Отомура спрятал телефонную трубку в ящик и снова запер его. Итак, уже недолго ждать! Эти американцы проворны и предприимчивы. Не удивительно, что они оказались победителями… Значит, оборудование и приборы уже в дороге!

Маото читал недавно, что в Советском Союзе ученые работают над усовершенствованием вакцины против различных эпидемических заболеваний и особенно против чумы… Маото в бешенстве погрозил кулаком. Посмотрим! Уже один раз эта проклятая страна большевиков развеяла в прах его мечты… Но в другой раз это им так легко не удастся!.. Кто из ученых знает такую смертоносную и устойчивую бактерию, как его «0,78»? Никто! И никто не сумеет ее победить. Ни один человек не сможет даже пискнуть, когда «бомбы Отомуры», внезапно сброшенные с американских самолетов, засыпят мир бациллами смерти!..

Профессор Генрих Мейссфельд вошел в столовую пунктуально в 9.15. Одетый, как обычно, в темный элегантный костюм, поблескивая лысиной, просвечивающей сквозь редкие, гладко прилизанные седые волосы, профессор переступил порог с традиционным:

— Гут морген, Гильда! Хорошо ли ты спала?

Сидевшая за столом такая же сухопарая и изысканно одетая женщина ответила:

— Гут морген, Генрих! А ты?

В течение многих лет супруги, почти священнодействуя, соблюдали этот порядок утреннего приветствия. Затем они садились на противоположных концах стола и завтракали в полном молчании.

Вот и сейчас он молча выпил кофе и достал папиросу. Горничная подала ему газеты, и Мейссфельд, сменив очки, погрузился в чтение.

— Писем нет? — вздохнув, спросила фрау Гильда.

Мейссфельд не расслышал. Однако через минуту он машинально оторвался от газеты и спросил:

— Ты что-то сказала, Гильда?

— Да. От Эрнста нет никаких известий. Больше двух недель.

Мейссфельд посмотрел на жену поверх очков.

— Не понимаю, как можно без конца говорить об этом!

— Но ведь это же наш сын, Хейни! — плаксиво возразила фрау Гильда. — Должна же я думать о нем! О мой боже!

— Конечно, дорогая моя. Но Эрнсту не грозит ничего плохого…

— Мой боже! — возмутилась профессорша. — Ты человек без сердца! Как ты можешь так говорить, когда Эрнст находится в тюрьме?.. Подумать только, — всхлипнула она, — мой любимый Эрнст в страшной тюрьме!..

— Не преувеличивай, душечка… — усмехнулся Мейссфельд. — Эта тюрьма не так уж страшна. Американцы, моя дорогая, очень милые люди, а то, что они держат Эрнста в тюрьме — ничего не поделаешь.

Они должны были так поступить пока…

— Подожди! Я не понимаю тебя, Хейни. Неужели Эрнста уже… — она схватилась за сердце. — Скажи мне скорей… Неужели они уже…

— Именно так, дорогая! Эрнст выйдет еще на этой неделе. Я получил вчера верные известия от одного из моих американских друзей. Решено освободить Эрнста и еще нескольких человек.

Фрау Гильда расплакалась. Потом вскочила со стула и мелкими шажками подбежала к мужу. Он с добродушной улыбкой погладил ее по голове.

— Ну вот, видишь! Я всегда тебе говорил, что американцы займут иную позицию в отношении Германии. Что же — еще не поздно… Ну, не плачь же, не плачь! Через пару дней Эрнст уже будет дома. А теперь не мешай мне, я хочу прочитать газету.

Фрау Гильда вернулась на свое место. Позвонила. Горничная убрала со стола.

Неожиданно Мейссфельд отложил газету и посмотрел на жену. На его лице отражалось возмущение.

— Неслыханная вещь! Безобразие! — прошипел он. — Это уже действительно переходит границы дозволенного!

— Что случилось, Хейни? Опять какие-нибудь неприятности?

— Неприятности?.. Нет больше! Это возмутительно! Что только позволяют себе эти рабочие!.. Они совсем забыли, что являются немцами. Это позор, понимаешь? Я удивляюсь, как только власти допускают подобные выходки… В общем тут вся вина падает на американцев. Это они столь долго попустительствовали разным большевистским агитаторам и позволяли им затуманивать сознание наших людей… А теперь, пожалуйста, — вот результаты!..

— Не понимаю! В чем дело?

— Нет, ты послушай только! В Эссене рабочие отказались выйти на работу. Им, видите ли, показалось, что завод выпускает какие-то военные материалы, и они забастовали… Это неслыханно! Возмутительно! И это называется немцы!.. — Мейссфельд задрожал от злости. — О!.. И это вместо того, чтобы благодарить американцев за то, что они уже теперь помогают нам становиться на ноги, протягивают нам руку помощи и говорят, что мы должны снова занять ведущее положение в Европе. Этот сброд объявляет забастовку, пишет какие-то мир-ны-е воззвания…

— Люди не хотят войны, Хейни! — вмешалась фрау Гильда. — Профессор Гейсслер сказал…

— Не смей говорить мне об этом человеке! — закричал Мейссфельд, вскакивая со стула и топая ногами. — Я не хочу слышать даже имени его! Это выродок, который позорит весь наш народ, наш родной город. Именно такие вот смутьяны и мешают возрождению рейха, его могуществу… Знаешь ли ты, что он продался коммунистам?

Фрау Гильда удивленно посмотрела на мужа, потом улыбнулась.

— Ты не понимаешь, что говоришь, Хейни! Гнев ослепляет тебя. Ведь профессор Гейсслер…

— Это я не понимаю, что говорю?!. А кто первый в нашем городе начал собирать подписи под Стокгольмским воззванием? Кто написал бесстыдную статью в коммунистической газете? Ведь он договорился в ней до того, что немецкие ученые видят путь развития единственно в мирных условиях… Кто писал об этой коммунистической республике Пика, как о примере для всех немцев?.. Гейсслер! Гей-с-слер! Понимаешь? Кто ходит на сборища этих рабочих и вместе с ними кричит, что Германия стала военной колонией Соединенных Штатов?.. Гейсслер! Гейсслер и его приятели — коммунисты!..

Мейссфельд задохнулся от приступа злобы и замолчал. По его лицу пошли красные пятна, руки дрожали. Он тяжело опустился на стул и жадно отхлебнул воды из стакана, поданного женой. Вошла горничная. Она внесла на подносе чью-то визитную карточку. Мейссфельд, бросив на жену злобный взгляд, схватил карточку, прочитал, и одна его бровь поднялась вверх, выражая крайнее изумление.

— Какой еще Паркер? Я не знаю такого!.. «Оливер Б. Паркер, совладелец фирмы «Кроссби, Смит, Паркер энд Кроссби» из Нью-Йорка»… — снова прочел он. — Ты ничего о нем не слышала, Гильда?

— Нет, Хейни.

— Я тоже. Однако придется принять его. Интересно, что ему нужно от меня?

Мейссфельд встал, одернул пиджак. Фрау Гильда поправила ему платочек в верхнем карманчике. Мейссфельд вышел в приемную.

Перед картиной, на которой был изображен отряд молодежи, одетой в коричневую форму и марширующей гусиным шагом, стоял пожилой человек в изящно сшитом сером костюме. Он вопросительно взглянул на вошедшего и вместо приветствия кивнул головой на полотно.

— Неплохая картина. Конечно, это немного примитивно, но зато очень воинственно. Ваши художники умеют воспроизводить силу.

Мейссфельд поморщился. Он не знал, как ему поступить: принять ли это приветствие как грубость и нахальство или отнести его за счет эксцентричности американца. После минутного размышления решил, что второе вернее, и подошел к нежданному гостю с протянутой рукой:

— Профессор Мейссфельд! Вы хотели меня видеть?

— О да, да! — заторопился гость. — Паркер! Оливер Паркер из фирмы…

— Я прочел вашу карточку, — прервал его Мейссфельд. — К сожалению, я не знаю вашей фирмы и не могу понять, что заставило вас заинтересоваться моей особой. Я не предприниматель и не…

— Но вы ученый. Ученый с мировой славой!!

Мейссфельд улыбнулся. Этот американец, однако, не так уж плох, несмотря на некоторую невоспитанность.

— Вы льстец, мистер Паркер!

— О нет, профессор! Я слишком ценю свое время, чтобы решиться приехать сюда для высказывания комплиментов. Я человек бизнеса.

Мейссфельд проводил гостя в свой кабинет, предложил сесть.

— Я слушаю вас, мистер Паркер. Какие интересы привели вас ко мне?

Паркер осторожно осмотрелся по сторонам. Заметив это, хозяин успокоил его: