— Приду, — отвечал Левента.

   — Будешь сидеть во главе стола, как брат короля, — подумав, прибавил Свенельд, но Левента улыбнулся его прозрачной лести:

   — Отныне я только сотник, не по мне честь.

Свенельд смущённо покряхтел.

   — Признаться, удивил ты меня своей просьбой идти в поход сотником, — сказал он. — И король — тем, что согласился. По знатности он мог бы поставить тебя главным над всеми нами.

   — В шатре полководца можно разучиться держать меч, — ответил Левента. Ему подвели коня, и он без помощи стремени, с земли, вскочил в седло.

   — И то верно, — согласился Свенельд, но недоумение всё же не развеялось в нём.

Свенельд не знал всего, что предшествовало этому решению Левенты, — впрочем, он остался бы при своём мнении и узнав, ибо для воина, севшего в седло мальчиком и потерявшего счёт сражённым врагам, слишком уж мудрёными показались бы недавние разговоры в королевском семействе.

Было же так: как всегда, вечером, после государственных дел, король и королева лежали на своём ложе перед камином, и Андрей говорил Анастасии о вещах, которые полагалось знать жене правителя Венгрии.

Он рассказывал ей, как двести лет назад перекочевали венгры с Приуралья через Лебедию и Карпаты, прогнали волохов и основали свою державу в Подунавье; о славных вождях Коппане, Айтоне и Гезе; о прародителе Альмоше, человеке с ястребиным взглядом, отчего и говорили, что род Арпадов пошёл от ястреба. Рассказывал он и о мученическом житии Зерарда и Бенедека, почитаемых здесь, как святые Борис и Глеб почитаются на Руси, и о походах венгров на Византию в дружине князя Святослава.

Анастасия слушала с вниманием, как слушала всё, что говорил ей муж, и Андрей радовался, когда её лицо оживлялось улыбкой: смешным ей казался моравский князь, спьяну уступивший венграм свои земли и воды за белого коня, уздечку и седло, а о вожде Ботонде, изрубившем топором ворота Константинополя, Анастасия, засмеявшись, спросила:

   — Зачем?

Андрей приготовился в объяснение рассказать ей о другом вожде, князе Олеге, прибившем на те же ворота щит, но увидел, что Анастасия уже думает о чём-то своём и мысли её далеко.

   — Не сердись, что ещё спрошу, — вдруг сказала она.

   — Конечно, — кивнул Андрей.

   — Женщина, которая первой прискакала поклониться нам... та ли это женщина, которую любили ты и Левента?

Андрей не ожидал этого вопроса, ибо не задан он был и при встрече, и медлил с ответом. Но взгляд Анастасии был чист и ясен, не было в нём тени подвоха. Он сказал:

   — Та. Но откуда тебе известно, что было так давно?

   — Я бы не спросила тебя, если бы мне Левента об этом не рассказал. И о том, как ездил к ней и виделся...

   — Мне он этого не рассказал, — нахмурился Андрей.

   — У тебя и без того много забот...

   — Что же он увидел? — спросил Андрей.

   — Он сказал, что увидел женщину, одолеваемую Сатаной...

   — Увы, это так, — печально согласился Андрей.

   — ...но ему показалось, — продолжала Анастасия, — что душа её всё же готова к раскаянию и только гордость не даёт ей этого сделать. Так мне сказал Левента.

Андрей с сомнением покачал головой:

   — Ты многого не знаешь, да и не надо тебе знать.

   — Почему? — возразила Анастасия с прелестной своей робостью, за которой, однако, мягко пряталось упорство. — Если я уже знаю что-то, не лучше ли будет, если я буду знать всё?..

Андрей не сумел на это возразить. Но говорить о мерзком, лёжа у чрева жены, ему показалось непристойным, и он поднялся.

   — Сатана правит не одной ею, но всей этой страной, — сказал он. — Петер принёс слишком много горя, и оно выплеснулось бунтом. Вот сколь пагубно бессердечное правление! Чернь же не знает ни законов, ни милосердия. Как ни жаль, но эта женщина — плоть от плоти беззакония, её люди недавно убили епископа Веспремского и сожгли Божий храм... Но не слишком ли много мы говорим о ней? — посмотрел Андрей на жену с надеждой, что неприятный разговор этим кончится.

   — Как скажешь, — покорно согласилась Анастасия. — Но я не верю, — спустя некоторое время вновь заговорила она, — что сердце твоё так ожесточилось с тех пор, как ты стал королём...

   — Сердце правителя, — сказал Андрей, скрывая подступавшее раздражение, — должно быть справедливым к друзьям и суровым к врагам. Но скажи, голубица моя, — вновь присел Андрей к жене, — что тебе до этой женщины? Мало ли преступников в стране, судить их — дело власти...

   — Этой женщине ты отдал свою первую любовь, — тихо возразила Анастасия, — значит, она и мне не чужая, а как сестра. Ведь мы с тобой — одно? — глянули на Андрея её глаза божественной небесной голубизны.

Сердце Андрея забилось в тоскливой душевной маете. Меньше всего он ждал, что речи именно жены вновь пробудят эту ненужную маету в нём.

   — Да, одно, ненаглядная. И мы, и он — тоже... — Андрей провёл ладонью по животу Анастасии. — И что нам ещё, троим, нужно?

   — Истинно, ничего, — согласилась Анастасия. Но, помолчав, прибавила: — Кроме милосердия в душе...

   — Но как? Как? — воскликнул Андрей, теряя терпение.

   — Разве ты сделал что-нибудь, чтобы её спасти? Обратить заблудшую душу на истинный путь?

   — Я не монах и не проповедник... Я — король! А королям бывают недоступны и даже запретны вещи, которые доступны простым людям. Что я могу сделать?

   — Я не знаю, — отвечала Анастасия. — Иначе бы сама мыслила как правитель. Но я знаю одно, милый Андрей, — что ты не простишь себе, если не попытаешься сделать хоть что-то...

Андрей вскочил и заходил по залу.

   — Знаешь, что я думаю? — остановясь на минуту, сказал он жене. — Женщинам в беременности порой приходят самые странные желания, и это, по-моему, — одно из них. Вот о ком должны быть все твои мысли сейчас! — указал Андрей на живот Анастасии и заходил снова.

Его фигура в длинной рубахе на мгновение оказалась перед камином, в сквозном его свете под рубахой обозначилось длинное, худое и беззащитное тело, и сердце Анастасии защемило от пронзительной жалости.

   — Я не хочу, чтобы он родился в день казней, — всё же сказала она и протянула к Андрею руку. — Но иди сюда... там холодно.

Глаза её глядели нежно, и свыше сил было не отозваться им. Андрей помедлил немного и, улыбнувшись, подошёл. Откинув мех, забрался в нагретое ложе, обнял жену, и она к нему крепко прижалась. Так они смолкли, слушая ровно гудящий огонь.

   — Когда он родится, — сказал Андрей, — на этой земле снова будет мир и тишина. Я обещаю тебе.

В мире и тишине проспали они ночь, но с утра тревожная маета вновь вернулась к Андрею. Встретившись с Левентой, он сказал ему строго:

   — Я недоволен тобой, брат.

   — Чем недоволен мой король? — повинно склонил голову Левента.

   — Я не шучу, Левента. Зачем своими рассказами тревожишь женщину, коей нужен покой?

   — Прости, — Левента сделался серьёзным, — но она сама спросила.

   — Об Агнеш?..

   — Бог знает, как она о ней догадалась. А подданному не пристало лгать королеве. Но что? — спросил Левента. — Она разгневана?

   — Она умоляет меня пощадить преступницу, называя её своей сестрой.

   — Я тоже, — сказал Левента.

   — Но, в отличие от неё, — ответил Андрей, — ты знаешь, что это невозможно.

   — Нет невозможного, — сказал Левента.

Андрей усмехнулся:

   — Возьмёшь её в жёны?

   — Если бы она согласилась... — Левента вздохнул и глянул в глаза Андрею: — Но знаешь, что она сказала? Что любит только один раз в жизни.

Андрей отозвался растерянным взглядом.

   — Кого?..

   — Да не меня же, дурака.

Андрей продолжал растерянно глядеть на брата. Опомнившись, он стряхнул с лица не приличествующее титулу выражение, но всё равно было заметно, как сообщение Левенты поразило его.

   — Войско уже выступает, — произнёс Андрей глухо. — И в числе городов ему назначено взять Шарош.

   — Пошли меня с войском, брат. Я придумаю что-нибудь...