периметру. Глянул на часы — надо же! Уже минут сорок двигаюсь в таком безостановочном ритме. По странной ассоциации я подумал о Кэсси, и о том, что она наверняка сейчас звонит и пытается понять, где я, собственно, и почему недоступен…

Кэсси… Славная милая моя женщина… Меня вдруг словно железный штырь пронзила мысль о том, что она вдруг уедет куда-то на поиски этого проклятого Ратаева, не дождавшись меня, и я больше ее не увижу… Я просто не помнил, чтобы меня когда-либо раньше посещала столь ужасная мысль… И опять заорал, требуя немедленно меня выпустить. Я орал, наверное, с час, пока не закашлялся, поняв, что охрип и больше вопить не могу. По крайней мере, без дикого напряжения. Горло уже саднило, во рту пересохло. Глаза слезились. Как я выглядел, интересно?.. Кожа горит, физиономия взмылена — надо полагать, со стороны я очень похож на психопата, выбравшегося на оперативный простор. Или на наркомана, которому сказали, что он больше не получит своей привычной дозы… Наплевать. Лишь бы Кэсси никуда не исчезла, лишь бы я успел увидеться с ней до того, как она задумает уехать… Я подошел к двери и принялся ритмично лупить кулаками по мягкой обивке. Лупил, наверное, минут двадцать. Потом понял, что лежу на полу, пытаясь оторвать обивку от того места, где должен находиться порог, и заливаюсь злыми и отчаянными слезами, понимая всю тщетность усилий.

Сколько я там проторчал? Вообще-то недолго. Всего лишь несколько часов, не больше четырех. Но за эти часы я прожил целую вечность в аду. Уж не знаю, то ли старые воспоминания тому виной, то ли склонность к клаустрофобии (а это да, не выношу закрытых помещений), то ли боязнь потерять Кэсси, то ли просто страх за свою шкуру — мало ли, какой будет следующая «станция» после палаты для буйных. Стыдно признаться, но про Татьяну я не вспоминал. Почти не вспоминал, так будет точнее. А если и вспоминал, то как-то уж совсем мимолетно и без малейшего беспокойства за нее, хотя отлично ведь знал, у кого в лапах она находится, и чем для нее может закончиться подобное приключение.

К исходу четвертого часа за дверью послышался приглушенный лязг, и обивка пришла в движение. Я встал наизготовку, чтобы броситься на вошедшего, кто бы там ни был, но он решил по-своему: просто толкнул меня, когда я кинулся, да так, что я вмиг опрокинулся навзничь; Курач и в обычной обстановке мог справиться со мной на ура, а тут я, видимо, сильно устал от своих бестолковых метаний по клетке. Конечно, у психопатов сил бывает нечеловечески много, но в этот момент я ими не сумел воспользоваться. Несмотря на мои вопли, Иван до обидного легко скрутил мне руки за спиной чем-то вроде ремня, а затем другим ремнем стянул и ноги, дав мне возможность лишь хаотично брыкаться. Что я и делал, извиваясь червяком на мягком полу и понося этого дегенерата такими существительными и эпитетами, что даже и сам удивлялся, откуда только они берутся, так как я их точно раньше никогда не слышал. Дегенерат только посмеивался, глядя на меня с доброй улыбкой, а потом посерьезнел и крикнул в полутемный коридор:

— Дамы, можете заезжать.

Не успел я удивиться или как-то прокомментировать эту реплику, как «дамы» действительно заехали. Через порог перевалило инвалидное кресло и продвинулось внутрь, увязая на мягком полу. Курач нагнулся, подхватил кресло за переднюю подножку и помог вкатиться седоку.

В кресле сидела Эльвира Столярова-Мельникова-Ратаева. Она мрачно смотрела на меня, с явным презрением выпятив нижнюю губу. Лицо у нее уже было в полном порядке, без следов повреждений. Только одна нога казалась заметно толще другой.

Кресло за задние ручки толкала не кто иная, как Татьяна. У нее на лице, в отличие от Эльвиры, как раз имелись следы некоторых повреждений, совсем несущественных: слегка заплыл правый глаз, да опухла правая же щека — пустяки, в общем. Словом, и говорить-то даже не о чем.

Войдя, она бросила ручки кресла, обогнула его стороной и подбежала ко мне, внимательно глядя в мое лицо. С беспокойством, явным и, наверное, искренним. Черт, надо ж, как это ей повезло уйти от бандитов?

— Вы что с ним сделали? — зло спросила она то ли Эльвиру, то ли Ивана, а может, обоих сразу.

— «Мы»? — переспросила Эльвира. — Мы как раз абсолютно ничего с ним не делали. Его обработали американцы. Классическое НЛП плюс какая-то химия и сексуальная магия по методу Кроули и в лучших традициях Ала-Оддина.

— «Магия»? — переспросила теперь уже Таня с глубочайшей язвительностью. — Ты это серьезно, что ли?

— Абсолютно. И это никакие не сказки. Конечно, никаких волшебных палочек не было, тут все построено на подавлении воли и внушении искусственных чувств… Единственное что, эту практику, говорят, проводят с оглядкой на астрологические показания. Считается, что в определенные моменты прохождения планет психика у людей в соответствии с их знаками становится более лабильной, и если подойти к этому делу с умом, можно научиться «зомбировать» кого угодно и заставить потом делать тоже что угодно.

Эта сучка говорила обо мне так, словно меня тут не было. Я не замедлил высказать всё, что о ней думаю.

— Ну вот, сама видишь… — Эльвира показала рукой в мою сторону, словно бы я чем-то подтвердил ее бредовые измышления.

— Что с тобой происходит, Андрей? — спросила Таня, присев рядом со мной на корточки.

— Да иди ты, — раздраженно произнес я. Видеть ее нарочито обеспокоенную физиономию мне было совсем неохота.

Татьяна замерла, привстала и отступила на шаг.

— Я ничего не понимаю, — жалобно сказала она.

— Спроси его, какую он там женщину себе нашел, — посоветовала Эльвира.

— Андрей, объясни, что произошло? — обратилась ко мне Таня.

Она слушала эту дрянь, и сама прямо у меня на глазах становилась такой же. Я назвал обеих женщин глупыми курицами и посоветовал убираться к черту. И потребовал дать мне свободу немедленно, поскольку меня ждут.

— Кто же это тебя ждет и где? — Татьяна не была бы сама собой, если бы к беспокойству не подмешала яду.

— Кто надо, тот и ждет… — недовольно проворчал я.

— Кэсси Роузволл, — произнесла Эльвира только. Без вопросительной интонации, видимо, в качестве уверенного предположения.

— Господи… Эта иностранка, что ли?.. С дачи? — непонятно у кого спросила Таня.

— Да ла-адно, нашла иностранку, — протянула Эльвира. — Эту женщину по-настоящему зовут Александра Омельченко, она была валютной проституткой в Киеве, и…