За такую работу полагается в три места: в харю, в спину и в двери.
Вот он работник какой! Чудо чудес! Танцует у клиента на голове, а не стрижет… В польской, варшавской, парикмахерской учился! Двадцать пальцев на одной правой руке! Вот что могу выразиться…
Пьяный он лучше тверезого работает. Его напоить вначале надо…
Табак нюхать мастеру грешно. Из носу капает, того и гляди клиенту причинишь беспокойство!
У нас деликатное положение: при дамской работе к стулу не прижиматься!
Раньше цирюльники в банях и парили сами с хлебным духом. Банщики у них из рук это выбили.
Ларькин совершенствователь! По пьянке тоже от них не отстанет…
С мозолями чудно случилось… Одному свели их с корнем с семи пальцев и от подошв две, а он пришел — и в сердце. Так, грит, вашу распростак, делай сызнова мне мозоль на всех пальцах! Мы инда в уме все не сообразим, чего человек хочет. Думали — пьяный! Вывели, ослобонили, а он просит. Походка, грит, у меня через край легкая стала, без солидности. Не то хожу, не то пляшу, ровно не в себе! Двадцать два года их носил, а теперь — на вот, как мальчишка. Заверяю вас, что правда была, если не верите! Ему наш Петр Семеныч угадал и посоветовал каблуки тяжелей сделать и подметки тройные для весу. Послушал… Чудаки люди бывали. Спасли от страданья, накрик кричал, благодарил чуть не в слезах, а потом посади опять… Глупому и помочь во вред!
Иван-цирюльник, по секрету вам, двадцать три года к одной ходил. От детей ее опоражнивал… Такое свойство знал! Вот в какие секреты проникал! Умер лет десять назад. Уж как его все жалели — слов нет! В богатый дом детей на воспитание взяли, а супругу экономкой во вдовью палату…
Из непригожего, поганого места волосы тебе выдирать, а не брить! Пошел вон из магазина, дуралей! Расчет на получи!
Бородавку пустяк один свести! Сало свиное с солью, сочек от цветка подорожника желтого. Вот и все! Никакая бородавка не устоит. И за это деньги наживали…
Так про нас куплетист один пел у Черепанова, а я запомнил.
Турка все нам дамские дела сбил.
Ах-с, марси вас, марси за похвалу, много раз марси! Приятно, что угодил!
Мальшик, шипсы апорте дусманс иси!
Сервьет иси, воды горячей! Апорте вит пур мосье, канайль!
Эх, сударь, Волга-то пятится или нет? Нет ведь? Так и мы молодыми мастерами не будем. Помогло бы честными помереть! Новые науки нашей всей не превзошли. Мы и ногти на ногах с мозолями при банях стричь учились, и банки становить, и пиявок к делу применять, а побрить и постричь, и попричесать, и где опять же кому как полечить. А к тому и обращение с клиентом нам внушалось. Многие науки знали. Зубы доводилось рвать и иметь благодарствие… Мальчишкой я в бане, сударь-господин, мозоль неловко человеку, ремонтеру{42} Ивану Павлычу Порфилову, порезал, так меня, извольте знать, били. Иван Павлыч стукнули два раза, потом пожалели и пяточок на калач даже подарили, банщик поприбил, по снисхождению, не прытко, хозяин, а еще папаше нажаловался. А папаша строгонек был, ручку имел фунтов пять — без бумаги оберточной. Теперь-то и пошутить можно. Вот какое учение проходили, вот как-с в люди стремились! Цветущей сиренью волосики вам спрыснуть? По рукам еще очень били, кто ножницами нащелку не знал и не скоро способствовался… А без нащелки клиент заскучает — нет в мастере колеру! Усики подровнять? Сирени цветущей — духов и одеколона тогда и не было вовсе. Предпочитали мужчины-господа «мускус-амбре» и «настой пачулей» или «китайской розы». Назывались «Розалия супер» или «супер», точно не могу высказать. Дамы шли на «Фиалку горных альп» и на «Виолет де парм» — лунная ночь. Дорого стоили! В хороших магазинах курили «монашками» и смолой с берестой. Многие очень запах этот любили. В костюм войдет и никак его после дня три… Ах, забыл, совсем забыл! Были еще духи, извольте видеть, «ласточка» с надеждой. Картиночка: пичужка летит над морем с волной, а в клюве ее якорь с цепью. На свадьбах дарили молодой. Два двадцать пузыречек — так себе… Сам крепостного права был до тридцати годов, при барине исполнял мальцом услуги, а потом отдали учиться на мастера. Шесть лет был в обучении, и домой не пускали, раз всего пешком гулял сорок верст в два конца и гостил дома неделю… Папаша были в столярах на оброке…
Хороши стишки?.. Хе-хе… хе… Это один клиент про нашего старшего преподавателя, мастера-чеха, сочинил. Мы все себе записали. Он, видите, вечером пьет один на один, а утром на работе всенепременно. Только очень сердитый, под руку не попадайся… Летом Иван Иванович очень на мух смешно сердятся! Гоняют их, а они липнут. Один мастер придумал крылья им обрывать да на шею и лысину бросать. Так Иван Иванович всего себя исколотил, ловивши!
Ах какие полосаточки в Петербурге были! Чудо одно! За одну такую меня один фершал чуть шнипером не убил, а я ему таску задал.
Простудились? Хорошо бы вас в баньку на горячий полок и баночками сухими прососать. А еще лучше — кровь повытянуть с просечкой…
Владимир Ильич сами им ключом дергали, а Петька, их помощник, «козью ножку» подковыривали. Они дело делают, а Федот Иваныч их бьет. Вот какая работа была — тебя бьют, а ты терпи и пользуй без ошибки от боли!
Подгулял, сударь, ваш шиньон — полысели!
«Амбрэ виолет» всем духам изволю предпочитать — у меня пиджак ими по полмесяца пах, даже тошнило жену! До того сильный дух, что тошнило. Вывешивали на мороз, бывало дело, по семейной истории, костюм. От кого чем пахнет: от повара флитюром, от мастера-парикмахера — приятностью…
Он из николаевских солдат, хозяин мой, был. Бывало, скажет: «Фортификацию тебе показать за твою лень?» И покажет! Шею два дня не согнешь. А то еще плеска называл «картечь на россыпь». Мальчишкой я тогда был в тринадцатом году и картечей этих наглотался досыта… С двух сторон, злодей, норовит. А, дай ему царствия небесного, в люди вывел, рекомендацию на Москву дал и при расставании угощал дреймадерой…
От твоего, говорю им, почтения пятки к сапогам примерзают! Вот оно как нам нужно… На чай или к празднику разу не было дал бы… А три дома своих двухэтажных, один — в три, в банке — не сосчитаешь сколько… Это их алчная скупость съела!