Гай промолчал. Ему было неловко перед Энн. Он ее попросил не говорить родителям о Палм-Бич до его отъезда. Куда же ему податься на ближайшую неделю? Может, поехать в Чикаго и позаниматься пару месяцев? Все свое имущество в Нью-Йорке он уже отдал на хранение, и квартирная хозяйка ждала лишь одного его слова, чтобы распорядиться квартирой. Если поехать в Чикаго, можно встретиться в Ивенстоне с великим Саариненом, а также с молодым архитектором Тимом О’Флаерти, который еще не получил признания, но в которого Гай верил. Может, в Чикаго подвернется парочка каких-нибудь заказов. Но перспектива жизни в Нью-Йорке без Энн казалась беспросветной.

Мистер Фолкнер, смеясь, положил ему руку на плечо.

— Он бы и глазом не моргнул, если бы ему дали отстроить заново весь Нью-Йорк. Правда, Гай?

Он не слушал. Ему хотелось, чтобы Энн погуляла с ним после ужина — Энн, однако, настояла, чтобы Гай поднялся к ним в апартаменты, в «Риц», и посмотрел шелковый халат, который она купила своему кузену Тедди и собиралась уже отправлять. А потом, конечно, для прогулки было уже слишком поздно.

Он остановился в гостинице «Монтекарло», которая располагалась кварталах в десяти от «Рица» и представляла собой громоздкое ветхое здание, похожее на бывшую резиденцию какого-нибудь генерала. Туда вела широкая подъездная дорога, вымощенная черной и белой плиткой, как пол в ванной комнате. За дверью начинался огромный темный коридор, тоже с плиточным полом. Там был и бар, имитирующий пещеру, и почти всегда пустующий ресторан. Замызганная мраморная лестница вилась вокруг патио, и вчера, следуя за коридорным, Гай разглядел сквозь отворенные окна и двери, как пара японцев, он и она, играли в карты, какая-то женщина молилась, встав на колени, и еще многие люди писали письма, присев к столу, или просто стояли с отрешенным видом попавших в плен. Мужественный мрак и неуловимое обещание сверхъестественного царили тут, и Гаю гостиница сразу понравилась, хотя все Фолкнеры, включая Энн, подсмеивались над этим выбором.

Его дешевая комнатенка в заднем крыле была заставлена розовой и коричневой крашеной мебелью, кровать походила на упавшее навзничь пирожное, а ванна громоздилась в прихожей. Где-то внизу, в патио, беспрерывно сочилась вода, а спорадические всплески сливных бачков накатывали тропическим ливнем.

Вернувшись из «Рица», Гай снял с руки часы, подарок Энн, и положил их на розовый ночной столик, а бумажник и ключи — на обшарпанный коричневый комод, словно был у себя дома. Довольный, он улегся в постель, захватив мексиканскую газету и книгу по английской архитектуре, которую сегодня удалось откопать в книжной лавке на Аламеде. Вынырнув вторично из испанского текста, он опустил голову на подушку и обвел глазами пакостную комнатенку, прислушиваясь к мышиной возне разнообразных человеческих дел, доносящейся со всех концов здания. Что же может здесь нравиться, недоумевал он. Может, погружение в некрасивую, неудобную, недостойную жизнь придает, ужасая возможностью, новые силы для работы? Или здесь он обрел надежное укрытие от Мириам? Здесь его найти потруднее, чем в «Рице».

На следующее утро позвонила Энн и сообщила, что ему пришла телеграмма.

— Я случайно услышала, как тебя искали по книгам, — сказала она. — И уже готовы были бить отбой.

— Энн, прочитай мне ее, пожалуйста.

Энн прочитала.

— «Мириам вчера случился выкидыш. Расстроена хочет видеть тебя. Приезжай если можешь. Мама». — Ох, Гай!

От всего этого Гай почувствовал страшную дурноту.

— Она сама, — прошептал он.

— Гай, ну откуда тебе знать?

— Знаю.

— Может, тебе лучше встретиться с ней?

Пальцы его впились в телефонную трубку.

— В любом случае я попрошу обратно заказ на «Пальмиру», — произнес он. — Когда послана телеграмма?

— Девятого, во вторник, в четыре дня.

Он телеграфировал мистеру Бриллхарту, сообщая, что передумал, спрашивая, могут ли они вновь рассмотреть его кандидатуру для этой работы. Конечно, могут, подумалось ему, но каким же ослом он себя выставил. И все из-за Мириам. Он написал Мириам:

«Это, конечно, меняет наши планы, и твои, и мои. Не знаю, как ты, а я намерен немедленно получить развод. Через несколько дней буду в Техасе. Надеюсь, к тому времени ты поправишься, но, если нет, я и один смогу сделать все необходимое.

Еще раз желаю скорейшего выздоровления. Гай.

Буду по этому адресу до воскресенья».

Он отправил письмо заказным, авиапочтой.

Потом позвонил Энн. Этим вечером ему хотелось повести ее в самый лучший ресторан. И для начала попробовать в баре «Риц» самые экзотические коктейли, все подряд.

— Ты счастлив, правда? — спросила Энн, смеясь, словно все еще не веря.

— Да, счастлив и — как будто сам не свой. Muy extranjero[14].

— Почему?

— Потому что я не верил, что это судьба. Не верил, что это мне на роду написано. Я имею в виду «Пальмиру».

— А я верила.

— Ах, что ты, правда?

— А ты думаешь, почему я так злилась на тебя вчера?

Он не очень-то ждал ответа от Мириам, но утром в пятницу, когда они с Энн были в Хочимилько, что-то вдруг заставило его позвонить в гостиницу и спросить насчет почты. Ему пришла телеграмма. Сказав, что заберет ее чуть позже, он оказался не в силах ждать и, едва оказавшись в Мехико, снова позвонил в гостиницу из аптеки-закусочной на Сокало. Дежурный администратор «Монтекарло» прочел ему: «Сначала необходимо переговорить. Приезжай поскорее пожалуйста. Люблю тебя Мириам».

— Ну, она теперь поднимет крик до небес, — сказал Гай, повторив телеграмму Энн. Уверен, что тот, другой, передумал жениться. Он ведь уже женат.

— А.

По дороге Гай взглянул на свою подругу, желая выразить, сколько ей пришлось терпеть из-за него, из-за Мириам, из-за этой истории.

— Давай забудем обо всем, — улыбнулся он и прибавил шагу.

— Ты прямо сейчас хочешь ехать?

Разумеется, нет! Может, в понедельник или во вторник. Эти несколько дней я хочу провести с тобой. А во Флориде мне нужно приступать еще через неделю. Если, конечно, их планы не изменились.

— Мириам не поедет за тобой, как ты думаешь?

— Ровно через неделю, в этот самый час, — произнес Гай, — у нее не будет на меня никаких прав.

10

Сидя у туалетного столика в отеле «Ла Фонда», Санта-Фе, Элси Бруно косметической салфеткой снимала с лица ночной крем для сухой кожи. Время от времени, широко раскрывая голубые глаза, она склонялась ближе к зеркалу и с отсутствующим видом изучала петлистые морщинки под нижними веками и прочерченные улыбкой бороздки от крыльев носа до кончиков губ. Хотя подбородок у нее и был немного скошенный, нижняя часть лица вместе с полными губами выдавалась вперед, вовсе не так, как у Бруно. «Только в Санта-Фе, — подумала она, снова откидываясь на спинку стула, — и можно углядеть в зеркале эти бороздки».

— Тут не солнце, а какие-то рентгеновские лучи, — заметила она, обращаясь к сыну.

Бруно, еще в пижаме, погрязнув в кресле, обтянутом сыромятной кожей, разлепил один опухший глаз и взглянул на окно. Он был слишком утомлен, чтобы встать и опустить жалюзи.

— Мам, ты классно выглядишь, — просипел он, потом прильнул выпяченными губами к стакану с водой, что стоял на его безволосой груди, и нахмурился, о чем-то размышляя.

Как слишком крупный орех в хрупких, вздрагивающих беличьих лапках, вот уже несколько дней прокручивалась в его мозгу неподъемная идея, самая большая и веская из всех, какие когда-либо посещали его. К тому времени, как мать уедет из городка, он должен добраться до ядрышка и начать обдумывать все по-настоящему. Идея была — поехать и «достать» Мириам. Момент созрел, дальше медлить нельзя. Гаю это нужно сейчас. Через несколько дней, может, через неделю эта штука в Палм-Бич окончательно накроется и Гаю будет все равно.

Что-то лицо округлилось за эти последние дни в Санта-Фе, подумала Элси. Рядом с маленьким, аккуратным треугольником носа налитые щеки были особенно заметны. Она улыбнулась, еще раз проявив бороздки, покачала кудрявой белокурой головой и прищурилась.