Мои мысли сразу же уносятся туда, где им не место. Не здесь. Не сейчас.

— Сколько тебе лет?

Уголки ее губ ползут вверх.

— Достаточно взрослая.

Внезапно ее рука ударяет по моей руке, и я опускаю взгляд вниз. В ее ладони лежит пятидолларовая банкнота.

В моей груди зарождается искра надежды

— Не так много, но это всё, что я могу сделать. Я должна была лучше тебя предупредить о том, что она собиралась сделать. Я просто… плохо сплю, когда остаюсь здесь и, ну, думаю, что встала этим утром не с той ноги.

— Ты не должна…

— Нет, должна. Мой отец учил меня приглядывать за теми, кто нуждается, а у девчонок вроде нас не так много вариантов. Я не имею в виду, что ты девчонка, потому что ты немного старше меня, а… короче… возьми их, — она отворачивается от меня и играет с браслетами на запястье. — Найди способ заработать деньги, Рыжая, прежде чем способ найдет тебя. Купи себе какое-нибудь средство защиты. Последнее, что тебе нужно, так это попасть в неприятности или залететь от какого-нибудь Джо.

— Айви, я не могу их принять.

Она опускает голову и улыбается, но это грустная улыбка.

— Ага, и я надеюсь, что не примешь. Но здесь ты не найдешь другие варианты заработать деньги по-быстрому, не используя при этом свое тело. Поверь, я пробовала.

Я пытаюсь вернуть ей деньги.

— Нет, тебе они нужны больше, чем мне. Кроме того, я знаю, где можно раздобыть больше.

В ее словах есть смысл. Она встает и делает два шага, а затем говорит:

— Впрочем, вот что я тебе скажу. Однажды, когда выиграешь в лотерею, найди меня, хорошо? Отплатишь услугой за услугу. Считай, что это — долговая расписка.

— Айви…

— Успокойся, Рыжая, и прикрывай спину, потому что никто не прикроет ее за тебя. Даже если они уверяют в обратном, прикрывай ее в любом случае, потому что люди лгут.

На этих словах она уходит.

Я смотрю ей вслед до тех пор, пока она не исчезает из вида, и зажимаю в кулаке деньги.

Айви права в том, что в жизни существуют вещи, за которые стоит бороться. Вот та причина, по которой я не осталась с Уорнером в ожидании следующего наказания, которое он, несомненно, уготовил бы мне.

Я хотела большего. Нуждалась в большем. Заслуживала большего.

Я представила в своем воображении картину будущего, которое меня ждет. Ничего фееричного, просто нормальное, безопасное, надежное будущее, какого у меня никогда не было.

Айви назвала это — мой идеал. Но после той борьбы, которую я вела на протяжении последних нескольких лет, чтобы пробиться через этот лабиринт терний и шипов, возможно, было бы уместнее назвать это моим таинственным садом.

Единственная стоящая вещь в этой жизни, ради которой я сделаю все, что угодно.

Глава 2

Иногда из всего разнообразия представленных вариантов остаётся лишь худший. Разница того, насколько он хуже остальных, определяется тем, как низко мы падем…

Мой взгляд мечется туда-сюда: от кулона с тыквой в левой руке к коробке презервативов в правой руке.

Кулон, привлекший моё внимание, напомнил о том, что у меня есть ещё один вариант. Я могу потратить деньги и позвонить моей сестре Сандаун [6] . Но, стоит мне опустить взгляд на свисающую с серебряной цепочки подвеску в виде маленькой тыквы с прорезями для глаз, носа и рта, со счастливым лицом вместо устрашающего, я понимаю, что не смогу это сделать.

Не смогу позвонить.

Взять те гроши, которые Санни зарабатывает официанткой и получает от государства на содержание моей племянницы Уиллоу — не вариант, независимо от того, какой в каком отчаянии я нахожусь. Плюс ко всему, я никоим образом не хочу, связавшись с ними, подвергнуть их опасности.

Уилл — единственный человек в мире, которого я люблю всем сердцем, безгранично. Я никогда не поставлю её жизнь под угрозу.

Сейчас середина августа, а это значит, что со дня на день она начнёт учиться. Её первый день в детском саду… Держу пари, что она нервничает, а в дополнение к этому еще и приятно взволнована. Представляю, как она будет с важным видом носить этот кулон, словно какой-то знак почёта, с гордостью рассказывая своим маленьким друзьям, что его ей подарила родная тётя. Подарила бы, если бы была дома.

Меня подташнивает, когда я думаю обо всех тех днях её жизни, которые я пропустила.

И пропущу.

Но мне лучше гнать эти мысли прочь. Сейчас они мне не помогут. Я не могу продолжать зацикливаться на прошлом, когда должна беспокоиться о своём ближайшем будущем.

У меня всего пять баксов за душой. То есть моё пропитание на два, может быть, на три дня, если повезёт. Но что потом?

Я вновь устремляю взгляд на презервативы.

Смогу ли я на самом деле сделать то, что предложила Айви? Продать себя? Удовлетворяя какого-нибудь незнакомца за деньги?

Я не хочу этого делать. После всего, что я пережила, я даже не знаю, смогу ли.

Я весь день ходила от магазина к магазину. В течение нескольких прошедших недель я пыталась найти работу, практически вымаливая её. Но без удостоверения личности и подобающего внешнего вида никто меня не наймет. К тому же, я не могу нигде работать, поскольку не должна светиться.

Отец Уорнера, его знакомые и половина мира, несомненно, ищут меня сейчас, после сообщения в средствах массовой информации о пожаре и моём исчезновении. Я знала, что «благодаря» отцу Уорнера, который был сенатором штата, эта новость, скорее всего, станет самой обсуждаемой в местных новостях, но я не знала, что она выйдет за пределы Калифорнии.

Три недели назад, когда я скрывалась от летнего зноя внутри гипермаркета, я замерла на месте как вкопанная. На одном из огромных экранов телевизоров с высокой четкостью возникло лицо Уорнера. Он стоял за трибуной и умолял общественность позвонить по номеру 800, указанному в нижней части экрана, если они располагали какой-либо информацией о моём местонахождении. Я с ужасом наблюдала за тем, как на экране появилась наша фотография. На фото я улыбалась, а значит, она была сделана несколько месяцев назад, когда мы только начали встречаться. Когда я находилась в блаженном неведении относительно того, кем он был на самом деле. Камера, наведенная на него, делала особый акцент на его искренних, покрасневших от слез глазах и расстроенном выражении лица. Стопроцентное притворство. Затем дрожащим голосом, от которого у меня побежал мороз по коже, он произнес: «Эм, я люблю тебя. Если ты меня слышишь, возвращайся домой». Он покачал головой, словно ему внезапно стало тяжело говорить, и наклонился вперёд. Тихим голосом он прошептал: «Пожалуйста, помогите мне вернуть мою любимую домой. Спасибо».

Не знаю, почему меня удивляло, что он по-прежнему на свободе и не подозревается в моем исчезновении, несмотря на кровь, которая повсюду была на месте преступления. И почему не было упомянуто о его извращенных и нездоровых наклонностях. Его отец, наверняка, не пожалел денег и заплатил всем за молчание, чего я и боялась. Именно по этой причине я не обратилась к властям. Уорнер всегда хвастался тем, что его отец был неприкосновенной персоной; он держал в руках полицейских, адвокатов и даже судью.

Не хватало, чтобы кто-то узнал меня и вызвал копов.

У них нет ордера на мой арест. Но я требовалась для допроса по поводу пожара. Впрочем, это могло оказаться простой уловкой, которая вынудит меня сдаться, чтобы они могли схватить меня, запереть в камере или вернуть Уорнеру. И если я окажусь во власти Уорнера, вне всяких сомнений, я дорого заплачу за поджог его дома и привлечения внимания общественности к нему и его отцу.

Я выдыхаю и заправляю прядь волос за ухо.

Как ни странно, разница между тем, чтобы продать себя, и тем, через что он заставил меня пройти, — не такая уж и большая. Единственное существенное отличие в том, что после того, как мной попользуются, я уйду с деньгами, а не с воспаленными конечностями, синяками и ушибами.