— Этому вот, говорю! Который на «Волге»!

— А-а, — кивает та. — Так бы сразу и сказали. Пойдите скажите ему, чтоб сейчас же отъехал.

Дробанюк озадаченно смотрит на нее, он никак не может взять в толк, всерьез королева бензоколонки разговаривает с ним или издевается.

— Но вы же отпускаете ему! — втолковывает ей Дробанюк. Но уже слишком поздно — тип успел заправиться и отъезжает. Дробанюк в сердцах сплевывает и идет к «Запорожцу».

— Зря вы, Константин Павлович, — говорит ему Муляев. — Себе же дороже…

— Зря? — взвивается успевший забраться в кабину Дробанюк и едва не стукается головой о низкий потолок салона. — Не-е, я этого так не оставлю! Ты запомнил номер этого негодяя?

— Девяносто один восемьдесят восемь.

— Вот и хорошо. Он еще понадобится… Не-е, целеньким и невредимым он из этой истории не выпутается, — грозится Дробанюк. — Не на того нарвался. Я ему не кто-нибудь, я ему!.. — Губы у него сжимаются в жесткую складку, взгляд устремлен в одну точку. — Он меня еще узнает!..

От заправочной они едут молча. Дробанюк сидит насупившись, и Муляев благоразумно воздерживается от разговоров. А в душе Дробанюка идет сложная работа. Он так жаждет отмщения, что, появись сейчас перед ним тип в вельветовых брюках, набросился бы на него с кулаками. «Прохиндей какой! — негодует про себя Дробанюк. — На „Волге“ он разъезжает, понимаете!..» Он прикидывает, что предпринять, и логика подсказывает ему, что надо попытаться выйти на автоинспекцию. Во-первых, через автоинспекцию можно будет справки навести о том, кто он, этот вельветовый тип, во-вторых, с помощью гаишников и поприжать его, если что. Талон, например, пробить ему за превышение скорости. Дробанюк представляет, как это может произойти. Они с гаишником подстерегут вельветового типа где-нибудь в укромном местечке, и когда тот будет ехать, пусть даже не быстрее черепахи, — стоп, автоинспекторский жезл ему в физиономию! Ну-ка, уважаемый, отвечай по всей строгости за лихачество. «Как?! — подпрыгнет вельветовый тип. — Я нормально ехал!» «Тебе показалось, что нормально», — ответят они ему. «Как?! — еще выше подскочит тот. — Это несправедливо» — «Тебе кажется, что несправедливо». «Это он мстит мне, — показывая на Дробанюка, пустится во все тяжкие вельветовый тип, спасая свою шкуру. — Потому что я объегорил его на заправке, без очереди влез!» — «A-а, так ты еще и прохиндей! — скажут они ему. — Ну, в таком случае у тебя вообще надо отобрать права…»

Но через кого на автоинспекцию можно выйти? Дробанюк понимает, что такой человек — не кто иной, как Ухлюпин, но он гонит от себя эту мысль подальше. Нет, нет, только не Ухлюпин! С этим горлохватом разговор будет на иную тему. Ухлюпина надо проучить, чтоб знал свое место. Хватит потакать всяким клоунам!

Дробанюк перебирает в памяти всех своих знакомых, кто может иметь руку в автоинспекции, и с огорчением отмечает, что таких нет. «А может, проучить Ухлюпина завтра? — размышляет он. — А сегодня пусть он пока посодействует. У него в ГАИ знакомый капитан, не раз хвастался, вот и пусть…» Но тут вспоминается гневное лицо Иды Яновны, и он, содрогаясь, отвергает напрашивающийся компромисс. «Не-е, лучше уж на принцип пойти», — заключает Дробанюк. И у него выстраивается четкая линия по отношению к Ухлюпину. Да, конечно, сразу надо будет дать ему по рукам, точнее — по его длинному языку, поставить его на подобающее место, а уж потом и сказать насчет капитана из ГАИ. Пусть этим вину заглаживает. Вот тогда и станет ясно до конца, готов ли Ухлюпин уважать по-настоящему заместителя управляющего…

В управлении Поликарпова их встречает экономист Рудь, пенсионного возраста человек в роговых очках. На вопрос о том, где начальник управления, тот тихим голосом уставшего от жизни человека отвечает, что Поликарпов поехал куда-то на объект, а ему поручил заниматься с ними. «Ах ты, язвенник-трезвенник! — снова наливается раздражением несколько подуспокоившийся Дробанюк. — Даже не изволишь встретить?! Ну, ничего, посмотрим, что ты запоешь, когда мы с Муляевым станем разделывать тебя под орех! Со мной номер насчет твоей показной независимости не пройдет! Это, может, с другими замами у тебя что получится, а у меня — будь спок!..»

— Все, значит, у вас тут окей? — въедливо спрашивает он Рудя. — Если сам пан начальник не пожелал поработать с нами?..

— Он же меня оставил, — оправдывается тот. — А дела у нас вроде в порядке.

— Проверим, проверим, — с угрозой произносит Дробанюк. — Коля, — обращается он к Муляеву, — ты, пожалуйста, начинай, а я пока прозвоню кое-куда. У вас хоть есть где по телефону поговорить? — опрашивает затем Рудя. — Кабинет Поликарпова свободен?..

Дробанюк плотно прикрывает за собой дверь в кабинете Поликарпова и звонит Ухлюпину. Тот отвечает сразу, и Дробанюк на какое-то мгновение застывает в нерешительности.

— Ну? — торопит Ухлюпин. — Я слушаю.

— Дробанюк, — со значимой лаконичностью представляется Дробанюк.

— A-а, это ты.

— Да, это я, — неприязненно подчеркивает Дробанюк.

— Чего это ты? — улавливает перемену в его тоне Ухлюпин.

— Вы о чем? — контрвопросом отвечает тот, еще четче определяя нужную дистанцию между ними.

— Что-что? — с настороженным удивлением спрашивает тот. — С каких пор, Котя Павлович, вы меня так зауважали, что уже на «вы» обращаетесь?

— Кому Котя, а кому Константин Павлович, — решительно отрубывает Дробанюк. — И нечего хамильярность разводить!

— Тю-тю! — тут же шутовски отзывается Ухлюпин. — Вон оно что, оказывается! Котя Павлович уже возомнил себя настоящим спикером верхней палаты и требует к себе должного чинопочитания! — И он грубо бросает: —Да пошел ты знаешь куда?!

От этого у Дробанюка внезапно слабеют ноги и он бессильно опускается на стул. А Ухлюпин хлестко продолжает:

— Ишь ты, деятель! Не успели тебя в замы за уши вытянуть, как ты уже нос задрал! Учти — ты пока зам без портфеля, дорогой! И неизвестно, будешь ли ты с ним! Это, между прочим, зависит и от меня, понял?

— Д-да я… нарочно… — лепечет Дробанюк, поверженный этим напором. — Я пошутил… Ну что ты, в самом деле?!

— Пошутил? Знаю я тебя!

— Ну, мы же с тобой друзья, Юра! — умоляюще убеждает его Дробанюк.

— Да? — с иронией отзывается Ухлюпин.

— У нас и впредь будет все, как между друзьями, — продолжает Дробанюк. — Ну, ясно, если в официальной обстановке разве… А так — о чем может быть речь… Кстати, — спешит перевести он разговор на другую тему, — у тебя в автоинспекции нет никого?

— Хочешь, чтоб тебя почетным эскортом сопровождали?

— Гм-м… Теперь вот ты шутишь. Может, и мне обидеться?

— Как хочешь… Ну, так что тебе в автоинспекции надобно?

— Да, понимаешь, — мнется Дробанюк, стараясь так объяснить ситуацию, чтобы не дать повода Ухлюпину зацепиться за что-нибудь своим острым языком. — Надо бы одному типу мозги вправить. Чтоб повежливее был.

— Вот как? Нагрубили тебе, Котя, да? А при чем тут ГАИ? Или ты считаешь, что именно автоинспекция должна заниматься воспитанием у граждан хорошего тона?

— Понимаешь… — продолжает осторожничать Дробанюк. — Этот тип на машине ездит…

— Хамло на колесах, так сказать?

— Причем, нарушает правила движения на каждом метре. На любой знак прет со скоростью сто двадцать! А у тебя же капитан есть знакомый…

— Был, да сплыл. Ну да ладно, перезвони мне минут через двадцать.

Дробанюк с облегчением кладет трубку. Хорошо, хоть кончилось все благополучно. Послушался жену — и вот на тебе, влип. Нашел, с кем связываться — с Ухлюпиным! Не-е, с кем угодно, только не с ним! Вот на вельветовом типе отыгрывайся сколько душе угодно. Вельветовый тип — совсем другое дело.

Дробанюк заходит в планово-экономический отдел — там Муляев и Рудь корпят над бумагами.

— Ну ты, Коля, в восторг еще не пришел от идеального порядка в поликарповской вотчине? — спрашивает он Муляева с многозначительной ухмылкой, адресуя ее пенсионеру Рудю.

— А вы знаете, Константин Павлович, у них действительно почти ажур, — с каким-то радостным удивлением сообщает Муляев. — Даже не верится.