Рогге злобно выругался и приказал водителю свернуть в боковой переулок. Едва они проехали несколько метров, как Фукуда заметил, что их обгоняет такси, ведомое вчерашним шофером. Доктор успел заметить легкий кивок товарища. Такси проехало несколько десятков метров и остановилось. Фукуда понял. Сделав вид, что вспомнил нечто очень важное, доктор дотронулся до руки Рогге.
— О, чуть не забыл! Тут недалеко живет один мой приятель, с которым мы уговорились встретиться сегодня. Я, пожалуй, сойду здесь!
— Пожалуйста! — буркнул Рогге. — Но я хотел бы условиться насчет одного дела. Речь идет о розыске этого Фукуды.
— Ах, вот оно что! — рассмеялся доктор. — С превеликим удовольствием исполню вашу просьбу. Я думаю, что это удобнее всего сделать вечером, — он посмотрел на часы, — скажем, в семь. Мистер старший лейтенант будет на месте?
— Да, я буду ждать вас.
Машина остановилась.
— Итак, через три часа, господин старший лейтенант! — повторил Фукуда. — Возможно, что к этому времени вы будете знать все!
Рогге поднял руку в знак приветствия, и машина умчалась. Подождав с минуту и зорко осмотревшись вокруг, Фукуда подошел к такси. Шофер открыл дверцу.
— Быстрей, друг! Как хорошо, что вы меня поняли, — сказал он Фукуде. — Здание штаба окружено шпиками и полицией. Я очень боялся, что если вы подъедете туда, кто-нибудь из шпиков опознает вас…
Генерал Канадзава ждал возвращения Рогге в его приемной. Тщетно пытаясь овладеть собой, он нервно ходил по комнате и беспрерывно курил папиросу за папиросой.
Стук двери вывел его из состояния напряжения. Забыв, что он, а не Рогге является генералом, Канадзава вытянулся. Саркастически улыбаясь и ладонью отирая со лба пот, Рогге пригласил Канадзаву в кабинет и сам плотно закрыл дверь.
— Вы стали знаменитостью, генерал! — нервно захохотал он. — Большой знаменитостью! Ваше имя гремит на улице, повторяемое тысячами глоток…
— Пусть ад поглотит такую славу! — оскалив зубы, прошипел Канадзава. — Дьяволы!.. Но не только я стал таким известным, — добавил он после минутного молчания. — Эти мерзавцы также вспоминают и о моих американских друзьях. Я не более известен, чем генерал Смит, не говоря уже о… — Канадзава протянул Рогге смятую газету.
Старший лейтенант внезапно встал.
— Вы забываете, господин генерал, — холодно прервал он Канадзаву, — что ваше имя значительно более известно вашим соотечественникам и легче выговаривается ими. Ваши земляки не очень обрадованы тем, что вы снова работаете в японской полиции… Ну что ж! — он пожал плечами. — Мы, американцы, являемся настоящими, природными демократами. Мы уважаем волю народа, а раз народ говорит, что вы…
— Одну минутку, господин старший лейтенант! — едва сдерживая дрожь, перебил Канадзава. — Я пришел сюда по более важному делу.
— Догадываюсь по какому, — сухо ответил Рогге. — Очень сожалею, но я не уполномочен удовлетворить вашу просьбу. Впрочем, насколько мне известно, полковник Кроссби собирается вызвать вас завтра, после своего возвращения из командировки. Вы, конечно, понимаете, что я…
Канадзава через силу улыбнулся.
— Но вы, вы же являетесь правой рукой полковника Кроссби. Вы сами не раз говорили мне об этом. Полковник считается с вашим мнением во всех делах. Поэтому я и решил обратиться к вам, не ожидая возвращения полковника.
— Гм! — недовольно пробормотал Рогге, снова усаживаясь в кресло. — Сомневаюсь, чтобы я мог оказаться вам чем-нибудь полезным, господин генерал.
— Я пришел не с пустыми руками, господин старший лейтенант! — многозначительно сказал Канадзава.
— Ого! — деланно гневно вскрикнул Рогге. — Уж не собираетесь ли вы подкупить меня?!
— Что вы!.. Я понимаю, что есть дела, в которых несколько тысяч долларов не играют никакой роли. У меня есть предложение, более конкретное и важное, несомненно могущее заинтересовать американское командование. Речь идет о Фукуде.
Наступило молчание. Они поглядывали друг на друга, пытаясь каждый проникнуть в мысли другого. С лица Рогге исчезла ироническая улыбка. На физиономии Канадзавы не дрогнул ни один мускул.
— Я слушаю вас, генерал! — наконец, отозвался Рогге.
Канадзава встал. Медленным движением он расстегнул пуговицы мундира и вынул из внутреннего кармана белый конверт. Рогге сторожко наблюдал за каждым его движением. Генерал не спеша достал из конверта фотографию и молча положил ее на стол. Рогге взял карточку и внимательно всмотрелся в изображение. Лицо его моментально изменилось.
— Кто… кто это? — прохрипел он.
— Это Фукуда. Разыскиваемый нами Такео Фукуда, скрывающийся ныне под фамилией доктора Сасаки… — поспешно ответил Канадзава.
— Сасаки?!. Сасаки? — машинально повторил Рогге, нервно вертя в руках фотографию, — Фукуда? Сасаки?.. — и вдруг закричал в бешенстве. — Откуда?.. Как это попало вам в руки?
Канадзава удивленно поднял брови и поморщился.
— Я получил ее от своего агента.
— Когда? — рычал Рогге. — Когда?!!
Он выскочил из-за стола и, схватив Канадзаву за плечо, в бешенстве замахал перед его лицом скомканной фотографией.
— Вчера! — злобно прошипел Канадзава, пытаясь освободиться от цепкой лапы Рогге.
— Идиот!!! — в бешенстве завыл Рогге. — Проклятый идиот! Почему не показал мне этого раньше?.. Вчера!.. — он зашатался, как пьяный, и едва добрался до стола. — Почему не вчера?!! — Рогге обеими руками схватился за голову. — Что мне теперь до Фукуды?!. Поздно!.. Слишком поздно!
— Почему поздно? — растерянно пролепетал Канадзава.
— Он уже знает… — простонал Рогге. — Он уже все знает! Я сам показал ему, сам рассказал обо всем…
Американец дико взглянул на генерала, и лицо его стало багровым от бешенства. Сорвавшись с места, он подбежал к селектору и стал отдавать приказания о боевой тревоге. Канадзава стоял рядом, растерянный и недоумевающий, не понимая, что творится вокруг него.
— Идиот!! — снова прорычал Рогге, бросая трубку на стол. — Старый гиппопотам!..
Он выбежал из кабинета, растоптав по дороге фотографию Фукуды и на ходу бросая приказы встревоженным офицерам…
Гром среди ясного неба
Толпа увеличивалась с каждой минутой. Из всех улиц на площадь вливались все новые и новые потоки людей. Шли мужчины и женщины, старики и дети, здоровые и калеки. Казалось, что весь Токио собрался на демонстрацию. На лицах людей был написан неукротимый гнев. Кулаки — заскорузлые и узловатые — зловеще поднимались то тут, то там. Они грозили врагу. Хриплые возгласы тысяч людей обвиняли правительство в чудовищных преступлениях против народа.
Из рук в руки передавались газеты с огромными кричащими заголовками.
— Это страшно! — шептала какая-то женщина, инстинктивно прижимая к груди, завернутого в лохмотья ребенка. — Это страшно!.. Чума… Смерть…
Посреди площади вдруг взвился алый стяг. Он затрепетал на ветру, и его полотнище широко распростерлось над толпой. Буря восторженных криков приветствовала появление этого символа свободы и независимости рабочего класса. Воздух задрожал от громовых рукоплесканий сотен тысяч людей.
— Сестры и братья…
Голос человека, поднявшегося на трибуну, звонко разнесся над толпой. Люди примолкли.
— Сестры и братья! Мы собрались здесь, чтобы выразить свое возмущение убийцам, которые готовят страшную гибель миллионов людей. Мы — жители Токио, сотни тысяч трудящихся — собрались сегодня, чтобы решительно заявить заокеанским и японским сеятелям чумы — мы не хотим войны! Мы не допустим распространения эпидемий!
Толпа грозно зашумела. По огромной площади пронеслось, как шквал: «Не хотим!», «Не допустим!». Едва крики замолкли в одном конце площади, как новые возникали в другом и волной катились к трибуне, подхватываемые сотнями тысяч возбужденных голосов. Секретарь подождал, пока затихли последние возгласы, и продолжал:
— Да, мы не хотим войны! И мы не позволим превратить Японию в новый очаг агрессии, в опытное поле для испытания чудовищного оружия военных преступников. Им мало Америки, они и у нас хотят производить чуму! Не будет этого! Мы видим и должны предотвратить эту чудовищную опасность!..