Семейство Монзаков поднялось к себе во второй этаж, который они занимали во время каникул. Поль, сын Жана Монзака, тут же начал прыгать со ступеньки на ступеньку, а его сестренка Мими вопила благим матом, чтобы он перестал ее толкать, не то она свалится с лестницы.

ГЛАВА III

- Что-то случилось у них внизу. Сесиль совсем убита, а Эли вся в слезах, - сказал Жан Монзак жене.

- Наверно, девчонка опять что-нибудь натворила. Не вмешивайся, пожалуйста.

- Пойду посмотреть, в чем дело. А вы оставайтесь здесь, - приказал он детям, которые собрались последовать за ним.

Эли сидела на последней ступеньке лестницы. Мать велела ей поиграть в саду, но девочка не в силах была двинуться с места.

- Где мама? - спросил ее Монзак.

- На кухне. Она плачет. Это та женщина… Не хочу, чтобы она сюда приезжала.,

- Какая женщина?

- Мадам Бержэ, инспекторша.

Заинтригованный Жан Монзак постучался, потом приоткрыл дверь в кухню. Сесиль заметила, что Эли сидит на лестнице.

- Почему ты здесь, а не в саду? Вон идет Поль, он поиграет с тобой. Отправляйтесь оба на воздух. Входите, Жан.

Когда Поль проходил мимо нее, Эли подставила ему ножку, и он чуть не упал.

- Твое счастье, что я завтра уезжаю, - пригрозил он девочке, - иначе твоим ушам бы не поздоровилось.-

Поль часто грозил ребенку расправой, но никогда не решался прибегнуть к ней, - ему исполнилось уже шестнадцать лет, он был ростом со взрослого мужчину, да и добряк по натуре.

Малютка Мими тоже спускалась, с трудом переставляя свои толстые ножки; одной рукой она держалась за перила, в другой у нее было большое яблоко. Увидев Эли, она завизжала от радости, и вскоре все трое исчезли из виду.

Сесиль заперлась с деверем на кухне. В смятении она поведала ему все, что произошло, и тут же об этом пожалела.

- Жан, то, что я вам сказала, должно остаться между нами, - просила она, прекрасно понимая, что у того не хватит характера скрыть такое сенсационное сообщение от жены и что, поднявшись к себе, он первым делом все ей передаст.

Сесиль, как обычно, рано уложила Эли спать. Детская примыкала к ее спальне. Она была квадратная, с наглухо затянутыми на ночь портьерами, и создавала впечатление безопасности и уюта, а мебель говорила о том, что обставлена детская любовно.

Сесиль смотрела на Эли, когда та снимала платье и белье и надевала на себя ночную рубашку в цветочках.

«Сказать мне такую вещь через два года! Два года моей и Розиной любви! Два года, отданные, чтобы овладеть сердцем маленького дичка, который в конце концов привязался к нам и позабыл драму своей жизни».

Минуты, когда Эли укладывалась спать, были полны нежности; девочка требовала, чтобы мать поцеловала ее и крепко прижала к себе, прежде чем заправит одеяло. Эли целовала фотографию Поля Монзака, «нашего папы», которая стояла подле ее кровати, как бы охраняя ребенка.

Сесиль не могла решиться отменить этот вечерний ритуал. С мукой в душе она приняла в нем участие, стараясь отогнать грызущие ее мысли, отложить принятие решения. Она подождет Розу. Роза научит, как ей поступить. Роза ведь лучше, мудрее, чем она, Сесиль, нередко такая невыдержанная и резкая, что самой себе не доверяла.

- Я не попрощалась с дядей Жаном, ни с тетей, ни с Полем, ни с Мими, - пробормотала Эли, засыпая.

- Ничего, ничего, спи, - сказала мать, боясь, чтобы Монзаки, преисполненные негодования, не стали обращаться с ребенком, как с преступником. - Ты увидишь их утром, перед отъездом.

Когда Эли заснула, Сесиль поднялась наверх. Жан Монзак продал старшему брату, после смерти их родителей, свою часть большого дома и имения, чтобы приобрести себе квартиру в Париже. Он работал в одной из контор Ситроена и, хотя зарабатывал неплохо, всегда немного завидовал положению брата. Нельзя сказать, чтобы он не сочувствовал тем, кого постигало несчастье,- узнав об аресте Поля и одновременно о смерти матери Сесиль, он немедленно перебрался через оккупационную линию, чтобы прийти на помощь своей невестке. Сесиль никогда этого не забывала, так же как и те страшные дни весною 45-го года, которые она провела вместе с ним в ожидании возвращения Поля. После войны она предложила Жану приезжать каждое лето на каникулы в дом его родителей и отвела ему второй этаж.

Молодая женщина нехотя поднималась по лестнице, уже заранее взволнованная тем, что услышит. Рассказал ли Жан своей Иветте то, что невестка доверила ему в минуту слабости? Сесиль хотела еще сегодня вечером попрощаться с семейством Монзак, надеясь, что они уедут на рассвете, не тревожа ее. Путь ведь дальний до Парижа!

- Садитесь, Сесиль, - сказала Иветта, предлагая ей стул. Ее сострадательный тон говорил о том, что муж ей все рассказал. К тому же, чтобы у Сесиль не было никаких сомнений, Иветта добавила:

- Жан мне сказал относительно девочки… Для вас это тяжелый удар, вы бледны и постарели на десять лет.

- Безусловно серьезный удар, - подтвердил Жан Монзак.

- И не такие я переносила в жизни, - ответила Сесиль, которую раздражало их участие.

- Она могла бы вас предупредить раньше, могла навести справки два года тому назад, когда вы об этом ее просили.

- Да, конечно.

- Теперь я ничему не удивляюсь, - заметила Иветта.- У Элизабетты все недостатки; она лгунья, воровка…- Изумление, выразившееся на лице Сесиль, заставило ее пояснить: - Вы же сами мне говорили, что у вас пропадали мелкие вещицы и что вас это очень огорчало. Во всяком случае, если она и не воровка, она груба, непослушна, ленива, беспорядочна…

- Ты преувеличиваешь, - перебил ее Жан. - Это ведь ребенок. Все дети, даже твои собственные, имеют недостатки; только ты на это закрываешь глаза.

Иветта пожала плечами:

- Спроси у своего сына; что он о ней скажет?

- Она большая надоеда, - признался Поль, - но в конце концов это ведь малышка.

- Ну, хорошо, попрощайся с тетей, Пополь, и иди спать.

Юноша встал из-за стола, выпрямился и заявил:

- Меня зовут Поль, и мне шестнадцать лет.

Подойдя к тетке, он поцеловал ее, и Сесиль с удовольствием увидела совсем близко от себя карие глаза мальчика, казавшиеся ей самыми прекрасными в мире,- такие же глаза были у человека, которого она любила. Сесиль предпочитала этого большого мальчика, которого, как и его дядю, звали Полем Монзак, маленькой избалованной Мими.

Посвящен ли Поль тоже в секрет? Встать на защиту ребенка, которому грозит беда, было для него характерно. Он не задал ни одного вопроса; ведь многие дети предпочитают сами уяснить себе то, что творится вокруг, не обращаясь с вопросами к взрослым. Сесиль показалось, что племянник поцеловал ее более горячо, чем обычно. Правда, они расставались на целый год.

- Ну, а как твой товарищ Жорж, сын булочника,- думает он вернуться в лицей или нет?

- Он вернется в лицей только из-за своей матери. Он хочет сдать в этом году вторую сессию экзаменов на бакалавра, потом возвратиться в Больё и стать булочником, как его отец. Жорж находит, что это прекрасная профессия. Признаюсь, я не понимаю, как это он, такой умный парень, наш первый ученик, хочет быть рабочим и заниматься физическим трудом, когда мог бы стать инженером или врачом, - одним словом, избрать себе интеллигентную профессию

- А почему бы и нет? - заметила Сесиль. - Роза утверждает, что таковы будут люди будущего. Настанет время, когда прохождение полного учебного курса до семнадцати - восемнадцати лет будет обязательно для всех. Тогда у нас появится новый человек - интеллигент и вместе с тем рабочий или крестьянин. Ты себе это представляешь, Поль?

Юноша, которого вопрос этот живо интересовал, присел на краешек стула, чтобы побеседовать с теткой.

- Ну а ты, к примеру, тетя, ты преподаватель и имеешь поместье, ферму; ты бы отказалась от своей профессии, чтобы заниматься только землей и скотом, чтобы стать крестьянкой?