Иссохшая долина,

И между трех дорог —

Корявая маслина,

Сухой шершавый лох.

Под одиноким лохом,

Где солнце и полынь,

С чуть затаенным вздохом

Из памяти — нахлынь!

Нахлынь все то, что было:

И что свежо теперь,

И что душа забыла

За давностью потерь…

Друзей ушедших лица

Я в сердце берегу.

Но с ними поделиться

Ничем уж не могу.

Стою один в долине

На стыке трех дорог —

Как дерево пустыни,

Как одинокий лох.

                                        Песня

Колючей проволокой сердце

Рванет бесхитростный куплет.

И никуда уже не деться

От давних лет,

От горьких лет.

Когда в огне, во мгле чертовской

Земля стонала

И когда,

Как написал поэт Твардовский,

Сдавали чохом города.

Ужели так всегда в России,

Ужели недруги правы:

Чтоб разбудить святые силы,

Дойти им надо до Москвы?!

Не верю этому, не верю!

Но вижу скорбные глаза

И помню каждую потерю,

Родных и близких голоса.

Нас разбудили, разбудили,

И мы восстали — как один.

Мы победили, победили.

И впредь, конечно, победим.

И жизнь светла и величава…

Но пусть в любой далекий срок

Нам помнится не только слава,

Но и жестокий тот урок.

И песня пусть продлится в завтра —

Про тот платочек

И вокзал,—

Которую безвестный автор

Веленьем сердца написал.

                Е. М. Раевской

               В. Ф. Жигулину

Дорогие родители!

Мать и отец!

Не сердитесь, что письма

Пишу вам короче и реже.

Просто все тяжелеет

Судьбы незабытый свинец,

И с годами печали

Больнее, чем прежде…

Но и нынче я помню

О дальнем, родном и святом.

И ночами все вижу

В картинах отчетливо резких:

По рассказам отца —

Деревенский жигулинский дом,

И в старинном Воронеже —

Дом знаменитых Раевских.

Впрочем, нет.

«Знаменитых» — неправильно, нет.

Знаменитыми были

Далекие мамины предки:

В орденах — генерал,

А в цепях — декабрист и поэт,

Раньше прочих познавший

Тюремные камеры-клетки.

…А Жигулины родом

Откуда-то из-под Ельца.

Там и нынче в селе —

Все Жигулины да Жигулевы.

А потом — Богучар

И родная деревня отца —

Монастырщина.

Сколько беды в этом слове!..

И луга за Подгорным —

Моя изначальная жизнь.

И горящий Воронеж —

Мое изначальное горе.

Две могучие крови

Во мне воедино слились,

И пошел я по жизни

В извечном душевном раздоре…

Не печальтесь, родные!

Я буду почаще писать.

И конечно, приеду.

Дела и заботы отрину.

Еще многое мне

Вы должны о себе рассказать,

Чтобы я рассказал

Своему повзрослевшему сыну.

                         В. М. Раевской

Крещение. Солнце играет.

И нету беды оттого,

Что жизнь постепенно сгорает, —

Такое вокруг торжество!

И елок пушистые шпили,

И дымная прорубь во льду…

Меня в эту пору крестили

В далеком тридцатом году.

Была золотая погодка,

Такой же играющий свет.

И крестною матерью — тетка,

Девчонка пятнадцати лет.

И жребий наметился точный

Под сенью невидимых крыл —

Святой Анатолий Восточный

Изгнанник и мученик был.

Далекий заоблачный житель,

Со мной разделивший тропу,

Таинственный ангел-хранитель,

Спасибо тебе за судьбу!

За годы терзаний и болей

Не раз я себя хоронил…

Спасибо тебе, Анатолий —

Ты вправду меня сохранил.

Жизнь прекрасна и коротка

И тепла, как твоя рука…

О, видения детских лет,

Где казалось, что смерти нет!..

Нынче сосны гудят в бору —

Все о том, что и я умру.

Сколько лет нам дано судьбой?

Что оставим мы здесь с тобой?

Сын останется — кровь моя.

Стих останется — боль моя.

Будет ветер у трех дорог.

Разметать золотистый стог.

И тростиночка камыша

Будет петь, как моя душа.

И на ветке блеснет роса,

Как живая твоя слеза.