- А до этого не приходилось с ним встречаться?

- Нет.

- Номер машины или хотя бы буквенный индекс не запомнил?

- Черт бы там запоминал, в грязи по уши все было.

- Хоть что-то во внешности шофера ты запомнил? _ Мордастый такой дядька, лет под сорок. Помню, бутылку С пивом зубами открывал. Первый раз такое видел, удивился, как он зубы себе не выворотил. - Сейчас не удивляешься?

- Сейчас у нас Сенька Щелчков, который Маркела Маркеловича на «газике» возит, таким манером с бутылками пивными расправляется. - Столбов помолчал. - Наверное, из приезжих тот шофер был. К нам же каждую осень со всей страны на уборку съезжаются помощники. Кто от души помогает, а иной кантуется, абы время провести.

- Постарайся, Виктор, подробности вспомнить, - Антон почти умоляюще посмотрел на Столбова: - В таком деле иногда второстепенная деталь может все, как прожектором, осветить.

Столбов сплюнул на землю отжеванный кончик папиросного мундштука.

- Так уговариваешь, как будто я враг себе. Еще тогда, как он всучил мне сверток, предчувствие было: не иначе - ворованное. Затем прошло. Сто лет бы эти туфли с косынкой у меня провалялись, если б Марина их не увидела. Понравились они ей, померила и говорит: «Витьк, ты как на меня купил. Продай». - «Бери так и носи на здоровье», - ответил, а рассказывать, как они ко мне попали, не стал. - Столбов вопросительно посмотрел на Антона. - Неужели Марининого моряка в колодце нашли?

- Трудно сейчас сказать.

- Я ведь знал, что он должен приехать…

- От кого?

- Сначала Слышка рассказал. В деревне все почему-то тогда считали, что я влюбился в Марину. Потом сама Марина говорила, что морячок к ней вот-вот приедет.

- О колодце нового ничего не вспомнил?

- Что о нем вспомнишь нового? Вот разве… бадья обычно у колодца на земле стояла, а в тот раз, утром, оказалась в колодце. Вода зачерпнута была, и кот в ней. То ли прыгнул и загремел с бадьей в колодец, то ли его туда кто швырнул. И голова у кота вроде разбита была, ну да я к нему особо и не приглядывался.

- Как ты бадью достал, если она в колодце была?

- От нее веревка к стояку была привязана, чтоб от колодца бадью никуда не утаскивали, - Столбов опять закурил. - И еще в ту ночь у меня из кабины самосвала утащили разводной ключ. Я грешил на Проню Тодырева. У него такая замашка есть - прибрать, что плохо лежит. Только, похоже, не брал он. До сих пор не знаю, куда ключ сгинул. А Проня сейчас по деревне вякает: Столбов, мол, этим ключом «ухайдакал» человека. До меня же разговоры доносятся.

- А сам Проня не мог этого сделать?

- Нет, - ответил не задумываясь Столбов.

- Трусливый?

Столбов подумал, пожевал папиросу.

- Я не сказал бы, что трусливый. По пьяной лавочке Проня и за кирпич может схватиться, и за ножик. Вот милиции он боится и пьяный, и трезвый. С детства у него эта боязнь, - Столбов улыбнулся. - В войну, как знаешь, мужиков в Ярском почти не было, одни женщины. И работали, и с ребятней управлялись. Хорошо было с теми, какие нормальными росли, а некоторые же шпана шпаной. Проня, говорят, из таких. Замаялась мать с ним. А жил в то время в Ярском участковый милиционер, Николай Иванович. Кончилось у тетки Дарьи терпенье, пришла она к нему, христом-богом просит: «Всыпь Проньке ремня, сама уже с байбаком справиться не могу». Участковый почесал затылок. «Противозаконное это дело, - говорит. - Вот разве по случаю военного положения показательный трибунал устроить…» Собрал в контору всю деревенскую шпану, привел Проню, штаны с него долой и милицейским ремнем влил горячих, сколько мать попросила. С тех пор, говорят, деревенская шпана тише воды, ниже травы стала, а Проня до сих пор милиции, как огня, боится.

Антон засмеялся:

- А сегодня сам ко мне на допрос пришел.

- Это не иначе - угодить хочет. Думаешь, почему он с меня «раковые шейки» выжимал? Кайров вроде бы на его защиту стал в тот раз, вот он и закуражился.

Помолчали.

- Что хоть за машина была у того шофера? - спросил Антон.

- Я ж говорил, машина ЗИЛ, вроде новенькая, но побита изрядно. Видно, шофер был аховый. Это я приметил, когда вытаскивал: он все невпопад скорость включал. Кабина такого… бежевого цвета. - Столбов вдруг прямо посмотрел на Антона. - Да что это тебя так интересует? Наверно, слушаешь меня, а у самого на уме: «Выкручивается, видать, Столбов. Шофера какого-то придумал…»

- Как тебе сказать… Мелькнула такая мысль, - честно признался Антон. - Только ты, пожалуйста, не думай, что я за нее ухватился. Напротив, сделаю все, чтобы найти того шофера.

- Где ты его найдешь, - Столбов безнадежно махнул рукой. - Столько лет прошло.

- Человек не иголка, попробуем найти, - Антон вздохнул. - Жалко, примет у нас с тобой маловато.

- Да уж какие тут приметы. Только и помню, как бутылку с пивом открывал.

Чем дольше разговаривал Антон со Столбовым, тем больше крепла уверенность в его невиновности, хотя факты, напротив, были не в его пользу. Будто умышленно кто-то подтасовал эти факты. Кто? Мысли переключились на Проню Тодырева. Почему он сейчас, столько лет спустя, вспомнил о каком-то разводном ключе? Не слишком ли он злопамятен? Не отводит ли удар от себя? Думая о Проне, Антон вспомнил его «безразмерную» тельняшку.

- Вить, откуда у Прони такая старая тельняшка? - быстро спросил он Столбова.

- Купил где-нибудь.

- Вроде с чужого плеча, великовата ему…

- На Проню размер не подберешь, он же малокалиберный.

- Давно она у него? Столбов невесело улыбнулся:

- Не греши ты на Проню. Только время зря потеряешь.

Следствие зашло в тупик. Где и как искать этого шофера, о котором всего-то и известно, что открывает зубами пивные бутылки да машина у него была с бежевой кабиной? На какое-то время опять появилось сомнение: «А если шофер - вымысел Столбова?» - но тут же исчезло. Не похоже, чтобы Столбов стал так наивно сочинять.

День догорал ясным, обещающим хорошую погоду, закатом. Хотелось скорее увидеть Чернышева, посоветоваться с ним. Однако Маркел Маркелович был еще где-то на сенокосных лугах. Антон открыл его кабинет, сел за стол, задумался. Снова вспомнился Проня Тодырев. Навязчиво перед глазами встала его застиранная, сползающая с плеча, тельняшка. «Откуда она все-таки у него? - в который уже раз задал себе вопрос Антон и решил: - Придет со своей писаниной, обязательно узнаю».

Но Проня не пришел вечером, как уговаривались. Пришла его жена, Фроська - пожилая, с морщинистым лбом и длинными по отношению к туловищу натруженными руками. Исподлобья посмотрела на Антона блеклыми уставшими глазами, спросила грубым голосом:

- Дурачок мой был у вас?

- Прокопий Иванович? - на всякий случай уточнил Антон и показал на стул: - Садитесь.

- Некогда рассиживаться, - на Фроськином лице появилась не то усмешка, не то брезгливость. - Угодил, видно, мой Проня вам, коль так уважительно об нем отзываетесь. Только никакого объяснения про Витьку Столбова я писать не буду.

Антон удивленно поднял брови:

- Я вас и не просил.

- Он же, дурачок, сам в жисть не напишет. Он же не все буквы знает.

- А как на бульдозериста выучился?

- Маркел Маркелович, добрейшая душа, помог, хотел его в люди вытянуть. Силком заставил две зимы на курсы ходить, каждую гайку, каждый болтик у бульдозера прощупать непутевыми руками. А как стали курсанты экзамены сдавать, уговорил экзаменовщиков, чтобы чуду-юду не по билетам, как всех, спрашивали, а прямо на бульдозере проверяли. Вот он и отчитался таким фертом, - Фроська посмотрела на стул и тяжело опустилась на него. - Прихожу домой с работы, ребенок в слезах. Гусак где-то тут, у конторы, всю спину ему исщипал, а Проне хоть бы что. Сидит, лыбится. «Пиши, - говорит, - следователю объяснение, что Витька Столбов в шестьдесят шестом году обвинял меня в краже ключа. Сидеть Витьке в тюрьме за убийство». - «Я, - говорю, - щас тебе напишу, оглоблей тебя…» - Фроська осеклась. - Простите, ради бога, с этим чудой-юдой не только оглоблю, а всех родителев и небесную канцелярию спомянешь…