— Куда там директорам и замам до него! — с энтузиазмом восклицает Дробанюк. — Простой винтик, а крутит дефицитные шестеренки — вот!

— Да хватит тебе вокруг да около! — возмущается жена. — А то сам будешь организовывать приемчик для своего винтика.

— Это Обыгалов, — поспешно объясняет Дробанюк. — Он из стола заказов. Обыкновенный доставщик. Простой большой человек! Но даже не это главное. Представляешь, Идуня, иду я по Арочной, смотрю: останавливается «Москвич»-фургончик, а из него вылезает жуткая харя, причем, вроде бы знакомая. Где я, думаю, мог видеть этот потрясающий рубильник? Как у Буратино, только вверх загнутый, представляешь? Потом вспомнил: так это ж Крючок, Витька Крючок! Мы с ним в одном классе учились. Дуб был — не передать! Сколько будет дважды два — до сих пор, наверное, не знает. У нас по математике был Викентий Матвеевич, так тот специально для юмора вызывал Крючка, чтобы таблицу умножения рассказал. «Кто, — говорил он, — считает, что математика — скучная наука? Ну-ка, Обыгалов, иди к доске, докажи, что это не так. Начнем с вопроса вопросов: сколько будет дважды два? Крючок — глаза под лоб, думает, потом бухает: „Одиннадцать“ — „Почему?“ — „А я так выучил“, — отвечает Крючок. В классе от смеха все покотом! „Ну, это прогресс уже, — хвалит его Викентий Матвеевич. — На прошлом уроке ты утверждал, что двенадцать“. Мы животики надрывали… А теперь в торговле! Вот тобе и дуб!

— Мало ли кто кем был в детстве, — возражает Ида Яновна. — Рос человек дубом, а вырос орехом. А у некоторых наоборот.

— Это точно, — поспешно соглашается с ней Дробанюк, боясь, как бы в запальчивости жена не обвинила в чем его самого. — Так вот, вижу: Крючок. „Привет, — говорю, — товарищ из торговых услуг, не узнаешь?“ И что ты думаешь? Он свой рубильник — в небо и через губу: „Много вас всяких…“ Ого-го, думаю, гнет! Цену себе не сложит. Значит, неспроста. „Да ты что, Витя, — упрекаю его, — старых друзей через бедро?.. Мы с тобой в одном классе учились!“ А он не глядя: „Вчера один тоже шары мне замазывал. Помнишь, мы с тобой вместе в детсаде одном воспитывались? Ты, грит, за мои трусики держался, когда дорогу переходили?“ А я вообще никогда в детсад не ходил, и меня никто не воспитывал! Я сам воспитывался!» «Ну, — говорю, — ты даешь, Крючок! У меня знаешь, сколько людей в подчинении, а ты… Я, между прочим, Костя Дробанюк. Быстро ты забыл, кто тебе на математике подсказывал»… И только после этого он подтаял… В общем, Идуня, надо будет принять этого типа на уровне. Чтоб до конца расплавить… Игра стоит свеч. Я навел кое-какие справки: Ухлюпин говорит, что торговые услуги — это золотое дно.

— Ох, и трепло ты! — вздыхает Ида Яновна. — Не успел поговорить с человеком, как уже распустил язык по всему городу.

— Так ведь я в общих чертах, — оправдывается Дробанюк. — Я полунамеками, почти что шепотом… Черта с два, чтобы я Ухлюпину все выложил на тарелочке…

— На когда ты его пригласил?

— На сегодня, Идуня. Зачем откладывать на завтра то, что можно иметь сегодня, верно?

— На сегодня?! — ужасается жена. — Так сегодня же вторая серия «Цыгана»!

Дробанюк сочувствующе вздыхает:

— Ну… в другой раз… посмотрим.

— Как это в другой? — возмущается Ида Яновна.

— Да покажут еще! — успокаивает ее Дробанюк. — Всего в третий раз крутят. Случай такой подвернулся — пойми!.. Притом, ты этого «Цыгана» уже дважды видела.

— Не твое дело! — возмущается жена. — Если фильм мне нравится, я и десять раз смотреть его буду.

— Ну да ладно, включим и за столом смотреть будем, — уговаривает он жену, опасаясь, как бы спор не зашел слишком далеко. — Сейчас везде так: усядется компания за стол и перво-наперво телек включает. Жуют, а глаза на экран таращат.

— Он один придет или с женой?

— Один, — радостно сообщает Дробанюк. — Он холостяк, представляешь? Я, конечно, по всей форме сделал приглашение: мол, желательно с супругой, можно и с подрастающим поколением. А он: гы-гы, с супругой… С любовницей могу, а супруги нету.

— В разводе, что ли?

— Черт его знает! Наверное, вообще неженатый. Кто на такую жуткую харю соблазнится? Хотя, впрочем, сколько их сегодня таких, которые не прочь за козырного человека уцепиться, пусть даже он крокодил?!

— Ну, если один, то уже легче. А то чем угощать, если бы орава явилась?

— Конечно, конечно, — соглашается Дробанюк. — Целого гуся не хватило бы… — произносит он и в напряжении замирает, стиснув во вспотевшей руке телефонную трубку. Недавно родственники передали им из деревни крупного жирного гуся, и жена решила попридержать его к Восьмому марта, чтобы зажарить с яблоками на праздник. Вот и намекнул Дробанюк на то, чтобы приготовить гуся сейчас.

— А на праздник что? — вздохнув, спрашивает Ида Яновна.

— Найдем что, — с энтузиазмом заверяет вмиг воспрянувший Дробанюк: получилось! — До праздника еще целых десять дней! Да Обыгалов нам все сделает, вот увидишь. Только принять его надо на уровне. Торгаши это любят, народ они избалованный, рука всегда на дефиците… Кстати, мне тут в одном месте печень трески обещали. Надо стол организовать с таким расчетом, чтобы показать, что мы тоже могем кое-что. Пусть свой рубильник не задирает до неба. Больше уважать будет…

— Ладно, надо достать и зеленого горошка, — снова вздыхает жена, представляя, видимо, скольких хлопот будет стоить ей этот прием.

Когда Ида Яновна кладет трубку, Дробанюк с громадным облегчением откидывается на стуле: все в порядке! Затем, собравшись с мыслями, прикидывает, что надо будет сделать в первую очередь. Проблем, конечно, хоть отбавляй, особенно с печенью трески. Надо ехать за ней в самый конец города, к черту на кулички. Только чем ехать? Был бы трест как трест, а то одна видимость. Зам по общим вопросам на своих двоих вынужден передвигаться, будто на дворе не двадцатый век, а какой-нибудь первобытный, недоразвитый… Может, Ухлюпин выручит? Если вообще удастся застать его на месте. Дробанюк лихорадочно вертит телефонным диском, но кабинет Ухлюпина, как и следовало ожидать, не отвечает. А у диспетчера, как всегда, один ответ: начальник на объектах. Ухлюпин, стало быть, отпадает. Может, Солнушкина попросить? Дробанюк раскрывает трестовский телефонный справочник и подряд набирает все номера в управлении Солнушкина, но и этого, в общем-то покладистого мужика, у которого можно было бы разжиться на часок каким-нибудь транспортишкой, тоже не удается обнаружить.

Дробанюк в отчаянии смотрит на часы: стрелка уже почти доползла к трем, успеть бы за этой проклятой тресковой печенью вообще. Где ж заполучить какие-нибудь колеса? К Поликарпову на поклон рискнуть, что ли? У того всегда все на ходу, чтоб ему пусто было! Но попробуй уломай этого скопидома! Дробанюк отчетливо представляет себе въедливо-иронический тон, который позволяет Поликарпов по отношению к нему, и всякая охота общаться с ним мгновенно улетучивается. Эх, был бы «бобик» у Лузика в порядке, и вопросов не было бы!

Лузик Дробанюку нравится все больше. Пацан ведь, в сущности, только из института выпорхнул, а головенка на месте, котелок варит, причем такую похлебку, чтобы всем по вкусу. Далеко пойдет малый, если не остановят.

Лузик — тот бы не отказал. Тот сам не прочь в нужный момент юлой ввинтиться: что надо? Сколько раз уж Дробанюк брал у него «бобик», когда припирало! И хотя от одного вида этой задрипанной, грязно-зеленой уродины на душе скребли кошки — несолидно-то для заместителя управляющего! — все ж на безрыбье и она была товаром. Пригодилась она бы и сейчас! Так нет же — опять в боксе, разобрана на сто частей! Впечатление такое, что она больше ремонтируется, чем ездит.

Вот что значит не везет! Ведь магазин, где печень, на таком диком отшибе, что от ближайшей автобусной остановки до него топать и топать, не говоря уже о том, что и автобусы туда ходят, когда им вздумается. И потом ведь надо успеть горошек раздобыть, он тоже далеко не всегда на прилавке лежит. Да и за армянским коньячком к Самуилу Авангардовичу забежать — а на это время требуется тоже!