- Как будто неплохая. Мы приедем в среду в пять часов. Ты будешь дома?
- Буду. Дети твои уехали?
- Сегодня утром. Погода им очень благоприятствует. Как ведет себя Эли?
- Прекрасно. Мы вместе убираем комнаты. Я ей передаю трубку.
- Здравствуй, тетя Роза. Знаешь, мадам Бержэ, инспекторша, приезжала вчера. Мама потом плакала.
Девочка посмотрела на мать.
Сесиль вырвала у нее трубку, стараясь продолжить разговор, но безуспешно.
Все ее «Алло! Алло!» остались без ответа. Взбешенная, она накинулась на ребенка:
- Зачем ты ей это сказала? Как ты смеешь ее мучить? - и прежде чем смогла подавить в себе раздражение, дала пощечину девочке. Эли заплакала, держа руку на горевшем ухе.
Сесиль продолжала говорить, словно оправдывая себя.
- Ах ты, злючка! Ты думаешь, что Роза недостаточно страдает из-за своей невестки, которая отняла у нее любовь сына и лишает внучат? А то, что ей грозит потеря зрения! Злюка ты, злюка!
- Но я же не знала, - жалобно пробормотала Эли.
Сесиль редко верила в искреннее раскаяние девочки; зачастую все ее уверения были лишь притворством.
- Потерять зрение - значит, стать слепой? - спросила Эли.
- Именно так. Вот видишь… - голос Сесили дрогнул; ей самой захотелось плакать при мысли о том, что Роза может лишиться зрения.
- Я не хочу, чтоб тетя Роза ослепла! - воскликнула Эли. - И если она все-таки ослепнет, я все время буду заботиться о ней.
- Что ты будешь для нее делать?
- Она положит руку мне на плечо или на голову, и я буду ее водить, как собачка. Я буду читать ей книги и газеты. Что еще надо делать? Скажи.
- Еще очень многое, девочка, - и, наклонясь к Эли, прижав свою щеку к ее мокрой щечке, Сесиль спросила:- Тебе было больно? Немножко? Ну, так не будем больше говорить об этом. - Она уже готова была поцеловать Эли, чтобы загладить свою резкость, и вдруг вспомнила… у нее сжалось сердце, и она ее не поцеловала.
- Пойдем кончать нашу работу, - сказала Сесиль, - а после обеда я укорочу тебе новый передник для школы, а ты пойдешь поиграть с Тоньо. Договорились?
- Лучше я останусь с тобой, - попросила девочка, которая была настолько не злопамятна, что Сесиль, раздраженная этой чертой, иногда говорила Розе: «Не понимаю я такой характер; ей дают пощечину - и через пять минут она как ни в чем не бывало. Если бы ты меня хоть раз ударила, когда я была ребенком, я бы не могла тебя любить».
«Никакого самолюбия!» - подумала Сесиль. Но снова почувствовала жалость к Бабетте, взяла ее за руку, и они вместе поднялись наверх и принялись за работу.
Во время уборки Сесиль часто смотрела на девочку.
Личико Эли, разгоревшееся от усилий, выражало столько доброты, ямочка на подбородке, которая появлялась лишь изредка, делала ее такой прелестной, что Сесиль почувствовала досаду. Теперь, когда им предстояло расстаться, она увидела, что Эли прехорошенькая, и поверила в ее любящее сердечко.
- Почему ты не всегда такая славная?
- Не знаю, но я не виновата.
- Не виновата? - повторила Сесиль, задумавшись над этими словами. - Все-таки попытайся исправиться, когда замечаешь, что ты ведешь себя не так, как следует. Ты должна перестать лгать, прилежнее учиться, думая о своем будущем. Ну кем же ты хочешь стать?
- Как ты, мамочка. - Эли влезла на матрац, поцеловала мать, говоря: - Мамочка моя! - Потом добавила:- А кто это Франсис, который привезет тетю Розу в своем автомобиле? Ты мне никогда о нем не рассказывала.
- Действительно, я допустила такую оплошность, - ответила Сесиль, которую позабавила претензия девочки.
- Кто он, друг папы?
- Один из его учеников. Мой друг детства, с которым я не виделась уже три года.
- А ты не рада его приезду?
- Я? Ну да, конечно… - Сесиль прервала внезапно работу, пристально посмотрела в окно и проговорила: - Ах, эта Роза! Только она может такое придумать!..
ГЛАВА VI
На следующий день начался школьный год. Сесиль на своей маленькой машине «Симка» отправилась по дороге в Больё. Эли побежала в деревенскую школу в Тюдей. Стояла прекрасная летняя погода.
Элизабетта была вся в новом, - в новых сапожках, светло-голубом переднике, в новом джемпере, связанном тетей Розой, и в клетчатой юбочке, купленной мамой. Она и сегодня будет самой хорошенькой и лучше всех одетой из школьниц. Да и раньше, в Жорнаке, она, по правде говоря, ни в чем не терпела нужды. Попечительство о сиротах старалось возможно лучше одевать своих питомцев, чтобы они не отличались от других детей и от этого не страдали.
Тем не менее Эли чувствовала разницу между вещами, которые она по мере надобности получала от мадам Бержэ, и платьями, которые ей шила тетя Роза, джемпером, который она связала. Каждый стежок на юбке, каждая петля вязанья были сделаны именно для нее; и эта юбка, и этот джемпер, сделанные с любовью, не походили ни на какой другой джемпер, ни на какую другую юбку.
Это ее мама, Сесиль Монзак, купила ей сапожки на каучуковой подошве, а также чудесные светло-серые туфли, которые она носила по праздникам, и белые летние сандалии; это мама укоротила ей передник (Сесиль пришлось это сделать самой, хотя она терпеть не могла шить). Мама купила ей голубой непромокаемый плащ и даже подарила новый портфель из настоящей кожи.
Девочка неслась, словно на крыльях, по крутой дороге в школу. Она забыла о своей неприязни к одежде и белью, полученным от мадам Бержэ, которые она еще, донашивала; старалась забыть и о вчерашнем горе, о нависшей над ней угрозе, о которой догадывалась. «Если б мама решила не оставлять меня у себя, - думала Эли, - она не потратила бы на меня столько денег». Бедняжка не хотела признаться себе в том, что новая школьная экипировка была куплена еще на прошлой неделе, когда они с матерью ездили в Брив и сделали там покупки для нового школьного года.
Она с гордостью думала о том, что все называют ее теперь Элизабеттой Монзак, как будто мама уже удочерила ее.
Все же, несмотря на эти успокоительные мысли, тревога поднималась снова в ее душе по мере того, как она сама поднималась по крутой дороге в Тюдей.
Что могла сказать ее матери мадам Бержэ, чтобы вызвать у той слезы? Может быть, инспекторша нашла ее настоящую маму, которая произвела ее на свет?
Ее настоящая мама? Эли читала книжки о похищенных детях, о пропавших детях, которые в конце концов находили свою семью. Семья эта всегда бывала очень богата. Иногда они оказывались даже королевскими детьми, принцами и принцессами, которых в течение многих лет оплакивали их родители-короли. Эли очень бы хотелось вообразить себе, что и с ней случится нечто подобное. Нередко, делая вид, что играет или думает о другом, она прислушивалась к рассказам мадам Бержэ, когда та бывала у них. На попечении мадам Бержэ в их департаменте было пятьсот ребят, и она многое могла рассказать. Однако ее истории совсем не походили на мечты Эли. Что делать! Нужно примириться с пустотой, зияющей в начале ее жизни, жизни ребенка, оставшегося без отца и матери, и стараться найти себе утешение. Она любила свою приемную мать, которую ей посчастливилось обрести. Она была благодарна Сесили за то, что та дала ей отца, «замученного на войне», но ей хотелось бы иметь «живого папу», папу ласкового и любящего.
Она замедлила шаги. Тоньо, обещавший зайти за ней, чтобы вместе отправиться в школу, не пришел.
Но вот он бежит по проселочной дороге, чтобы ее нагнать. Эли предпочла бы, чтобы Тоньо был побогаче, но так как он был красивым парнишкой и учился лучше ее, Эли восхищалась его умом и живостью; к тому же он дружил с ней, поэтому она его любила. Она даже устраивала ему сцены, если он оказывал слишком много внимания другой девочке. Чтобы нравиться ему, чтобы Тоньо не называл ее «противной девчонкой», она старалась при нем быть вежливой и кроткой.
Тоньо носил новые башмаки на деревянной подошве, которые сильно стучали. Из-под темно-серого передника выпущен был белый воротничок рубашки. Лицо его во время каникул сильно загорело, а черные глаза сверкали.