Получив такой ответ, журналист, покинув пресс-конференцию, немедленно сообщал в свою газету о том, что на Вильгельмштрассе не опровергают слухов о предстоящей встрече руководящих деятелей Германии и СССР.

Я уже привык судить о каких-либо новых (благоприятных или неблагоприятных) моментах советско-германских отношений по тому, как чиновники германских министерств относились ко мне. Если немцам что-либо не нравилось в политике СССР, они сразу же давали это понять. Меня игнорировали, не приглашали на экстренные пресс-конференции журналистов. Чиновник восточного отдела министерства иностранных дел Штаудахер в этих случаях вызывал на «беседу» к себе в министерство и пытался прочитать мне нотацию о «нелояльном поведении» некоторых советских газет в отношении Германии. Мы уже настолько привыкли к этим вызовам, что заранее соответствующим образом готовились к ним, систематически накапливая вырезки из немецких газет, которые печатали антисоветский материал. Когда меня вызывал Штаудахер, я брал эти вырезки с собой. Как только он начинал вести разговор об отдельных статьях в советских газетах, неблагоприятно отзывающихся об отдельных сторонах германской жизни, я вытаскивал из кармана антисоветские статьи немецких газет и предлагал их Штаудахеру. Вечно опухший от постоянных пьянок Штаудахер бегло просматривал статьи, потом, отводя от них глаза, говорил мне осипшим голосом:

— Да, вы правы, видимо, за всеми газетами не уследишь. Ведь мы этих провинциальных газет не читаем.

Так мы сквитались с ним.

На очередной пресс-конференции Штаудахер, так давно не вызывавший меня к себе, вдруг начал любезно разговаривать и даже интересовался тем, не испытываю ли я в своей работе каких-либо затруднений. Было ясно, что немцы не случайно заигрывают так со мной. Спустя несколько дней геббельсовский информатор Лекренье, провожая меня с пресс-конференции по Унтер ден Линден до нашего посольства, спрашивал:

— Считаете ли вы возможным приезд делегации из Кремля в Берлин?

Я отвечал, что не располагаю никакими сведениями.

9 ноября 1940 г. пресс-конференция в министерстве иностранных дел была посвящена слухам о предстоящем прибытии советской правительственной делегации в Берлин во главе с министром иностранных дел СССР В. М. Молотовым, хотя никаких официальных сообщений на этот счет еще не было. Безусловно, чиновники министерств уже информировали некоторых журналистов об этом событии. На пресс-конференции Шмидт в наигранно веселом тоне сообщил, что вечером в клубе журналистов будет зачитано важное сообщение.

После конференции один из референтов отдела прессы передал мне просьбу Шмидта зайти к нему. Кабинет начальника отдела прессы был расположен в первом этаже здания министерства. В коридорах толпились иностранные журналисты. Среди них я видел американцев Хасса, Лохнера, шведов Сванстрема и Пиля, которые при важных политических ситуациях предпочитали всегда держаться ближе к первоисточнику. Белокурая девушка-секретарь провела меня в кабинет начальника отдела. Когда я вошел, Шмидт начал с ходу:

— Сегодня вечером будет опубликовано сообщение о выезде в Берлин советского министра иностранных дел. Вы, наверное, уже к этому подготовлены?

После моего утвердительного ответа Шмидт сказал несколько общих фраз о возможностях развития советско-германской дружбы и подчеркнул, что немцы рады видеть в Берлине советских официальных лиц. Он предложил мне через час зайти к Штаудахеру, чтобы узнать подробно, как будет отмечен в Берлине приезд советской делегации.

При выходе от Шмидта мне пришлось выдержать атаку иностранных коллег, ожидавших подтверждения слухов об отъезде из Москвы в Берлин советской делегации.

В оставшееся до визита к Штаудахеру время я прогуливался по центру города. В Берлине уже чувствовалась подготовка городских властей к предстоящему визиту. В связи с включением в производство всех трудоспособных немцев за Берлином в последнее время ухаживали плохо. Поэтому сейчас на уборку были брошены польские военнопленные, которые очищали запущенные улицы от накопившейся грязи и мусора, осыпавшуюся с деревьев листву аккуратно складывали в кучи близ тротуаров. В свежевымытых витринах магазинов появились новые рекламы и экспонаты товаров, уже давно вышедших из употребления. Город становился необычно оживленным: появилось большое количество легковых автомобилей, снующих взад и вперед, у зданий иностранных миссий образовывались стоянки автотранспорта. У входов в метро и на трамвайных остановках немцы оживленно беседовали и, как я понял, ждали «зондермельдунген» — важного сообщения по радио.

В назначенное время я входил в здание МИД. Путь по длинным коридорам указывал мне «проводник» — мальчик в форме «гитлерюгенд». Штаудахер сидел в маленькой пропитанной дымом комнатушке.

— Ну, как поживаете, садитесь. Хотите сигару? — выходя суетливо из-за стола, сказал он и сразу же начал рассказывать о том, как будет отмечен в Берлине приезд советской делегации: завтра все газеты широко опубликуют официальное сообщение об отъезде делегации из Москвы; передовые статьи будут посвящены дружественным советско-германским отношениям; предполагается выпуск экстренных номеров газет; ряд официальных зданий украсят германскими и советскими государственными флагами; советский министр и сопровождающие его лица будут торжественно встречены на вокзале и размещены во дворце «Бельвью».

Вечером в клубе журналистов на Фазаненштрассе собрались многочисленные представители иностранной прессы. Было сообщено, что в 10 часов в клуб прибудет Шмидт. В ожидании этого журналисты толпились в маленькой столовой и были рады тому, что здесь имелось в достаточном количестве пиво. Представитель министерства иностранных дел довел до сведения всех журналистов официальное указание, запрещающее до 10 часов вечера передавать по телефону из клуба какую бы то ни было информацию. Вскоре прибыл Шмидт. Он зачитал официальное сообщение о прибытии в Германию в ближайшее время советской правительственной делегации по приглашению германских властей, для того чтобы «в рамках дружественных отношений, существующих между обеими странами, путем возобновления личного контакта продолжить и углубить текущий обмен мнениями».

Как только была закончена последняя фраза, все журналисты сорвались с мест и бросились к телефонам, некоторые из них сразу же покинули клуб.

После этого вечера разговоры о предстоящем прибытии в Германию советской делегации вступили в свою новую стадию. Все политические круги Берлина стремительно начали доискиваться до сути этого визита. Это сделать было не так легко. Гитлеровские власти не давали никаких официальных комментариев, как бы сознательно оставляя каждому возможность по-своему оценивать смысл и значение этого события. По неофициальным же каналам ими инспирировались самые невероятные измышления с целью ввести в заблуждение мировое мнение о характере предстоящих советско-германских переговоров.

Если суммировать все те слухи, которые распространились в германской столице в этой связи, — они касались буквально всех проблем, которые может себе представить пылкий ум и безудержная фантазия человека. Говорили, например, что Советский Союз обсудит с Германией положение на Балканах, что СССР желает добиться прочной позиции на Ближнем и Среднем Востоке— проложить путь через Иран и Афганистан в Индию. Утверждали, что Россия желает получить Дарданеллы для свободного выхода в Средиземное море. Более скептически настроенные журналисты высказывали мнение, что эта встреча не выходит за рамки протокольного визита, речь будет идти лишь о подписанных советско-германских соглашениях в связи с якобы неблагоприятным ходом выполнения торговых обязательств. Некоторые же, наоборот, заявляли, что СССР желает присоединиться к «пакту трех». Выходивший в Берлине бюллетень Юнайтед Пресс писал, что предстоящие берлинские переговоры явятся прелюдией к конференции четырех держав — СССР, Германии, Японии и Италии.

11 ноября 1940 г. поздно вечером стало известно, что советская правительственная делегация в сопровождении германского посла в Москве Шуленбурга прибыла на германскую границу.